Запретный город

Почувствовав, что нубиец готов обидеться, Кенхир попробовал говорить помягче.

— Никогда еще селение не охранялось лучше, начальник Собек, и доверие к тебе полнейшее, мое-то уж точно. Но почему ты увязываешь попытку подкупа, если Абри хотел тебя подкупить, с гибелью твоего подчиненного?

— Да с чего бы такому высокопоставленному лицу интересоваться мною? Причина может быть только одна: я — начальник стражи Места Истины. А зачем ему переводить меня на другую должность? Да чтобы дело об убийстве так и осталось висеть, забылось.

Доводы Собека взволновали писца некрополя.

— Плохо я представляю Абри крадущимся среди ночи и убивающим стражника…

— Я тоже, но ведь он мог быть заказчиком преступления.

— Но зачем бы это ему?

— Положим, он послал лазутчика с заданием составить план местности.

— Думаешь… имея в виду ограбление царских гробниц?

— Такое грозит нам все время. Столько народу наслышано про несметные богатства, захороненные в царском некрополе, и, понятно, есть соблазн присвоить то, что плохо лежит. Даже если лежит хорошо. Пока охрана строга, опасность невелика. А если вдруг кто-то из мастеровых… Они же, можно сказать, вне подозрений. А чего не бывает — искушение-то какое…

— Быть того не может, Собек!

— Не хотел бы с вами спорить. Но не должны ли мы, надежности ради, надеяться на лучшее, но учитывать и худшее?

Кенхир от природы не был склонен верить в человеческую порядочность, и доводы стража были ему близки.

— Итак, ты предполагаешь, что существует грозный заговор против Места Истины и что среди ведущих заговорщиков — главный управитель западного берега…

— Не вижу иной причины, по которой меня пробовали бы подкупить.

Кенхир с сокрушением вспомнил о Рамосе: покойный писец Маат придумал бы, как защитить братство.

Над Панебом еще немного поизмывались и затем дали ему прийти в себя. Времени на это ушло немного. Наконец Панеб Жар был допущен к праздничному столу. Пиршество для него соединилось с затяжным и роскошным массажем: Уабет Чистая встревожилась состоянием своего супруга, познавшего столько страданий, и усердно растирала его тело, пока сам он его насыщал.

Наконец-то слова начальника артели открыли ему дорогу! Теперь он мог смело браться за дело, имея на то благословение Неби.

Панеб оказался настолько предусмотрительным, что даже сам тому дивился: молодой великан решил узнать мнение своего друга Нефера, и тот вилять не стал, но заверил, что тумак мастера, врезавшего Панебу промеж лопаток, означает, что Панебу дозволено и даже велено войти в кружок рисовальщиков.

Какие трудные годы за спиной… сколько сил потрачено, чтобы оказаться там, где он теперь… И это не более чем начало пути! Но Жар и не думал умерять восторг, наоборот; вот случай предъявить доказательства своей состоятельности. Да хоть в десятикратном размере!

С колотящимся сердцем Панеб вошел в чертежную мастерскую, где работал Шед Избавитель, главный над рисовальщиками.

Ухоженная прическа, холеные усики, светло-серые глаза, глядевшие свысока и в то же время словно бы видевшие тебя насквозь… Шед представлялся юному богатырю грозным противником. Художник растирал краски, и прошло немало томительных минут, пока занятый весьма серьезным делом большой мастер не соизволил заметить, что в рабочем помещении появился еще кто-то.

— Что ты здесь делаешь? Я-то думал, что тебя в бригаду каменотесов взяли.

— Туда меня брали только на время. Срочная работа… А раз мы с ней покончили, то я теперь в вашем распоряжении.

— Но я не имею потребности в дополнительной рабочей силе, мой мальчик. И мне кажется, что я тебе это уже говорил.

— Начальник артели дал мне тумака. По спине. В знак того, что я готов.

— Ага… Удивительно. Сам Неби?

— Никто иной.

— Что умеешь? По-настоящему.

— Готовить гладкую подложку из гипсовой штукатурки.

— Ну да, ну да… Почему бы тебе не остаться при этом занятии? Хороший штукатур в селении, знаешь ли, всегда при деле.

— Мне хочется пойти дальше.

— А сумеешь?

— Увидите.

— Никто не вправе не подчиняться приказам начальника артели, — признал Шед Избавитель, — и посему я должен буду отдать тебя в руки рисовальщиков. Пусть они попробуют преподать тебе хотя бы начальные навыки своего ремесла: И ты, полагаю, сам вскоре поймешь, что нет у тебя дарований, потребных для нашей работы. Знаешь, сколько таких, как ты, у нас побывало? И все обожглись. Впрочем, сейчас даже это невозможно.

Панеб вскипел.

— Это еще почему?

— Несколько дней селение будет жить событием из ряда вон выходящим: нам предстоит завершить ряд срочных и ответственных работ. Вот почему у нас совершенно нет времени на обучение подмастерья.

Панеб решил, что художник над ним издевается.

— А что стряслось?

— Рамсес Великий прибывает на торжественное освящение храма.

64

А вот если бы с престарелым царем что-нибудь стряслось… Несчастный случай. И хорошо бы со смертельным исходом, Эта соблазнительная мысль не покидала Мехи с тех пор, как его вместе со всей фиванской знатью уведомили о прибытии фараона. А ведь это царь, и никто иной, удерживает начальника Собека на его месте и надзирает за Местом Истины, никогда не теряя бдительности. Исчез бы Рамсес, и селение лишилось бы своего главного защитника и хранителя.

Но смеяться над силами, пекшимися о безопасности царя, было бы неосмотрительно, и Мехи не находил ни единой щелочки, в которую можно было бы протиснуться, чтобы покуситься на Рамсеса Великого, еще при жизни превратившегося в легенду, и не только у себя на родине, но и за ее рубежами.

И вот, когда он рассеянно слушал болтовню своей покорной и улыбчивой половины, в голову бывшего младшего предводителя колесничих запала одна мысль.

Хоть бы чуть-чуть повезло… И тогда царь недолго будет стоять у него на пути.

Весть о прибытии Рамсеса вызвала невероятный восторг. Всякий обитатель Фив хотел своими глазами увидеть владыку, установившего прочный мир на Ближнем Востоке к вящему процветанию и обогащению Обеих Земель.

Отборная стража не сводила глаз с царя, да и кто бы дерзнул посягнуть на его владетельную особу? Сопровождаемый своим верным личным помощником и почти ровесником Амени, Рамсес выехал на колеснице, правил которой опытный военачальник, а влекли ее два коня, отличающиеся как мощью, так и мирным нравом. Над главой сиятельного путешественника, с волнением созерцавшего Закатную вершину и заупокойные храмы, был натянут полог, оберегавший его от лучей солнца.

Перед тем как пересечь межу возделанных полей, царь и его свита долго огибали огромное святилище Аменхотепа III, напомнившее царю тот храм в Луксоре, который он расширил, добавив к нему двор с расставленными по периметру исполинскими статуями, пилон и два обелиска. Начались пески, и фараон с удовольствием вдыхал сухой горячий воздух: нередко, если недоставало сил для исполнения его изнуряющих обязанностей, Рамсес стремился в пустыню и обычно она ему помогала.

Стражи Собека, при полном параде, образовали своего рода почетный караул, сопровождавший самодержца на всем пути следования мимо пяти укреплений. За охранниками тянулись высшие чиновники. Среди них — фиванский градоправитель, главный управитель западного берега и казначей Мехи.

И эти сиятельные сановники были неприятно поражены вмешательством Собека, приказавшего всем сопровождавшим царя остановиться.

Разъяренный Абри даже сошел со своей колесницы.

— Что вы себе позволяете? Мы же входим в царскую свиту!

— Приказ фараона: никто не продвинется дальше. Ни на шаг.

— Этому невозможно поверить! Мы непременно должны присутствовать при свершении обряда и…

— Торжественное освящение храма проходит в священной ограде Места Истины, а допускать вас в ее пределы дозволения не имеется.

Недовольные голоса вскоре умолкли. Но командующий Мехи, выказывая полнейшее спокойствие, почувствовал себя глубоко оскорбленным. Виновником его неприятностей опять оказалось проклятое братство. Что ж, врата опять захлопнулись перед самым его носом. Но это не навечно.