Пленник реторты

— Ты не прав, Дипольд. Точнее, прав лишь наполовину, или нет, скорее, — на треть, а быть может, и вовсе на четверть. Ибо каждый день отсрочки — это, прежде всего, возможность собрать новые отряды под знамена Остланда. Так что время, если, конечно, использовать его с умом, сейчас на нашей стороне…

Остландский курфюрст и герцог Вассершлосский, полноправный член имперского сейма выборщиков и главный претендент на корону кайзера, Карл Осторожный ронял слова тихо, неторопливо, с величавой ленцой. Обманчивой, обволакивающей… В голосе курфюрста не слышалось той стальной жесткой резкости, которой гейнский пфальцграф умудрялся пробуждать недовольное глухое эхо даже в обитой тяжелой гобеленовой тканью приемной зале. Не было в речи Карла ни напора, ни неукротимой злобы, пронизывавших каждое слово разъяренного Дипольда. Впрочем, никаких иных эмоций в ней не было тоже. В том смысле, что настоящих, искренних эмоций — нет. Зато имелось много напускного. Такого… В несколько слоев — не распутать, не раскопать.

Курфюрст, в отличие от сына, говорил не как боец или военачальник, привыкший отдавать приказы вперемежку с крепким солдатским словцом. Карл Вассершлосский Осторожный вещал располагающе-вкрадчивым тоном мудрого управителя, открыто, а чаще — исподволь, повелевающего явными и тайными советами, состоящими из таких же, как он сам, искушенных мудрецов и хитрецов, тоном опытного политика, чувствующего себя в запутанных имперских интригах, как рыба в воде. Как дерево в лесу. Как семя, прорастающее в жирном черноземе.

Хозяин Остландских земель был невысоким мужчиной в весьма зрелых, однако вовсе еще не преклонных годах. Высокий лоб, изогнутый нос, обильная седина на висках и в бороде… Смуглое, худощавое, непроницаемо-приветливое лицо Карла уже расчертили явственно наметившиеся, но не достигшие еще старческих глубин морщины. Холодные карие глаза курфюрста взирали на мир и людей пытливо и внимательно. От таких глаз трудно укрыть даже самое сокровенное. Губы чуть кривились в вечной полуулыбке. Или полуухмылке. Насмешливой? Одобрительной? Поощрительной? Злорадной? Этого никому не дано было понять до последнего момента — покуда сам улыбающийся не соизволит объяснить. Доходчиво и внятно. Словом или поступком.

— Пока Альфред безвылазно сидит в своем горном логове и пока большая часть остландских и имперских войск, способных… хотя бы теоретически способных выступить вместе с нами против Верхней Марки, не собрана воедино, отправляться в поход — крайне неразумно, — в обычной своей убаюкивающе-неторопливой манере продолжал курфюрст.

Карл словно пытался опутать горячего пфальцграфа вязкими словесами и задавить — хотя бы на время — бушующий в душе сына огонь.

— Сначала надлежит обзавестись максимальным количеством союзников и свести в единую армию отряды, рассеянные по замкам, бургам, городам, дальним заставам и гарнизонным казармам. Нам следует объединить все силы. Любые силы. Стянуть их отовсюду, откуда только возможно. И лишь после этого… И лишь тогда…

Вассершлосский герцог назидательно поднял палец. В косом солнечном луче блеснул бесчисленными гранями крупный самоцвет. Карл внушительно повторил:

— Тогда. И только тогда. И никак не раньше, сын.

Карл Осторожный, как всегда, не проявлял ни малейших признаков беспокойства. Внешне — не проявлял. Не демонстрировал. И именно эта непробиваемая невозмутимость особенно бесила Дипольда.

Курфюрст сидел в не очень удобном, но внушительном мягком кресле с массивными изогнутыми подлокотниками и высокой… высоченной — много выше человеческого роста — резной спинкой. Кресло это, к слову сказать, являло собой почти точную копию императорского трона. Что, конечно же, было не случайно. Случайностей Карл Осторожный не любил. И умел избегать. Обычно. Как правило…

Сзади, в тени кресла-трона, застыл верный телохранитель, со всеми потрохами и их содержимым преданный курфюрсту. Старый рубака при полном боевом доспехе, вооруженный мечом средней длины. Вполне подходящее оружие для боя как в просторных залах, так и в узких галереях замка…

Да и сам ветеран этот, уцелевший в бесчисленных стычках и войнах, тоже был в определенном смысле оружием — надежным, безотказным, не знающим пощады и сомнений. Отличный воин. Смышленый командир. Выходец из ландскнехтских низов, ныне произведенный в рыцари и состоящий в личной гвардии герцога-благодетеля. Повелитель Остланда умел окружать себя верными людьми. По-настоящему верными — обязанными курфюрсту всем и все теряющими в случае его внезапной кончины.

Гвардеец за креслом был подобен бездушному предмету обстановки и напоминал, скорее, неподвижную статую, нежели человека из плоти и крови. Но Дипольд-то знал: статуя эта оживет, едва лишь над Карлом нависнет угроза, пусть даже тень угрозы. Оживет внезапно, стремительно. А ожив, — ударит. Молниеносно, сильно.

Насмерть.

Этого отцовского трабанта [6]Дипольд тоже помнил с раннего детства. Только вот имя… Как же его зовут-то? На «Ф» как-то. Фридрих. Или Фердинанд. Он не любил показной пышности рыцарских турниров и редко принимал в них участие. Но всякий, кто видел его в настоящем сражении или хотя бы на жестоких… очень жестоких тренировках курфюрстовой гвардии, крепко задумался бы, прежде чем бросить вызов такому сопернику. Даже у самого Дипольда, несмотря на всю его горячность и боевой задор, желания всерьез скрестить меч со старыми гвардейцами не возникало. А если и случалось порой такое, то не настолько сильным оно было, это желание, чтобы воплощать его в жизнь. От победы над безродным выскочкой-ландскнехтом все-таки славы мало. А случись поражение — позора не оберешься.

Впрочем, кое-какие уроки на тренировочном ристалище отцовских гвардейцев Дипольд, бывало, брал. Уроки не рыцарского боя — иного. Лютой, жестокой драки на выживание. Обучался так — на всякий случай, больше потехи ради. И ведь пригодилась же наука! В оберландской темнице, к примеру, когда ломал руку Сипатому. Кстати, как носить нож в голенище — скрытно, на разбойничий манер — Дипольду тоже показали именно бывшие ландскнехты, возвышенные Карлом.

Фридрих-Фердинанд стоял навытяжку, готовый вступить в бой в любую секунду. С кем угодно. Прозвучал бы только приказ господина. Был бы только дан знак. Остландский курфюрст, наоборот, восседал в расслабленной позе. Уперев правый локоть в широкий отполированный подлокотник и положив подбородок на пальцы, поблескивающие перстнями, Карл наблюдал за вернувшимся сыном. И не выказывал никаких чувств.

Карл Осторожный вообще никогда не шел на поводу у чувств. Ни у каких чувств. Даже узнав о пленении единственного наследника, Вассершлосский герцог не совершил ни одного опрометчивого поступка, о котором впоследствии мог бы пожалеть и он сам, и заложник оберландского Чернокнижника. Курфюрст вел себя как обычно — расчетливо и предусмотрительно, не теряя здравомыслия и хладности рассудка, не поддаваясь страстям. Чего ему это стоило… Трудно было сказать что-либо определенное, глядя на невозмутимое лицо Карла. Но вот седины в волосах курфюрста заметно прибавилось.

Посольство, отправленное в Верхнюю Марку, личный визит в Нидербург и предварительные тайные переговоры с кайзером и соседями — да, все это было. Но явных приготовлений к военному походу, способных насторожить оберландцев и стоить жизни пленнику, остландский курфюрст не начинал до последнего момента.

Лишь когда радостная весть о чудесном спасении Дипольда достигла ушей Карла, в Остланде всерьез и открыто заговорили о возможной войне. О большой войне. И то были отнюдь не пустые разговоры. Однако темпы подготовки к предстоящей кампании не устраивали нетерпеливого Дипольда. Основательность, обстоятельность и неторопливость, с которыми, по своему обыкновению, подходил к решению любой важной проблемы — и к этой, разумеется, тоже — Карл Осторожный, выводили пфальцграфа из себя.

А черепашья скорость передвижения войск, следующих из дальних провинций по необъятным просторам Остланда и дружественных княжеств, герцогств и графств! А разбитые дороги! А тяжелые артиллерийские обозы! А вечно недостающие запасы продовольствия и фуража! А неспешные рекрутинговые наборы и разорительные авансовые выплаты жадным наемникам!.. Неповоротливая военная машина, разбросанная по множеству земель и крепостей, повязанная путаными вассальными отношениями и сокрытыми экономическими интересами, шевелилась, как всегда, вяло и неохотно. Подготовка к войне грозила затянуться не на одну неделю и не на один месяц.