Тиран

— Сколько у нас осталось кораблей? — спросил Лептин.

— Около тридцати, из них шестнадцать пентер, включая твою.

— Практически ничего.

— Увы, да… Врач сегодня осматривал тебя?

— Да, он довольно долго меня пытал. Мне кажется, он меня ненавидит.

— Он хороший врач, быть может, вскоре он сумеет поставить тебя на ноги, и ты будешь способен творить новые беды.

— У меня нет охоты шутить.

— У меня тоже, но нам не стоит отчаиваться. У нас еще есть шансы. Никому никогда не удавалось взять Сиракузы.

Он остановился на пороге: хотел еще что-то добавить, но не решился. Подумал, что это бесполезно. И проговорил только:

— Постарайся быть осторожным, если получится, — и вышел.

Флот Магона прибыл на рассвете следующего дня, и весь город устремился на стены поглядеть на него. Он был огромен. Сотни кораблей проплывали вперед словно на параде, весла вспенивали воду, паруса развевались на ветру, знаменами трепетали на корме, а от судна к судну передавались световые сигналы, словно таинственный язык, удерживавший эту огромную стаю вместе, в идеальном порядке, словно шеренгу воинов. Самый большой военный флот в мире демонстрировал свою силу, чтобы повергнуть осажденных в уныние, показать им: всякое сопротивление бесполезно.

Они обошли Ортигию, потом повернули на восток и направились к Большому порту.

Дионисий, Гиппарин и Иолай вместе находились на самой высокой башне, облаченные в доспехи. Явился и Филист.

— Они собираются стать на якорь между Племмирионом и Дасконом, — сказал он. — Это означает, что и сухопутные войска обоснуются с той стороны.

— Да, — согласился Дионисий и подмигнул ему, — там могила всех армий, какие когда-либо осаждали Сиракузы.

— Я бы не стал слишком на это уповать, — заметил Иолай. — Они безраздельно владеют морем и могут снабжать сухопутную армию всем необходимым когда и как захотят. Их армия превосходит нас числом в соотношении три к одному, флот — в пропорции сто к одному.

— У нас есть стены, — возразил Дионисий. — Они нас никогда не подводили.

— Верно, — сказал Иолай, — но самое мощное наше оружие другое — Аретуза.

— Аретуза?

— Да. Как вы думаете, почему оракул велел нашим предкам основать город у этого источника? Потому что именно из него мы черпаем наше здоровье…

Разговор прервало прибытие вестника.

— Гегемон, Гимилькон со своей армией обогнул Эпиполы с севера и направляется к Анапу.

— Что я тебе говорил? — усмехнулся Дионисий. — Они намереваются расположиться там же, где и в прошлый раз.

В беседу вмешался Филист:

— Скажи мне, почему они так поступают? По глупости?

— Не думаю. Гимилькон хитер как лис, — ответил Дионисий. — Просто у них нет выбора. В окрестностях нет другой долины, где могло бы разместиться такое количество людей. На самом деле им отлично известно, что однажды, десять лет назад, афинские военачальники стали свидетелями гибели своей армии. Полагаю, они собираются взять Сиракузы приступом зимой. Вот почему они не боятся становиться лагерем в этом проклятом месте.

Возражать ему не стали: никому никогда не приходило в голову, что армия может держать осаду на протяжении всей зимы, невзирая на суровую погоду.

Иолай подошел к Дионисию:

— Как чувствует себя Лептин?

— Жар по-прежнему держится, не знаю, удастся ли ему выкарабкаться, — ответил тот, и в голосе его звучало глубокое огорчение.

— Могу я навестить его?

— Конечно. Друзья всегда могут к нему приходить.

Иолай кивнул и спустился во двор, после чего направился к южному крылу, где находился Лептин. Он отправил врача прочь и лично занялся больным, после чего тот стал поправляться день ото дня — сначала очень медленно, потом более заметно, и наконец жар полностью исчез.

— Как ты этого добился? — спросил его Филист некоторое время спустя.

Иолай ответил с улыбкой:

— Я не могу открыть тебе этого.

— Ты знаком с местным целительством, тем, благодаря которому выздоровел Дионисий у истоков Анапа?

— Нет.

— Тогда ты искушен в пифагорейской медицине. Ты ведь учился в Кротоне, верно? Всегда задавался вопросом: каким образом век назад кротонские атлеты выигрывали все олимпиады?

— И какой ответ ты на него нашел?

— За этим кроется какая-то тайна. Тайна особой медицины для посвященных, знающей, как лечить тело при помощи энергии духа и сил природы.

Иолай промолчал.

— Я считал, что ее секрет утрачен, но, очевидно, кто-то все еще владеет им.

— Может быть. Все зависит от учителей и от счастливой встречи учителя с учеником. Как бы там ни было, с Лептином пришлось нелегко. Он находился ближе к смерти, чем к жизни.

— Я тоже так считаю. И как ты думаешь, какова причина?

— Вопрос праздный. Он ведь потерпел поражение в великой битве, целая армия погибла на его глазах и на глазах его брата, что особенно важно. Его люди остались без руководства, и их перебили… И все же было что-то еще, ускользнувшее от меня… что-то вроде…

— Вроде безнадежной любви? — спросил Филист.

Иолай посмотрел на него загадочно и кивнул:

— Да… вероятно, что-то в этом роде… Иногда оказывается, что у самых сильных и мужественных людей — душа ребенка, чувствительность, какой нельзя было в них предполагать… Но больше ничего не говори, ни слова, Филист. Ни слова.

И он ушел.

Намерения Гимилькона оказались именно такими, как предполагал Дионисий.

Жители Сиракуз с высоты своих стен наблюдали за осуществлением этого плана. Первым делом карфагеняне заняли расположенное за пределами города святилище Деметры и Персефоны — богинь, более других почитаемых на Сицилии, — и вынесли оттуда всю утварь и все драгоценные предметы. Они забрали даже две культовые статуи из золота и слоновой кости, после чего разбили их на части, чтобы продать по отдельности. Это святотатство повергло народ в ужас, традиционно в высшей степени благоговейно поклонявшийся этим божествам, и даже самого Дионисия, несмотря ни на что не забывшего о своей встрече в пещере Генны.

Потом Гимилькон начал строить крепость на мысе Даскон, чтобы контролировать доступ к тому участку берега, где — частью на суше, частью на якоре — стояли его корабли.

Тем временем иберийские и мавританские наемники разрушали огромные монументальные гробницы, высившиеся вдоль Камаринской дороги, а материал использовали для возведения укреплений вокруг второго морского лагеря, возле Племмириона, южного мыса залива.

Попытка заблокировать Северный порт провалилась, поскольку катапульты, установленные Дионисием на дамбе, мешали кораблям приближаться более чем на сто пусов, не рискуя быть затопленными. Таким образом, у сиракузцев по-прежнему оставался канал для поддержания связи с внешним миром.

Масштабные приготовления противника вселяли в жителей Сиракуз великое беспокойство, чувство бессилия. Им казалось, что каждый новый день, каждый этап осадных работ приближает их к катастрофе.

Дионисий понял, что должен что-то сделать, дабы побороть эту убийственную готовность смириться со своей участью. Необходимо было поднять моральный дух людей и собственный авторитет. Поэтому он вызвал к себе Филиста.

— Ты должен отправиться в путь, — объявил он другу. — Поезжай просить помощи у спартанцев, а также в Коринфе, нашей метрополии. Мне не много нужно, но люди должны осознать, что мы не одни, что нам еще оказывают поддержку, что у нас есть союзники. Когда афиняне осаждали Сиракузы, достаточно оказалось прибытия небольшого отряда спартанцев, чтобы поднять моральный дух людей и убедить их в возможности победы. Нам нужны корабли. С теми, что у нас есть, мы не сумеем провести достаточно эффективные операции. Ты отправишься завтра же. Лептин будет держать для тебя открытым коридор, пара его пентер сопроводит тебя до выхода в открытое море.

— Я сделаю все, что смогу, — ответил Филист и отправился в порт, чтобы договориться с Лептином и распорядиться о погрузке его багажа, включавшего между прочим весьма увесистый ящик с книгами.