Страница 52 из 113
— Вы правите.
— Нет. Я просто сижу на троне. Он стоит в самом центре страны, в которой столь мало законности, что ее невозможно сравнить ни с какой другой в мире. Я сел на этот трон, чтобы изменить такое положение. Это мой кисмет.
— Мне неизвестно такое понятие, князь.
— Это турецкое слово. В грубом переводе оно означает «неизбежная судьба», то есть предназначение, которое предписано свыше, дано Господом при рождении. — Он закрыл глаза. — В одном из пророчеств Магомета сказано: «Судьба каждого человека привязана к его собственной шее».
— Вы хотите сказать, что сами не властны над тем, что делаете?
— По сути, да.
— Но это вовсе не согласуется с учением нашей церкви, с нашей верой. У каждого человека есть выбор, возможность следовать добру или злу.
— Тогда, наверное, я отбился от христианства в том, что касается понимания этого. Ведь я знаю, в чем мое предназначение, что и как мне предписано делать. Я не могу поступать по-другому.
Священник облизнул пересохшие губы. Они оба видели, что в том, что касалось учения, между ними существовало противоречие, и у каждого были свои доводы. О том, кого Влад на самом деле почитал своим богом, ходило немало слухов. Его не просто так называли Дьяволом. Это было не только одно из его имен, прилепившееся с чьей-то легкой руки. Многие шептались, что его мать принадлежала к ненавистной всем католической вере, так что князь не мог считаться верным сыном православной церкви. Другие же шли дальше. Они уверяли, что в Османской империи Влад принял магометанство, именно поэтому турки и дали ему армию.
Однако учение Христово, как оно ни важно, на самом деле вовсе не было тем поводом, по которому они пришли сюда.
— Так в чем состоит кисмет? — спросил брат Василий.
— В том, чтобы служить Господу.
Священник сдвинул брови.
— Но это обязанность каждого. Каждый крестьянин верит в то, что он служит Господу, во всяком случае, должен верить.
— Это верно. Но если ты рожден Дракулой, то твоя судьба отличается от судьбы крестьянина. Я не могу просто превозносить имя Божье на словах и молиться о том, что касается моей жизни. Я должен быть ярким, искрящимся мечом Господним, разящим неотвратимо. Но чтобы делать это, я в первую очередь должен заточить свой собственный меч.
— Как?..
— Сделав три главных шага. — Влад поднялся с колен и уселся по привычке по-турецки. — В первую очередь я должен вернуть справедливость на эту землю. Начать надо с тех, кто угрожает мне больше всех прочих, — с бояр.
— Какая справедливость была заключена в том, что вы сделали с Албу сель Маре прошлой ночью?
— Он способствовал убийству моего отца и старшего брата. Этот человек заслужил свою смерть.
— Таким образом? — Священник содрогнулся. — Вы сделали все намеренно, чтобы унизить его, взять, как мужчина берет женщину, чтобы продлить его страдания.
— Нет. Хотя да! Но это только одна из целей.
— Каковы же другие?
— Однажды меня кое-чему научили. — Влад наклонился вперед. — И я на всю жизнь запомнил эту фразу: «Мы мучаем других, чтобы они не мучили нас».
— То есть вы стараетесь навести ужас на своего противника, прежде чем он поступит таким же образом?
— Да. — Дракула кивнул. — В то же время я предлагаю людям простой выбор. Подчиняться тому, кто помазан Господом, или быть наказанным. Более того, быть наказанным таким способом, который вполне дает представление о том, что ожидает грешника на небесах.
— Но разве Иисус не говорил о любви как о единственном пути к спасению?
Влад закрыл глаза. Он оперся рукой о ковер, чтобы удержать равновесие. Последнее слово, произнесенное священником, возродило в его памяти воспоминания о человеке, который тоже однажды проговорил его, понятное только Владу, на внутреннем дворе замка Токат.
Князь проглотил слюну, открыл глаза.
— Да, Иисус говорил так. Но я не властен над любовью людей, могу контролировать только их страхи. Любовь переменчива, зато страх устойчив и постоянен, как звезда на небе.
— То есть вы хотите заставить своих людей жить в страхе?
— Я хочу, чтобы они жили в определенности, осознавая место, которое отведено им в этом мире, созданном Господом. Люди обязаны без всякого сопротивления или сомнения подчиняться тем законам, которые я дам им от лица Господа. Да. — Влад кивнул. — Они должны вполне отдавать себе отчет в том, что будут наказаны, если откажутся подчиняться, причем таким образом, что другие, глядя на них, еще подумают, грешить или нет.
— За какие же проступки вы будете налагать наказание?
— За все.
— Что будет, если кто-то украдет корову?
— Его посадят на кол. Если вы просто отсечете ему руку, то получите бывшего вора, который теперь стал бродягой и нищим, потому что не может работать. А вор, посаженный на кол, станет примером.
— Насильники?
— На кол. Тебя возьмут так же, как взял ты.
— Подделка денег? Бунт? Мятеж? Мошенничество?
— На кол. На кол. На кол.
Священник поднялся с колен, сел и вздохнул.
Исповедь явно не получалась. Они о ней просто забыли.
— Неужто вы хотите осуществить все это?
— Обязательно! Валахия была одним из важнейших торговых перекрестков мира. Теперь повсюду считают, что мы — банда грабителей с большой дороги. Все богатства, которые могли бы быть нашими, уходят в другие места. Это обедняет нас, делает мою власть ограниченной, почти смешной. Кто будет считаться с князем-банкротом, который ничем не владеет? Видите эту золотую чашу на алтаре? Через пять лет я заменю ее на другую, украшенную драгоценными каменьями. Она будет символизировать благополучие Тырговиште. Каждый сможет прикоснуться к ней, и никто не посмеет выкрасть ее из храма.
— Боюсь, что этого не случится.
— Я клянусь вам, святой отец, перед ликом Христа. Так и будет.
Несколько мгновений священник пристально смотрел в зеленые глаза Влада. Он искал в них хотя бы отблеск напускной бравады или фанатизма, но видел только уверенность в собственных силах и решимость.
— Нельзя забывать еще и вот о чем, — продолжил он. — Даже если вы, князь, наведете порядок здесь, то есть еще кое-что и кое-кто. Я имею в виду некоторых людей, которых вы не можете контролировать. Они находятся за границами вашего государства и желают свергнуть вас. Что вы будете делать с ними?
— Я буду поступать таким же образом, так же наказывать тысячу раз ради того, чтобы это запомнилось.
— Вы имеете в виду…
— Я имею в виду, что вступлю в конфликт с саксонцами, которые контролируют Трансильванию, отсиживаясь в своих укрепленных городах — Брашове, Сибиу и других. Если они попытаются воспрепятствовать мне вести торговлю, как я желаю, — на кол. Кстати, такая судьба ждет любого валашского торговца, который осмелится торговать на их территории. Да, святой отец. — Влад кивнул. — Посадить на кол — это чисто германское наказание. Оно упомянуто в Кодексе Иглау [11]и применялось задолго до того, как я стал осуществлять такое наказание в Валахии. Турки научились сажать на кол у наших братьев-христиан.
— Кто бы ни делал такое, это омерзительно.
— Верно. Но если трансильванские саксонцы по-прежнему дают приют каждому, кто заикнется, что жаждет свалить меня, и строят заговоры, чтобы помешать мне осуществить то, что предписано свыше, то им не будет пощады. Я спущусь им на голову, как Ганнибал сошел с гор на Рим, призову к ответу огнем и мечом, посажу на кол сотни и тысячи.
В воздухе снова повисло молчание.
Князь и священник неотрывно смотрели друг на друга, потом брат Василий все-таки отважился спросить:
— А что потом? Вы умиротворите всех на своей земле, восстановите порядок или закон, как бы это ни называлось, ослабите саксонцев, которые узурпировали торговлю, снова сделаете Валахию богатой. Этим будет исчерпано ваше предназначение, князь? Вы сочтете его выполненным?
— Нет, — ответил Влад, и глаза его загорелись. — Это будет только начало. Меч заточен, но все еще лежит в ножнах. Меч Господа нашего и Коготь дракона сольются воедино, станут одним лезвием. Я нанесу такой удар, что любой грех, совершенный мною, будет отсечен, останется только искупление. — Он поднял руку, предупреждая вопрос. — Я знаю. Если мой кисмет, моя судьба неизменны, то как могут повлиять на это мои действия, да? Тут есть противоречие, но что поделаешь. — Он улыбнулся. — Таков уж я.
11
Кодекс Иглау — свод городских законов города Иглау, располагающегося на территории современной Чехии, датируется 1389 годом. (Прим. перев.)