Живым или Мертвым

А сейчас он сквозь витрину ресторана смотрел на мрачные лица сбившихся в кучки посетителей, на облачка пара, вылетавшие из их ртов и тут же развеиваемые холодным ветром, и думал, что его оптимизм, возможно, и впрямь не имеет никаких серьезных оснований. В этом ресторане на глазах тридцати с лишним человек двадцать минут назад вытряхнули посетителю мозги на стенку, и никто из них, по всей вероятности, не захочет и пальцем пошевелить, чтобы помочь найти убийцу.

— Похоже на то, но ведь все может быть, — ответил Росихина. — Попытка — не пытка, верно?

Олексей пожал плечами и улыбнулся типичной улыбкой русского фаталиста. А что я могу? Олексея мало что волновало, вернее, он всегда казался невозмутимым — точно так же, как всегда держал во рту сигарету.

Потом, опять же, бывает и так (правда, редко), что у кого-то из свидетелей чисто случайно проскочит какая-нибудь ценная информация, за которую сможет зацепиться следствие. Но чаще свидетели мямлят что-то совершенно бессмысленное или держатся враждебно, так что следствию приходится ограничиваться тем, что удалось выяснить при обследовании трупа или трупов.

— Кроме того, — продолжил Росихина, — если мы не соберем показания, пусть даже никчемные, не будет у нас ни четырех часов писанины, ни тошнотворного кофе.

— Четырех часов? Ну, это ты хватил…

— Черт возьми, где криминалист?

До тех пор, пока человека не признают официально умершим, трупу предстояло оставаться на месте и пялить остекленевшие глаза в потолок.

— В пути, — сказал Олексей. — Я сам звонил перед тем, как выехать. Похоже, вечер напряженный.

Росихина наклонился вперед, подцепил пистолет указательным пальцем за спусковую скобу и поднял с сиденья.

— Девять миллиметров. — Он вынул магазин и оттянул затвор. Патрон вылетел из патронника и, звонко щелкнув, упал на пол.

— Парень явно ожидал неприятностей. Патроны все на месте?

Росихина кивнул и понюхал ствол.

— Да, все, конечно. Все произошло слишком быстро. Ствол чистый. Слушай, чтоб меня… Гена, посмотри-ка сюда — номерок-то спилен.

— Неужто чудеса никак не кончатся?

Преступники часто уничтожают номера на оружии, которым пользуются в своих делах, обычно вытравливают их кислотой, но крайне редко выбивают другие, фальшивые. Так что, в принципе, есть шанс разобрать старый номер «Макарова», а это может куда-нибудь вывести. Безоглядный оптимизм. И, скорее всего, совершенно безосновательный, напомнил себе Росихина.

На самом же деле лейтенант Росихина и Олексей даже не надеялись что-то узнать ни от непосредственных свидетелей, ни от осмотра района и опроса его обитателей, как это часто бывало при расследовании убийств, хоть на Западе, хоть в Москве. В чеченской диаспоре все были накрепко связаны друг с другом, старались не иметь дела с милицией и до дрожи боялись Общины. И для этого были все основания. Жестокость этого преступного сообщества не имела границ. Словоохотливый свидетель мог не только погибнуть сам, но и увидеть перед собственной смертью, как будут мучительно убивать его родных. Понимание того, что из-за твоего неправильного поведения твоего ребенка могут на твоих глазах распилить на части обычной ножовкой, хорошо завязывает рты. Но, даже зная все это, Росихина был обязан выполнить все формальности, в частности, собрать показания, пусть даже они будут бессодержательными и даже откровенно лживыми, и предложить версию, пусть необоснованную, но хоть какую-нибудь.

Как бы усердно они ни занимались этим делом, в конце концов, все тонкие ниточки, которые (возможно) удастся зацепить, все равно оборвутся, и дело придется объявить «висяком». Поймав себя на этой мысли, Росихина грустно взглянул на труп и чуть слышно пробормотал сквозь зубы: «Прости, дружище».

Глава 17

Забавно, думал Джек Райан-младший, что на сообщение о рождении девочки никто не откликнулся поздравлениями. Вообще никто. Он проверил на перекрестные ссылки все файлы своего компьютера, просеял каждый терабайт памяти сверхмощного сервера Кампуса, просмотрел все новейшие документы и составил (от руки, на листочке) табличку отправителей и получателей. Но так и не получил ничего, кроме нескольких наборов букв и цифр, которые, конечно, могли иметь какое-то отношение к их настоящим именам, но вряд ли. Тогда Джек углубил поиск электронных писем еще на полгода и свел информацию в электронную таблицу. Определенно трафик был стабильным, его колебания от месяца к месяцу редко превышали плюс-минус пять процентов. А сейчас, через несколько дней от сообщения о рождении, поток заметно сократился. Вернее, полностью иссяк, если не считать нескольких обыденных сообщений, посланных еще до извещения и, по-видимому, попросту застрявших в киберпространстве, как это иногда бывает. Эмир и его РСО — Революционный совет Омейядов — перешли в режим радиомолчания. Джека от этого бросало в дрожь. Для объяснения нынешнего положения имелось три варианта: они либо изменили протокол связи в рамках общих мероприятий по обеспечению секретности, либо каким-то образом узнали, что их почту читают посторонние, либо перешли в оперативный режим повышенной секретности, так сказать, захлопнули свои электронные рты перед осуществлением какой-то крупномасштабной операции. Два первых варианта были возможны, но не очень вероятны. За последние девять месяцев РСО практически не менял своих процедур, ну, а Кампус предпринимал много усилий для того, чтобы не дать возможности заметить своего вмешательства в связь. Значит, третий вариант. Прецеденты, естественно, имелись. Как раз перед 11 сентября обычная электронная болтовня участников «Аль-Каеды» резко оборвалась. Точно так же вели себя японцы перед атакой на Перл-Харбор. В глубине души Джек надеялся, что его гипотеза подтвердится, но другая часть этой же души страстно хотела, чтобы он оказался неправ.

Но как в таком случае Эмир обменивается информацией со своими подчиненными? Самый безопасный, пусть и не самый быстрый способ — курьеры. Составить сообщения, записать их на компакт-диск и послать кого-нибудь, кто передаст диск из рук в руки при личной встрече. Современный авиатранспорт позволяет добраться из Чикаго до Калькутты менее чем за день (если, конечно, человек согласен мириться с той едой, которой пичкают пассажиров в самолетах). Черт возьми, да ведь международные авиаперевозки для этого и затевались, верно? Вполне вероятно, что и организовывались они с учетом интересов «теневого» сообщества, а не только для коммивояжеров «Фререрикс оф Голливуд» или «Доу чемикал».

Из Чикаго до Калькутты… Что, если Эмир обитает в Чикаго, или Нью-Йорке, или Майами? Что может помешать ему обосноваться там? Ровным счетом ничего. ЦРУ и все прочие уверены, что он прячется в одном из государств, название которых заканчивается на…стан. Но почему? Потому что именно там его видели в последний раз. А каких-либо сведений о том, что он может оказаться где-то в другом месте, нету. И сейчас добрая половина войск специального назначения Вооруженных сил США рыщет по Пакистану и Афганистану, обнюхивает каждую дыру, задает вопросы всем встречным и поперечным, разбрасывается деньгами направо и налево. Разыскивает хоть кого-нибудь, мужчину или женщину, кто может знать его в лицо и иметь представление о том, где он находится на самом деле. Пока что — без толку. «А каковы же шансы на успех?» — подумал Джек.

Такой человек, как Эмир, никогда не может считать себя в безопасности, тем более что его ищут все разведки мира. А ведь даже самые искренние патриоты и борцы за идею из числа разведчиков не могут не помнить о той награде, которую Америка назначила за голову этого человека, и не думать об уютном коттедже на Ривьере и безбедной жизни после отставки. И все это за один телефонный звонок и несколько слов…

Эмир не мог не понимать всего этого. И потому он должен был свести к минимуму число людей, знающих его местонахождение, ограничить этот круг теми, кому он мог безоговорочно доверять, и осыпать этих людей всевозможными милостями. Не скупясь. Деньги, удобства, вся роскошь, доступная в нынешних обстоятельствах. Он должен бороться за их преданность. Он должен укреплять их верность Аллаху и себе и демонстративно заботиться о них. Но при этом сохранять за собой все атрибуты сурового командира, потому что власть такого рода всегда держится на личных отношениях, как, в общем-то, бывает всегда, как только дело доходит до столь важных вещей, как духовные ценности.

Конец ознакомительного фрагмента.