Страница 32 из 59
- Понимаю.
В этот момент второй дом Лоуренса захлопнул перед ним свои двери.
- По словам того парня из Гильдии Ремарио, крайний срок выплаты твоего долга будет послезавтра. Гильдия Ремарио тоже попала впросак, вложив деньги в военное снаряжение, и сейчас они готовы на все; вполне возможно, они придут за деньгами сразу же, как настанет срок. Иными словами, когда наступит послезавтра, о твоем разорении станет известно всем, и у меня не будет иного выхода, кроме как взять тебя под стражу. Какой отсюда следует вывод?
- Если через два дня я не подготовлю сорок семь румионов для уплаты Гильдии Ремарио, у меня нет будущего, - ответил Лоуренс.
Якоб чуть качнул головой. Затем, упершись взглядом в поверхность стола, он произнес:
- Ты неправ, говоря, что у тебя нет будущего.
До ушей Лоуренса донесся тихий шелест ткани: похоже, шевельнулись уши и хвост Хоро.
- Будущее для тебя наступит. Но оно будет наполнено болью, страданием и невзгодами.
Якоб намекал, что не допустит, чтобы Лоуренс из-за своего разорения покончил с собой.
- Сорок семь румионов можно выплатить лет за десять гребли на торговых судах или около того. Или же ты можешь выбрать рытье тоннелей в рудниках. Правда, только если ты не заболеешь и не покалечишься.
Любой, кто видел переписку между капитаном торгового судна и судовладельцем, знал, насколько абсурдны слова Якоба. Девять из десяти писем содержали просьбы прислать новых гребцов на замену старым либо продлить срок имеющимся гребцам.
Как правило, восемь из десяти гребцов на дальних судах выдерживали не больше двух лет. Из оставшихся лишь каждый десятый выживал после еще двух лет; и эти выжившие, самые сильные и крепкие, переводились на парусные корабли, сражающиеся против пиратов; они никогда не возвращались домой. И все же те, кто попадал на гребную скамью, еще хорошо устраивались. Большинство попавших в рудники умирали в первый же год, сжигая себе легкие. А те немногие, кому удавалось не заболеть, погибали на второй год от обвала.
По сравнению со всем этим торговцы, попавшие в долг из-за несчастного случая, были просто везунчиками. Их долг выплачивало иностранное отделение, а все, что требовалось от них, - каждый год возвращать иностранному отделению часть своего долга с очень небольшой лихвой.
Так торговцам словно давали понять: поддаться чрезмерной жадности – большой грех.
- Я вовсе не собираюсь сказать, что желаю твоей смерти. Я просто хочу, чтобы ты запомнил вот что: совершивший грех должен быть наказан. У меня просто нет выбора: я должен делать то, что следует делать.
- Понимаю.
Якоб снова взглянул на Лоуренса; впервые за все время в лице его проявилось сочувствие.
- Постарайся сделать все, что сможешь, за эти два дня. Это все, что я могу тебе сказать, но если я смогу чем-то помочь, то помогу. Любая помощь по торговой части – я тебя поддержу, каких бы усилий это ни потребовало. Кроме того, поскольку я тебе доверяю, то не буду удерживать тебя эти два дня. Ты можешь передвигаться свободно.
Доверяю.Это слово тяжким бременем повисло у Лоуренса на плечах.
Хоро сказала, что если произойдет худшее, она поможет.
Но если он примет помощь Хоро, то предаст доверие Якоба.
Сможет ли он пойти на это?
Такой вопрос Лоуренс молча задал самому себе.
- Благодарю вас за доброту. Я попытаюсь достать деньги за эти два дня, - сказал он вслух.
- В наших делах выход часто обнаруживается неожиданно. Иногда именно в критической ситуации человек способен найти путь, который не виден другим.
Эти слова Лоуренса немного удивили; их вполне можно было истолковать как «ты должен это преодолеть, даже если придется нарушить закон».
Будучи главой иностранного отделения Торговой Гильдии Ровена в Рубинхейгене, Якоб часто подчеркивал в разговорах с Лоуренсом, насколько сурова жизнь; но в действительности он беспокоился о Лоуренсе. Главе второго дома торговцев недостаточно было иметь один лишь жесткий характер.
- Желаешь еще что-нибудь сказать или спросить?
Лоуренс сперва покачал головой, но затем, вспомнив кое-что, раскрыл рот.
- Пожалуйста, приготовьте заранее удивленную фразу, которую произнесете, когда я выплачу долг.
Какое-то мгновение Якоб молча смотрел, распахнув глаза, затем разразился хохотом. Как говорится, удачно пошутить над тем, над чем шутить нельзя, - лучший способ рассмешить человека. Похоже, эта поговорка была верна.
- Ну, если ты еще способен шутить, то волноваться не о чем. Может быть, красавица желает что-то сказать?
Лоуренс думал, что Хоро захочет что-то сказать, но, к его удивлению, она лишь молча покачала головой.
- В таком случае наш разговор закончен. Затягивать его было бы нехорошо. Там, снаружи, сидит куча ослов, которые обожают строить догадки вслепую. Если начнет расходиться какой-нибудь отвратительный слух, тебе трудно будет действовать, верно?
Якоб встал, и скамья жалобно скрипнула. Лоуренс и Хоро вышли из комнаты следом за ним.
И Якоб, и Лоуренс понимали, что торговец с унылым лицом – это ужасно, и оба изо всех сил старались держаться нормально, как будто они только что просто побеседовали.
Вернувшись в зал, Якоб уселся на свой старый стул и помахал Лоуренсу рукой.
И все же торговцы, пьющие и беседующие в зале, почуяли, что что-то не так, и к Лоуренсу не обратился ни один из них.
Выходя, Лоуренс ощущал взгляды на своей спине и, словно пытаясь отсечь эти взгляды, закрыл дверь не оборачиваясь, едва они с Хоро оказались снаружи.
Идя сюда, Лоуренс был готов к худшему – что его сразу поместят под стражу. Обладая теперь двумя днями свободы, он не мог не испытывать благодарность к Якобу.
- Что ж, у нас два дня. Все, что мы можем сделать – это как следует постараться сделать за эти два дня все, что только возможно, - пробормотал, обращаясь к самому себе, Лоуренс; но в душе он понимал, что, не имея денег на руках, заработать за два дня сорок семь румионов совершенно немыслимо.
Если бы такое было возможно, все нищие в мире стали бы богачами.
Однако у Лоуренса не было иного выбора, кроме как попытаться что-нибудь придумать.
Если бы он не попытался, ему пришлось бы смириться с будущим, о котором ему даже думать не хотелось.
Мечта о собственной лавке разбита вдребезги; надеждам начать все сызнова как торговцу тоже сбыться не суждено; остаток жизни он проведет в темноте рудника или на судне, где горестные вздохи звучат громче, чем шелест волн.
Лоуренс упрямо твердил себе, что решение есть, но чем больше он это говорил, тем яснее ощущал, что сделать ничего не сможет.
Доверяя Лоуренсу, Якоб подарил ему два дня свободы, прежде чем с него начнут взыскивать долг.
Однако теперь, когда Лоуренс подумал об этом еще раз, скорее Якоб имел в виду примерно вот что: «Насладись последними двумя днями свободы перед разорением»; ведь чем больше он думал, тем яснее ему становилось, что собрать такую огромную сумму, как сорок семь румионов, за два дня, никак невозможно.
Внезапно Лоуренс заметил, что у него трясутся руки.
Стыдясь самого себя, он изо всех сил сжал кулаки, чтобы остановить дрожь. И тут его кулак обхватила маленькая рука.
Это была Хоро. Лоуренс наконец вспомнил, что рядом с ним Хоро.
Я не один.
Осознание этого наконец придало Лоуренсу сил сделать глубокий вдох.
Если все так и пойдет, он даже не сможет выполнить обещание, которое дал Хоро, – что отвезет ее на север.
Голова, переставшая было соображать, вновь заработала. Поняв это, Хоро раскрыла рот.
- Ты. Что ты собираешься делать?
- Прежде чем начать что-то придумывать, сперва я хочу кое-что попробовать.
- Что именно? – спросила Хоро, подняв голову.
- Накормить долг долгом.
Большинство людей, за исключением самых богатых и притом великодушных, чувствуют себя неуютно, одолжив кому-то большую сумму денег.