Страница 10 из 38
Помимо этого, результатом проведения политики в поддержку языков стал рост числа людей, говорящих на языках коренных народов. Это касается аймараи кечуав Перу, маорив Новой Зеландии, гуаранив Парагвае и многих языков Канады, США и Мексики.
Источник: РИА «Новости», 20 февраля 2009 года
Глава 4
Власть и язык
«Если я покупаю, а вы продаёте, то мы говорим по-немецки. Но если вы покупаете, а продаю я, то мы говорим на вашем языке».
Вилли Брандт, канцлер ФРГ
«Вглядевшись в слово, как в магический кристалл, и прозрев в нем скрытые пружины управления миром, вы найдете и опознаете своего агрессора и можете захотеть предпринять какие-то политические меры, чтобы изменить соотношение сил в обществе».
Татьяна Толстая, «Политическая корректность»
— Мне как журналисту интересны политические аспекты лингвистики. Давай поговорим на тему «Власть и язык».
— Представь себе ситуацию. В стране, неважно какой, в результате революции или мирным путем меняется власть. Новый режим приступает к управлению государством. Попробуй угадать с трёх раз, какими будут первые шаги новой власти.
— Экономические реформы?
— Мимо.
— Реорганизация политического аппарата?
— Это потом.
— Тогда что же?
— Переименование всего, что только возможно переименовать.
Меняются названия должностей чиновников: был председатель горсовета — стал мэр или аким. Меняются названия городов и улиц. И здесь я усматриваю действие того же механизма, который диктовал нашим предкам необходимость табуировать какие-то явления природы, названия животных. То есть магическое, мистическое отношение к языку никуда не ушло, но приобрело другие формы.
— Расскажу о ситуации у нас. Ономастическая лихорадка — а иначе и не назвать — с 1991 года приобрела в Казахстане такие масштабы, что в некоторых городах власти вынуждены были объявить мораторий на переименования. Дело порой доходило до того, что люди давали взятки муниципальным чиновникам, чтобы назвать ту или иную улицу именем своего родственника, порой ничем и не прославившегося. Ушли старые названия крупных городов: Гурьев стал Атырау, Шевченко — Актау, Целиноград — Акмолой, потом Астаной. Новым властям чем-то не угодил даже легендарный акын Джамбул: областной центр Аулие-Ата, названный после войны в его честь, ненадолго задержался на казахской транскрипции Жамбыл, а затем превратился в Тараз, по имени древнего городища.
Что касается Алма-Аты, то, кроме самого города (он стал Алматы), в его центре переименовали всё. Что, в общем, логично, поскольку традиционно главные улицы советских городов носили имена революционных деятелей. А эпоха-то — ушла.
Здесь оставили нетронутыми только президентскую трассу — улицу Фурманова, хотя этот комиссар вместе с чапаевской дивизией казахам урону нанес немало. Также пока уцелели улицы Пушкина и Гоголя, но это из большого уважения к северному соседу. На окраинах, в «шанхаях», уцелели «деидеологизированные» и «космополитичные» названия улочек и закоулков — Шопена, Гёте, Бальзака, Шекспира, Джордано Бруно (местные называют ее — улица Брунова) и т. д. Видимо, в далекие советские времена ономасты хотели образованность свою показать.
В 2008 году эта тема неожиданно получила новый импульс. В Петропавловске, который обрёл своё название от крепости Святого Петра, заложенной ещё в 1752 году для защиты от набегов джунгар, активно циркулируют слухи о якобы скором его переименовании его в Кызылжар (в дословном переводе с казахского: Красноярск). Жители начали сбор подписей под обращением к главе государства с просьбой оставить имя города в покое.
Но — удивительная штука: хотя со времени переименования, допустим, улицы Коммунистической в проспект Аблай хана прошло больше без малого 20 лет, до сих пор живут бок о бок два названия — старое и новое. И так со многими другими улицами: Комсомольская — Толе би, Калинина — Кабанбай батыра, Дзержинского — Наурызбай батыра, Кирова — Наурызбай батыра, Правды — Алтынсарина и т. д. В каждой паре оба имени, даже среди молодежи, равноупотребимы в обиходе, причем частотность использования старого названия иногда выше.
Что это — инерция человеческой памяти?
— Каждое название сливается с тем, что оно определяет. И становится его частью. Причем частью не первоначального значения этого слова, смысловое и идеологическое наполнение которого со временем выхолащивается, выветривается, а его звукового образа. Тот, кто продолжает говорить «улица Калинина» или «улица Кирова», делает так не из пиетета к вождям коммунистической партии, а потому, что вот это сочетание звуковсоотносится с образом именно этой улицы, именно этих домов и аллей. С ощущением пребывания в конкретной точке пространства. Точно так же в советское время слово «Ленинград» не обязательно тут же вызывало образ Владимира Ильича, но относилось к городу. То есть конкретная комбинация звуков и букв, независимо от того, откуда она пришла, сливается с обозначением предмета. А вот название улица Кабанбай батыраеще не успело слиться с данным куском пространства.
Это один фактор употребления старых имен — связанность названия с пространством, а не с мотивом, по каким оно было дано.
Другой момент, идущий еще из древних времен, — магическое восприятие названий. Это уже более тонкие сферы. Когда мы даем какому-то месту имя, мы этим именем вызываем образ. Молодые алмаатинцы могут не знать ни Кирова, ни Кабанбай батыра, но, тем не менее, они воспринимают названия от кого-то. Значимые для нас люди передают нам не столько исполненное конкретного — например, исторического — смысла название, сколько просто слово языка, обозначающее то или иное место.
— В центре Москвы тоже все переименовано, еще при Ельцине. Люди привыкли к «новым»-старорежимным названиям? Все-таки при СССР выросло, считай, три поколения…
— Ты знаешь, привыкли.
— Это генетическая память проснулась?
— Вероятно. Во времена улицы Горького многие знали, что это бывшая Тверская. Сейчас только те, кто жил в СССР, знают, что Тверская — это бывшая Горького. А молодые уже выросли вместе с Тверской. Что доказывает, очевидно, особую жизнь слова применительно к пространству: все-таки изначально это Тверская, которая некоторое время носила псевдоним Горького.
— Но если взять ту же алма-атинскую улицу Коммунистическая, название которой до сих пор наполовину живо, то еще раньше она называлась проспект Сталина, а до того — Старокладбищенская. И вот первые два имени умерли окончательно. Значит, для забвения просто нужен срок?
— Здесь самый интересный процесс — переход имени собственного в нарицательное. Если название успело проделать путь к нарицательности, оно утеряло, как мы уже говорили, ссылку на конкретного персонажа или событие, на семантику имени собственного, дистанцировалось от него. Вот я родился в городе, который назывался Сталиногорск, теперь Новомосковск. Тем не менее, люди старшего поколения, вовсе не из симпатии к Джугашвили, спустя 10–15 лет после переименования продолжали чередовать в речи новое и старое названия.
— А ты можешь привести еще примеры глобальных акций по переименованию?
— Помимо всей Восточной Европы, где они происходили после бархатных революций, активно, несколькими волнами подобные процессы шли во Франции, где был ряд радикальных переворотов — от Великой французской революции 1789 года до Парижской коммуны 1870-го. Там точно так же переименовывали всё и вся, вплоть до месяцев года: брюмер, флореаль, фрюктидор и т. п.
— И этот опыт революционеров с успехом применил Туркменбаши.
— Наполеоновские названия сменяли якобинские, а бурбонские — наполеоновские, Наполеон III опять дал серию переименований, затем снова республиканские имена.