Белая ночь

— Вы дали мне гарантии безопасности.

Лара откинула голову и от души расхохоталась.

— Было дело, — она перестала улыбаться, отложила меч, посмотрела на меня и встала. — Чего вы хотите?

— Я хочу, чтобы всем тем женщинам вернули жизнь, — огрызнулся я. — Я хочу, чтобы исчезла вся та боль, которую причинили за время этой заварухи. Я хочу, чтобы матери вернулись к осиротевшим детям, дочери — к родителям, жены — к мужьям. Я хочу, чтобы вы и ваш род никогда не причиняли никому боли.

На моих глазах она разом превратилась из женщины в статую, холодную и совершенно неподвижную.

— Чего вы хотите? — прошептала она. — Того, что я в состоянии дать вам?

— Во-первых, возмещения ущерба. Выкуп семьям погибших, — ответил я. — Я дам вам всю необходимую информацию.

— Договорились.

— Во-вторых, этого больше не повторится. Стоит одному из ваших снова начать геноцид, и я отвечу тем же. Начиная с вас. Даю вам слово.

Взгляд ее сузился еще сильнее.

— Договорились, — пробормотала она.

— Маленький народец, — продолжал я. — Они не должны жить в клетках. Освободите их невредимыми — от моего имени.

Она обдумала это и кивнула.

— Что-нибудь еще?

— Немного лосьона для рта, — сказал я. — Очень привкус во рту странный.

Эта последняя реплика разъярила ее сильнее, чем все, что происходило на протяжении этой ночи. Серебряные глаза ее вспыхнули гневом, и я почти видел, как клубится вокруг нее черная злость.

— Наши дела, — шепотом произнесла она, — завершены. Убирайтесь из моего дома.

Я заставил себя встать. Одна из стен обрушилась, и я проковылял к ней. Шея болела. Наверное, когда тебя тащат с нечеловеческой скоростью, это приводит к растяжению.

У самого проема я остановился.

— Я рад, что помог поддержать мирные инициативы, — сказал я, с трудом ворочая языком. — Я думаю, это сохранит не одну жизнь, Лара. Жизнь ваших людей и моих. Для этого вы мне нужны там, где вы находитесь, — я посмотрел на нее. — Иначе я разобрался бы с вами прямо сейчас. Не полагайте, что мы с вами друзья.

Она повернулась в мою сторону; лицо ее оставалось в тени, потому что пожары в доме разгорались за ее спиной.

— Я рада тому, что вы остались живы, Дрезден. Вы, кто уничтожил моего отца и укрепил мою власть. Вы, кто уничтожил теперь моих врагов. Вы — самое замечательное оружие, которое я когда-либо держала в руках, — она склонила голову в мою сторону. — И я люблю мир, чародей. Я люблю болтать. Смеяться. Отдыхать, — голос ее сделался хрипловатым. — Я убью ваш народ этим миром, Дрезден. Я задушу его этим миром. И они будут благодарить меня за то, что я это делаю.

Нехороший холодок пробежал у меня по спине, но я не позволил ему проявиться у меня на лице или в голосе.

— Пока я здесь, этого не будет, — тихо произнес я.

А потом я повернулся и пошел из дома. Я устало огляделся по сторонам, определился с направлением и, прихрамывая, поплелся к главному въезду. На полпути я достал из кармана свисток и посвистел Мышу.

Я помню, как мой пес подбежал ко мне, и последние пятьдесят ярдов или около того я прошел, держась за его ошейник. Потом из Жучка выскочила Молли и помогла мне сесть в машину.

А потом я провалился в сон.

Я это заслужил.

Глава СОРОК ТРЕТЬЯ

Я не просыпался до тех пор, пока мы не приехали домой, да и тогда сделал это ровно настолько, чтобы дотащиться до кровати, рухнуть на нее и уснуть снова. Я продрых еще часов шесть, а когда проснулся, всю мою спину свело одной большой судорогой. Должно быть, я невольно издал какие-то жалобные звуки, потому как Мыш встал с пола у кровати и трусцой выбежал из спальни.

Спустя мгновение из гостиной вышла Молли.

— Гарри? — спросила она. — Что случилось?

— Спина, — ответил я. — Моя спина. Чертова вампирская шлюха. Она мне шею свернула.

Молли кивнула и исчезла. Вернулась она с маленьким черным пакетом.

— Вы себя, типа, странновато вели утром, так что я вас закинула сюда, а потом заехала за маминой аптечкой, — она достала из пакета пузырек. — Расслабляет мышцы, — жестяную баночку. — Тигровый бальзам, — последней она достала пластиковую коробочку с какой-то пылью. — Целебный чай из тибетских трав, Широ сам собирал. Классная штука от боли. Отец клянется и божится в этом.

— Падаван, — произнес я. — Я удваиваю твой оклад.

— Вы же мне не платите, Гарри.

— Тогда утраиваю.

Она улыбнулась во весь рот.

— А я с удовольствием поставлю вас на ноги, как только вы пообещаете рассказать мне все, что случилось. Ну, то что можете, конечно. Да, и сержант Мёрфи звонила. Просила отзвонить ей, как вы проснетесь.

— Позвони ей, — сказал я. — И я, конечно же, расскажу тебе все. Вода найдется?

Она пошла и принесла мне воды, но мне пришлось прибегнуть к ее помощи, чтобы сесть и напиться. Это бесило как черт знает что. Еще больше я смутился, когда она с бесстрастностью врача сняла с меня футболку и вытаращила глаза при виде синяков. Она напоила меня этой дрянью для расслабления мышц, намазала тигровым бальзамом, и он жег почище Адского Огня. Минут десять жег. Потом лекарства начали действовать, а отсутствие боли уже действует как лекарство.

После чашки чая — на вкус чудовищного, но зато позволившего мне поворачивать шею на протяжении целых десяти или двадцати минут после того, как я его выпил — я настолько пришел в себя, чтобы залезть в душ, вымыться и переодеться в чистое. Райское наслаждение. Нет ничего лучше чудовищного приключения, едва не стоившего тебе жизни, чтобы лучше прочувствовать всю прелесть житейских мелочей вроде чистоты. Ну, и того, что ты жив.

Примерно минуту я потратил на то, чтобы уделить немного внимания Мистеру — впрочем, он наверняка дрых с Молли, потому что милостиво позволил мне гладить себя секунд тридцать, а потом, удостоверившись в том, что я более-менее цел и невредим, отказался от дальнейших ласок. Обычно он не успокаивается, пока не поваляется некоторое время, распластавшись у меня на коленях. Зато я потрепал Мыша, который всегда благосклонно принимает это, потом нарыл себе немного еды и уселся в кресло напротив сидевшей на диване Молли.

— Сержант Мёрфи уже едет, — доложила Молли.

— Отлично, — тихо сказал я.

— Так расскажите.

— Давай сначала ты.

Она чуть обиженно покосилась на меня.

— Ну, — начала она. — Я сидела невидимая в машине — сколько? Час, наверное. Ну, не одна, а с Мышом. И ничего не происходило. Потом звонки зазвенели, люди забегали, закричали, началась стрельба, и свет погас. А через несколько минут грохнул сильный взрыв — даже зеркало заднего вида сдвинулось. А потом Мыш начал скулить так, как вы предупреждали, и мы подъехали к воротам, и он выпрыгнул из машины, а вернулся уже с вами.

Некоторое время я таращил на нее глазами.

— Тебя послушать, так это была скука смертная.

— Но страшно, — призналась Молли. — Все время в напряжении, — она сделала глубокий вдох, словно набираясь духу. — Меня два раза стошнило, пока я там ждала. Я так психовала… Я не знаю, гожусь ли я для таких вещей, Гарри.

— Слава Богу, — с чувством произнес я. — Ты все-таки в своем уме, — я пожевал немного молча. — Но мне хотелось бы знать, много ли ты хочешь услышать.

Молли зажмурилась, поморгала немного и чуть подалась вперед.

— Это как?

— Я тебе могу рассказать довольно много всякого. Часть этого — просто деловая информация. Часть тебе опасно знать. Это даже может обязывать тебя к чему-то, что тебе не очень понравится.

— Значит что, этой части вы мне рассказывать не будете? — спросила она.

— Ну, не скажи. Я-то легко. Однако часть этой гадости тебе будет спокойнее — и безопаснее — не знать. Я не хочу подвергать тебя опасности или ставить в положение, не оставляющее тебе выбора в действиях.

С минуту Молли смотрела, как я жую корнфлекс. Потом нахмурилась и еще минуту смотрела на свои руки.