Погоня

Без команды Абнер начал переносить тяжелые чемоданы с деньгами из «роллса», ставя их на пол вагона, а дальше их перетаскивал Кромвель. Когда из лимузина полностью перенесли четыре миллиона долларов, Кромвель посмотрел на Абнера и сказал:

— Поезжай домой, забери мою сестру и ее багаж, затем возвращайся сюда.

— Вы остаетесь, мистер Кромвель? — спросил Абнер.

Кромвель кивнул.

— Нужно сделать еще кое-что в офисе диспетчера депо.

Абнер понимал, что такая круговая поездка со склада в особняк на Ноб Хилл и обратно — задача почти невыполнимая, но он небрежно отсалютовал Кромвелю и сказал:

— По возможности сделаю всё, чтобы доставить вашу сестру в целости и сохранности.

— Если кто и способен сделать это, то только ты, Абнер, — сказал Кромвель. — Совершенно в тебе уверен.

Затем Кромвель закрыл дверь вагона и спустился через люк. Когда ведя «роллс» вниз по пандусу, Абнер видел, как Кромвель пошел через железнодорожные пути в будку диспетчера.

Глава 39

Белл пешком спускался с Ноб Хилл и остановился, чтобы помочь группе людей, разбирающей завалы небольшой гостиницы, которая превратилась чуть больше чем в груду сломанных деревянных перекрытий и разбитого кирпича. Из-под обломков доносился рыдающий голос маленького мальчика. Белл и все остальные лихорадочно спешили, отбрасывая обломки в сторону и делая проход в направлении рыданий.

Почти через час им, наконец, удалось добраться до небольшого воздушного кармана, который защищал мальчика от неминуемой гибели. Еще двадцать минут потребовалось, чтобы вытащить его и отнести в машину, которая должна была доставить его в центр первой медицинской помощи. Кроме лодыжек, которые, похоже, были сломаны, других травм, не считая синяков, у него не было.

Беллу показалось, что мальчику не больше пяти лет. Он всё время звал маму и папу; люди, спасшие его, смотрели друг на друга с великой печалью, зная, что его родители, возможно, братья и сестры, похоронены в самой глубине под обломками рухнувшей гостиницы. Не произнося ни слова, они разошлись в разные стороны, скорбя о погибших, но радуясь, что спасли ребенка.

Пройдя два квартала, Белл увидел солдата, который надзирал за группой мужчин, принудительно призванных на работу по расчистке улиц. Они складывали кирпич на обочине. Один из этой группы, человек с красивым профилем, показался Беллу знакомым. Из любопытства он остановился и спросил пожилого человека, следившего за работающими, не может ли он сказать, кто этот мужчина, который «добровольно» участвует в расчистке улицы.

— Это мой племянник, — отвечал пожилой, смеясь. — Его зовут Джон Барримор. Он актер, играет в пьесе «Диктатор». — Он помолчал. — Или, лучше сказать, играл. Театр разрушен.

— Я так и думал, что узнал его, — сказал Белл. — В Чикаго я видел его в «Макбете» в главной роли.

Незнакомец покачал головой и усмехнулся.

— Потребовалось стихийное бедствие и армия Соединенных Штатов, чтобы заставить его работать.

Солдат попытался и Белла заставить расчищать улицу, но тот показал удостоверение детективного агентства Ван Дорна и пошел дальше. К этому времени толпы уже разошлись, и улицы почти опустели, не считая солдат верхом на лошадях и нескольких зевак, которые не могли оторвать глаз от пожара.

За то время, что потребовалось Беллу, чтобы пройти пешком еще восемь кварталов до банка Кромвеля, в сердце города с обоих концов Маркет-стрит разбушевались пожары. Стена огня находилась на расстоянии полдюжины кварталов от банка, когда Белл подошел к ступеням, ведущим к огромным бронзовым дверям. Молодой солдат, совсем еще юноша лет восемнадцати, остановил его, угрожая примкнутым к ружью штыком.

— Если ты собираешься ограбить банк, то можешь считать, что ты покойник, — сказал он голосом, подразумевающим не слово, а дело.

Белл представился агентом Ван Дорна и солгал:

— Я пришел проверить банк: не осталось ли в нем документов или денег, которые можно спасти.

Солдат опустил ружье.

— Всё в порядке, сэр, можете проходить.

— Почему бы тебе ни пойти вместе со мной? Мне может потребоваться помощь, чтобы вынести какие-нибудь ценности.

— Прошу прощенья, сэр, — сказал солдат, — у меня приказ патрулировать улицу, пока ее не охватит пламя, чтобы предотвращать возможные ограбления. Не думаю, что вы долго задержитесь внутри. Огонь доберется до этого района приблизительно через час.

— Постараюсь быть осторожным, — уверил его Белл.

Затем он поднялся по ступеням и распахнул одну из дверей, которую Кромвель, к счастью, не закрыл на замок. Внутри казалось, что банк просто закрылся на воскресенье. Окна кассиров, письменные столы и другая мебель были в полном порядке, словно только и ждали, когда утром в понедельник снова начнутся банковские операции. Единственным заметным повреждением были разбитые витражи.

Белл страшно удивился, увидев, что дверь в хранилище открыта. Он вошел и сразу же заметил отсутствие основной части денег. В ящиках, в специальных ячейках и в контейнерах кассиров остались только серебряные и золотые монеты, а также несколько купюр достоинством не более пяти долларов. Яков Кромвель пришел и ушел. Белл задержался, пока помогал спасать маленького мальчика и не успел схватить Кромвеля на месте преступления, тот забрал ликвидные активы банка.

Теперь у Белла не было никаких сомнений: Кромвель намеривался использовать катастрофу для бегства из города и переправы через границу. Белл проклинал всё на свете, из-за того что его локомобиль был не на ходу. Пешие переходы среди руин стоили ему времени и сил. Он вышел из банка и направился в здание таможни, которое тоже стояло на пути распространяющегося огня.

Марион не во всем послушалась Белла. Наперекор его совету она снова поднялась по шаткой лестнице в свою квартиру. Положила в небольшой плоский чемодан фамильные фотографии, личные бумаги и ювелирные украшения, а сверху — самые дорогие вещи из своей одежды. Она улыбалась, складывая два платья и шелковую накидку. Только женщина способна спасать свои любимые вещи, думала она. Мужчина меньше заботится о том, чтобы сберечь хорошие костюмы.

Марион спустила чемодан по лестнице волоком и присоединилась к другим теперь уже бездомным людям на улице. Все они либо несли, либо тащили большие чемоданы со своими жалкими пожитками, с постельным бельем и домашними сокровищами. Когда они медленно и устало ползли по холмам города, никто не оглядывался назад, на свои дома и квартиры; никто не хотел думать о разбитых или покосившихся останках своих жилищ, в которых они жили в мире и спокойствии до самого этого дня.

Всю ночь десятки тысяч уходили от непрекращающихся пожаров. Странно, но паники не было, не было никаких беспорядков. Никто из женщин не плакал, никто из мужчин не злился на свое горе. За ними отступали перед пламенем солдатские пикеты, призывая людей продолжать движение, иногда подгоняя тех, кто выбился из сил и остановился, чтобы отдохнуть.

Тяжелые чемоданы, которые приходилось тащить, переваливая через крутые холмы, квартал за кварталом, милю за милей, превратились в непосильное бремя. Чемоданы вместе с их содержимым бросали в дороге тысячами. Некоторые находили лопаты и зарывали чемоданы, надеясь откопать их, когда огонь отступит.

Сила духа Марной поднялась до уровня, неизвестного ей до этой поры. Она несла или тащила свой небольшой плоский чемодан, словно в ступоре, она трудилась изо всех сил в одиночестве, никто из мужчин не предлагал ей свою помощь. Мужчины и их семьи были поглощены героической попыткой спасти свои собственные пожитки. Наконец, когда Марион совсем выбилась из сил и не могла дальше нести свой чемодан, мальчик-подросток предложил ей свою помощь. Марион разрыдалась от благодарности.

Только в пять часов утра они с подростком добрались до Золотых Ворот и встретили солдата, который направил их в палатки, поставленные для беженцев. Она вошла в одну из них, поблагодарила мальчика, который отказался от предложенных ему денег, свалилась на раскладушку и меньше чем через десять секунд уснула глубоким сном.