Страница 8 из 14
Покажи мне такую себя, ma cherе.
А потом я скажу, что случится завтра.
Сквер преломлен в реке...
***
Сквер преломлен в реке – золотом спит на дне. Осень в моей руке. Я отражаюсь в ней. Мимо мостов, дорог, мимо кирпичных стен ветер несет листок на голубом холсте. В призрачной дымке бел город семи холмов. Мне бы кричать тебе, но не хватает слов, мне бы тебя искать, но не откроешь дверь…
Как ты была близка. Как далеко теперь.
Сквер преломлен в реке – словно в стекле лучи. Я продолжаюсь: с кем? Осень моя молчит. Солнечный зайчик спит где-то внутри меня. Осень, столица, сплин. Листья. Разлука. Я. Время на вкус горчит, ветер играет джаз. Сколько у нас причин? Сколько причин – для нас? Воздух во мне дрожит – с сердцем моим един.
Где ты сейчас, скажи? Где мне тебя найти?
Сквер преломлен в реке – калейдоскоп разбит. Осень в моей руке. Ты – у меня внутри. Зеркало – как порог. Переступить его… Город семи дорог – и колокольный звон, и вереница птиц, тающих там, где свет. Я не могу уйти – выхода больше нет. Сквер сентябрит. Река ртутью ползет к нулю. Осень горит в руках…
Как я тебя люблю.
Северное
***
Норвегия мигрирует, рукой притягивая юг в объятья фьордов, седое небо дремлет над рекой, как старики над клетками кроссвордов, и, кажется, границы мира стерты, а может быть, и мир уже другой. Норвегия мигрирует. В меня. И отступает Цельсий по деленьям, и привыкаешь солнце отменять, его тепло считая наважденьем, и вызываешь без предупрежденья свой хищный нож из логова ремня. Норвегия мигрирует. Стада огромных рыб бредут по тропам донным, пока над ними темная вода о камни бьет с глухим протяжным стоном, пока над ними, сталкиваясь, тонут и исчезают в вечности суда. Норвегия мигрирует. Смотри, как северное море у порога грызет скалу приливом и гремит тяжелой горной цепью, понемногу ее стирая… Ничего не трогай. На карте нас найди – и отними меридиан. Ту линию меня, что проходила по координатам твоей души…. Не спрашивай. Не надо.
Здесь север, видишь? Все пора менять.
Пока ты считаешь дни...
***
Пока ты считаешь дни, я считаю фразы.
Осень моя желтолица и узкоглаза,
идет во главе орды, забирает разум
у каждого, кто встречается на пути.
Пока ты бредешь по лесу, я ставлю метки,
Грызу на стволах зарубки, ломаю ветки.
Тяну паутину следом – защитной сеткой,
Я осень узнаю первая. Ты иди.
Вот только когда увидишь, как небо гнется,
Как листопад, шурша, над тобой смеется,
Как через кроны с востока шальное солнце
Острой холодной стрелой норовит – в глаза,
Ты убегай. Так быстро, как только сможешь,
Сквозь бурелом, кустарник и бездорожье,
Предупреждай о желтых полках прохожих
И не смотри,
Не смотри, не смотри назад.
Океан
***
Лоб моего океана – в морщинах волн. На берег ложатся пряди его седые. Он стонет у самой хижины, у него надорвано сердце, и скоро оно остынет. Я часто смотрю в это сердце – оно скалой, расколотой надвое, вложено в ребра бухты… Когда наступает отлив, сквозь его разлом багровое небо по каплям сочится внутрь и копится там, и кажется, что залив разорванным легким пытается сделать выдох… Я знаю полоску суровой своей земли да стон океана. Ко мне приплывают рыбы и редко – киты, безмолвные до того, как вынырнут, с треском порвав океану кожу… И я говорю им: «Нам скоро не хватит волн, чтоб ставить заплаты, мы делаем все, что можем – вдвоем с океаном. А больше ведь никого нет в этих широтах, точнее, в пустотах… В общем, когда вы увидите тонущих моряков, скажите, что я не успею прийти на помощь». Киты уплывают. Их нет миллионы дней, а может и больше – ведь счет не ведется вовсе. Я продолжаю солнце искать на дне: чайки кричали – его уронила осень… Чайки болтливы, но трудно понять язык, ложью наполненный, больше, чем рыбой сети. Лодка у берега – входит в его пазы крепко и точно. Ей управляет ветер. Им управляю я – отпуская нить, что пуповиной кормит бумажных змеев. Змеи летят в облака – отдыхать и пить пресную воду. Становится все темнее. Тише хрипит океан. Иногда в ночи я выхожу, чтоб просто послушать: жив ли. Звезды сквозные, и в каждой огонь стучит, будто их небу каленым железом выжгли. Он говорил мне, что будет конец времен, высохнет память, как высыхает капля, кто-то придет сюда, и узнав о нем, я позабуду волны и дом оставлю, я обернусь к горам и пройду сквозь них – следом за тем, кто будет сильнее воли… Ночи холодные. Тихо. И мы одни. И океан мой так безнадежно болен.
Утро приходит и на сырой доске, здесь, у порога, сидит, как ребенок рыжий. Чьи-то следы – как метки в моем песке.
Я подхожу к воде.
Океан не дышит.
Расскажи мне про цвет...
***
Расскажи мне про цвет. Расскажи мне, какой он на вкус? Как звучит голубой, как оранжевый мягок на ощупь?.. Я почувствую это, я вместе с тобою смогу перейти через мост и услышать осеннюю рощу, прикоснуться к стволам, к их сухой и шершавой коре – расскажи мне о ней, о причудливой сеточке трещин, о земле, что уже приготовилась чувствовать снег, расскажи мне о каждой еще не увиденной вещи. Или хочешь… Давай, я сама обо всем расскажу. Только крепче зажмурься и руку мне дай для опоры. Этот шарик под пальцем – застывший на веточке жук, что в уснувших стволах прогрызает свои коридоры. Эта нить на ладони – серебряный след паутин, улетающих с ветром в такие заветные дали, до которых тебе в одиночку никак не дойти, ну а если со мной… Но меня никогда и не звали. Этот след на щеке – это слезы. Не бойся, они у незрячих такие же – соль и прозрачное время… Дай мне руку. Поверь. И мы станем с тобою одним, и тепло наших пальцев озябшую осень согреет. Даже звук осязаем. Послушай, как бьется внутри нерожденное слово, птенцом, обретающим перья… Дай мне руку. Скорее! Смотри в мое сердце, смотри! Оно тоже цветное! Как небо, дорога, деревья. Расскажи мне про цвет…
Двусмысленность
***
Я умираю каждый вечер, каждый
проклятый расползающийся вечер –
по швам, по шторам, сумерками, скрипом
рассохшихся полов – мужских и женских,
бессмысленных в своем несовпаденье.
Я отрицаю сущность пола, сущность
Стены – и дальше, перпендикулярно
Стене – пространства, замкнутого кубом,
Нелепейшей из всех фигур вселенной.
Я шар, я сфера, вписанная в эти
Углы. Здесь остро. Здесь невыносимо.
Кривая геометрия мигрени.
Разомкнутая сущность бытия.
Здесь очень сложно оставаться цельным,
Настолько все вокруг несовершенно.
Я умираю каждый вечер, каждый
Из нас умрет. И надо привыкать.
И была она твоя...
***
И была она твоя, у тебя одна,
И была дороже хлеба, пьяней вина,
Не жена тебе, не милая, не сестра,
Просто кость твоя и суть твоего нутра.
Он пришел. Его увидишь и чуешь: все.
Что ты будешь делать, когда она понесет
И родит – пшеничнее меда и молока?