Продажная шкура

Что не лишено логики. Вряд ли Мерлин в ближайшее время пригласил бы меня на рождественский ужин. Он мне не доверяет. Он сам и мог отдать приказ держать меня в стороне от поисков. Никаких сюрпризов.

Однако если дело обстояло таким образом, это означало, что Анастасия Люччо, командир Корпуса Стражей, с этим согласна. Мы с ней некоторое время типа встречаемся. Ну, конечно, она на пару столетий меня старше, но в том теле, которым снабдил ее несколько лет назад совершенно сбрендивший чернокнижник буквально за тридцать секунд до своей смерти, ей не дашь больше двадцати пяти. Мы с ней вполне ладили. Нам друг с другом весело. Ну, и в смысле секса тоже все в порядке — к взаимному удовольствию.

Я бы ни за что не подумал, что Анастасия способна играть со мной в такие игры.

Я набрал номер Рамиреса в Лос-Анджелесе в надежде на то, что моему коллеге известно еще что-либо, но услышал в трубке только голос автоответчика.

Что ж, мне оставалось одно: искать ответ в мире духов, что было бы рискованно во многих отношениях — в первую очередь тем, что тот, к кому я пришел бы с вопросом, запросто мог слопать меня.

Но и выбора особого тоже не оставалось.

Я сдвинул ковер, закрывавший люк в мою лабораторию, и совсем было собрался уже спускаться, когда зазвонил телефон.

— Встречаюсь с Жюстиной через полчаса, — сообщил мне брат.

— О'кей, — сказал я. — Заедешь за мной?

Глава восьмая

В том, что касается клубной жизни, Чикаго способен удовлетворить самые разнообразные запросы. Хотите послушать классический джаз? Легко. Этого у нас в достатке. Хотите традиционный ирландский кабак? Или турецкую кофейню? Танец живота? Японскую чайную церемонию? Потанцевать свинг? Или бальные танцы? Поэзию битников? Вы найдете без труда все и даже больше.

Точно так же без особого труда вы найдете и клубы другого рода — из тех, куда мамы с папами не водят детей. Гей-клубы, лесби-клубы, стрип-клубы, садо-мазо-клубы и все в этом роде, включая клубы для любителей более изысканных жанров.

Ну и, конечно, есть еще «Зеро».

Мы с Томасом стояли перед тем, что более всего смахивало на пожарный выход из цокольного этажа здания в самом центре города. В дверь был вмонтирован красный неоновый овал, горевший неярким, зловещим светом. Мощное уханье баса, передаваясь через землю, почти било по ногам.

— Это в самом деле то, о чем я думаю? — спросил я.

Томас — в белой футболке в обтяжку и старых синих джинсах — покосился на меня и заломил бровь.

— Ты сомневаешься в том, что это «Зеро»?

«Зеро» — один из тех клубов, о которых большинство людей только слышали, но не видели. Время от времени он переезжает из одного места в другое, но все равно остается настолько эксклюзивным, насколько это вообще возможно для популярного ночного клуба в большом городе. Я уже больше десяти лет работаю в Чикаго частным детективом. Я слышал о «Зеро», но и только. Это то самое место, куда богатые и красивые (но все равно богатые) люди Чикаго ходят, чтобы оттянуться.

— Ты знаком с кем-нибудь отсюда? — поинтересовался я. — Потому что нас ведь не…

Томас достал из кармана ключ, сунул его в замочную скважину и отворил дверь.

— …пустят, — договорил я. В грудь мне осязаемо ударила волна горячего воздуха и дыма, отдающего сомнительными, с точки зрения закона, запахами. Откуда-то из-за багровой дымовой завесы слышались «тынц-тынц-тынц» техно-данса.

— Это наше семейное предприятие, — пояснил Томас, убирая ключ в карман. Лицо его приобрело странное выражение. — Мы с Жюстиной в «Зеро» и познакомились.

— А никого другого из семьи здесь нет? — спросил я. Из всех разгуливающих в наших краях вампиров представители Белой Коллегии менее других опасны в физическом отношении — и пугают меня больше других. Порождения похоти, они питаются эмоциями и жизненной энергией тех, на кого охотятся. Их жертвы впадают в подобие наркозависимости, пристращаясь к этому процессу, добровольно предлагая себя снова и снова до тех пор пока жизненные силы не иссякнут совсем. Бедолаги, совращенные вампирами Белой Коллегии, превращаются в их рабов. Словом, общаться с этой вампирской братией — самое последнее дело.

Томас покачал головой:

— Не думаю. Иначе Жюстина вряд ли выбрала бы для встречи с нами это место.

Если только ее не заставили это сделать,подумал я, но промолчал. Я предпочитаю держать свою паранойю при себе, а не делиться ею с родными и близкими.

— Только после тебя, — заявил Томас, невозмутимо сдирая с себя футболку.

Я уставился на него.

— У клуба существует неписаный дресс-код, который здесь стремятся поддерживать, — пояснил он. Вид он при этом имел, правда, самодовольный. Торс у него не как у качка, конечно, но все же впечатляющий. Мой торс выглядит так, будто я не имею возможности нормально питаться.

— Ох, — пробормотал я. — Мне что, тоже разоблачаться?

— У тебя хороший кожаный плащ. Сойдет.

— Спасибо и на том, — буркнул я и шагнул через порог.

Мы миновали коридор, в котором по мере продвижения становилось все темнее, громче, и подозрительных запахов тоже прибавлялось с каждым шагом. Дорогу перегородила черная занавесь, и я отодвинул ее в сторону. За ней обнаружились еще несколько футов коридора и дверь, перед которой стояли двое мужчин капитального сложения.

Один из них поднял руку.

— Прошу прощения, сэр, но это частная…

Томас сделал шаг вперед, остановился рядом со мной и пристально посмотрел на говорившего.

Тот опустил руку; когда он вновь заговорил, голос звучал так, словно у него пересохло во рту.

— Извините, сэр. Я не знал, что он с вами.

Томас не опускал взгляда.

Вышибала повернулся к двери, отпер ее своим ключом и распахнул перед нами.

— Вам столик, сэр? Принести выпить?

Немигающий взгляд серых глаз Томаса скользнул наконец в сторону от вышибалы, словно тот исчез, не оставив следа. Брат шагнул мимо, так и не сказав охраннику ни единого слова.

Тот вымученно улыбнулся мне.

— Прошу прощения, сэр. Приятного вам вечера в «Зеро».

— Спасибо, — отозвался я и следом за братом вступил в картину, напоминавшую нечто среднее между античной вакханалией и кадром из фильма Феллини.

Белого освещения в «Зеро» не имелось вовсе. Преобладали красные тона, кое-где перемежавшиеся вкраплениями синего и… право, не знаю, можно ли так сказать про свет — черного. Даже в самых глубоких тенях что-то время от времени вспыхивало и переливалось. Весь зал заволокло пеленой сигаретного дыма, искажавшего размеры и пропорции.

Мы стояли на подобии балкона, нависавшего над танцевальной площадкой. Бас ухал с такой силой, что я ощущал его вибрацию желудком. Огни синхронно вспыхивали и гасли. Пространство под нами заполняла толпа потных людей, одежда которых варьировала от накидки с капюшоном до нескольких полосок изоленты на одной из девиц. Рядом с танцами располагался бар, а дальше все пространство до дальней стены занимали столики. Футах в восьми над танцплощадкой висело несколько клеток, внутри которых извивались в танце молодые мужчины и женщины в вызывающей одежде.

Лестницы и галереи вели на дюжину выступавших из стен площадок, на которых разместились посетители побогаче; оттуда они могли наблюдать происходящее внизу, сохраняя при этом некоторое подобие приватности. Вместо столов и стульев на большинстве таких площадок стояли диваны и кушетки. Имелись на них и более экзотические предметы меблировки. На одной, например, возвышалась здоровенная Х-образная крестовина, к которой был привязан лицом к деревяшке молодой мужчина с длинными, спадавшими на обнаженную спину волосами. На другой площадке торчал из пола блестящий латунный шест, у которого извивались две девушки, а вокруг разлеглись на диванах зрители обоего пола.

Повсюду, куда ни посмотри, люди занимались тем, за что в любом другом месте их немедленно арестовали бы. На некоторых выступавших из стены площадках имела место оживленная сексуальная активность, количество участников которой варьировало от двух до девятнадцати. Не сходя с места, я мог насчитать не меньше трех столиков, на которых белели выложенные для втягивания дорожки белого порошка. На стенах над мусорными корзинками висели полки со шприцами, каждая с ярким символом биологической угрозы. Кого-то хлестали кнутами и плетями. Кого-то связывали разнообразными путами, использовались и более прозаические наручники. Каждое второе обнаженное тело щеголяло пирсингом или татуировками. Сквозь грохот музыки пробивались время от времени крики и визг, полные боли, экстаза, радости, страха или всего вместе взятого.