Страница 4 из 63
Ничем так не дорожила Яххотеп, как позолоченным деревянным футляром с инкрустацией из полудрагоценных камней, где лежали кисточки для письма. Узкий вытянутый футляр украшала надпись: «Да пребудет с царицей Тот, владыка божественного письма».
Яххотеп выводила на чистом папирусе великолепными иероглифами письмо к усопшему мужу. Она писала о безграничной любви к нему, умоляла заклясть враждебных Египту духов и просить богов о даровании победы над захватчиками. Ей так важно убедиться в том, что он воскрес! Только бы муж ответил!
Она повесила свиток на ветку акации. Слепила из глины лежащую фигурку сраженного Осириса и положила у корней. Для того чтобы Секненра беспечально достиг небесной гавани, Яххотеп играла ему на небольшой арфе и пела. А сама думала об одном: ответит ли ей любимый?
4
Флотоводец Яннас еще не истребил всех морских разбойников близ Киклад, еще не подавлено восстание в Фивах, но церемония приема иноземных послов прошла в столице, городе Аварис, с обычной пышностью.
Апопи нравилось, что все покоренные народы шлют ему богатую дань, что каждый из посланников падает ниц перед ним.
В отличие от прежних правителей Египта, он не передавал подарки в государственную казну: большая их часть становилась его собственностью.
Жестокий начальник тайной службы Хамуди, правая рука правителя, тоже без стеснения присваивал иноземные дары с позволения господина, о чьей безопасности он пекся день и ночь.
Круглоголовый, с прилизанными, черными как смоль волосами, раскосыми глазами, пухлыми ручками, толстыми ногами, грузный и неуклюжий, Хамуди жирел и жирел на службе у своего повелителя. Тот назначил верного слугу еще и распорядителем государственной казны, и египтяне за глаза величали его «Господин Руки Загребущие» и «Его Чванство». Действительно, он основательно нагрел руки на торговле папирусом в Дельте, обирая и грабя каждого торговца.
Он предавался различным извращенным наслаждениям вместе со своей дебелой светловолосой супругой Имой родом из Ханаана — это была его главная радость в жизни. Повелитель Апопи, хоть и слыл аскетом, ревнителем нравственности, на все закрывал глаза. Вернее, делал вид что закрывает, поскольку до сих пор Хамуди не обнаруживал поползновений захватить трон.
Ежегодно в день приема послов сокровищницы Авариса наполнялись золотом, драгоценными камнями, изделиями из бронзы и меди, тончайшими тканями, красным и черным деревом. В закромах возрастало число огромных глиняных кувшинов с вином и растительным маслом, а также кувшинов поменьше с благовониями, умащениями и духами. Таким образом, богатства в столице не иссякали, повелитель и его приближенные купались в немыслимой роскоши.
К трону Апопи приблизился посланник Крита в одеждах, украшенных красным орнаментом. Хамуди сейчас же взялся за рукоять кинжала и подал знак лучникам. Стоило посланнику сделать хоть одно резкое движение, его немедленно бы убили, таков был приказ повелителя.
Однако критянин склонился перед Апопи с той же почтительностью, что и другие послы. Затем принялся пространно и многословно восхвалять правителя гиксосов, превознося до небес его несравненное могущество и величие, именуя себя ничтожным его рабом.
Младшая сестра повелителя, красавица азиатка Ветреница едва слушала усыпляющее раболепное бормотание критского посла, которое лилось непрекращающимся потоком. Она бесстыдно ласкала своего любовника, художника Миноса, тоже присланного сюда с Крита, чтобы покрыть пестрыми фресками стены заново отстроенного дворца. Юноша краснел от стыда, но не смел уклониться от ласк.
Рабы посланника сложили к подножию трона дары: оружие, серебряные сосуды, инкрустированные бирюзой изящные треножники. Крит, знаменитый как остров лучших мастеров, не посрамил своей славы.
В ответ послу раздался скрипучий голос правителя, едва заслышав который, все приближенные вздрогнули.
— Мой верный военачальник Яннас бьет морских разбойников близ Киклад. Война на море недешево обходится казне. Критяне, по слухам, помогают мерзавцам. Я требую удвоенной дани.
Посол низко поклонился, сердито закусив губу.
Апопи с удовольствием любовался критскими фресками в покоях неприступного дворца, любовался обширным царским ложем, привезенным из разграбленного Мемфиса. Любовался купальней, облицованной известняковыми плитами, уставленной изысканными курильницами и серебряными тазами на мраморных подставках. Но особенно полюбились ему великолепные светильники с каменным основанием и бронзовым цветком на стебле, украшенном резными листьями явора.
Окончив омовение, правитель облачился в коричневые одежды с длинной бахромой и направился на половину своей супруги Танаи, поистине самой безобразной женщины царства. Не отдавая никому ни капли власти, Апопи и жену запретил величать царицей:
— Готова ли ты, жена?
Приземистая, жирная, Танаи без конца пробовала все новые притирания в надежде хоть немного похорошеть. От этого лицо ее становилось все ужасней. Единственное, что служило утешением неприглядной женщине, бывшей египетской рабыне, это возможность ежедневно измываться над прежними госпожами, мстя им за прошлые обиды.
— Взгляни, Апопи! Какая забавная безделица.
Короткими пальцами Танаи перебирала блестящие бусины из неведомого материала.
— Что это у тебя?
— Новая рабыня, привезенная из Мемфиса, говорит, что это называется «стекло». Его делают, расплавляя кварц и добавляя в него натр и золу. Стекло можно красить в любой цвет, какой только пожелаешь!
— Бусины из стекла… Эти мутноваты, пусть мастера придумают, как сделать их яркими и прозрачными. Довольно о стекле. Поторопись! Мне не терпится привести в исполнение наши замыслы, твой и мой.
— Подожди. Мне нужно еще подвести глаза.
Танаи покрывала лицо толстым слоем грима цвета красной охры, а чтобы придать глазам миндалевидную форму, использовала черный порошок из галенита, окиси свинца, и зеленый из малахита, окиси меди.
Все ухищрения лишь подчеркивали ее уродство, но мужа это нисколько не смущало. Он ценил неиссякаемую ненависть Танаи к египтянам, ее изобретательность и толковые советы, как почувствительнее им досадить.
Едва втиснувшись в узкое одеяние, коричневое с белыми полосами, Танаи выплыла из покоев с гордым видом и последовала за супругом, отставая от него на шаг, согласно строгому этикету.
Перед дворцом их ожидал Хамуди с отрядом телохранителей.
— Все готово, владыка.
Правитель со свитой, женой и воинами направился к еще уцелевшим в Аварисе египетским гробницам, домам вечности тех, кто жил здесь задолго до прихода завоевателей.
Сюда же стража согнала немало порабощенных жителей. Те с трепетом ожидали, что всех их постигнет чудовищная расправа.
— От поганого прошлого не останется и следа, — провозгласил Апопи. — Эти развалины занимают в городе слишком много места. Мы снесем их и построим дома для наших лучших воинов.
Старая египтянка проскользнула между стражниками и с плачем припала к ногам правителя.
— Пощади, владыка! Не ополчайся на наших предков! Не тревожь их, не лишай последнего пристанища, умоляю тебя!
Хамуди обрушил жестокий удар на дерзкую просительницу, ребром ладони переломив ей позвоночник.
— Уберите эту падаль, — приказал он страже. — И впредь убивайте всякого, кто осмелится прервать речь правителя.
— Отныне, — продолжал Апопи, — вы будете закапывать мертвых во дворе у порога или по углам ваших грязных домов. В моей славной столице мертвецам не место. Вам запрещается приносить им жертвы и молиться за них. Для вас больше нет ни Прекрасного Запада, ни Вечного Востока, ни царства правогласных. Каждый уличенный в преступлении будет незамедлительно казнен.
Госпожа Танаи была на вершине блаженства. Она неустанно дивилась исключительному уму правителя, который не только привел ее коварный замысел в исполнение, но и значительно улучшил его.