Страница 67 из 69
— Куда вы меня везете? — вымолвил Наполеон, прекрасно понимая нелепость своего вопроса, ибо на горизонте уже возвышались осиянные звездами пирамиды.
Под ногами то проседали дюны, то дыбились окаменевшие волны песка. Достигнув долины улыбающегося Сфинкса, кавалькада двинулась по тропе, зажатой между причудливыми наносами, к северной грани Великой пирамиды. Тут всадники спешились и поднялись на шестьдесят футов над землей к отверстию, пробитому тысячу лет назад людьми калифа аль-Мамуна.
(«Сир? Вы меня слышите?»)
Заполыхали факелы, тьма немного рассеялась, и перед Наполеоном разверзлась нисходящая галерея, темнее и глубже его самых черных кошмаров.
Безымянный туземец предупреждал, что будет неудобно. Согнувшись в три погибели, Ринд без труда воображал, будто спускается извилистым неровным коридором прямо в ад. С каждым шагом воздух становился все удушливее от растревоженного песка, и пот застывал на коже желтой коростой. Кое-где на глаза попадались пятна копоти и следы рабочих инструментов, оставленные много столетий тому назад; было невыносимо думать, что люди — женщины и дети — надрывались в подобных условиях, и все ради прихоти фараона.
Снедаемый горечью и утомлением, шотландец протискивался за своим проводником по лабиринту троп и развилок. Он почти позабыл о том, куда собирался попасть, когда галерея внезапно расширилась и превратилась в небольшую пещеру, пол которой представлял собой глубокую яму, засыпанную знакомыми круглыми камнями.
За несколько месяцев со дня прибытия в Египет французские солдаты сделали все возможное, чтобы расчистить ходы внутри Великой пирамиды, но и сейчас Бонапарт был вынужден кое-где ползти на четвереньках, а то и плашмя, через песочные завалы, подтягиваясь вперед на локтях, вслед за мерцающими светильниками шейхов — чего не сделаешь ради редкостной, выдающейся судьбы! Наконец Наполеон смог подняться, вытереть мокрый лоб и, отмахнувшись от налетевших летучих мышей размером с кулак, дать себе секундную передышку на пути.
(«Теперь ему не оправиться… Вот уже столько часов… Он уже не очнется…»)
Но вот и Великая галерея. Спускаться пришлось при помощи зарубок в стене и скользкой веревки. Пламя ярчайших факелов не достигало высокого потолка, а где-то наверху стояли шейхи, торжественные, словно в почетном карауле, — впрочем, некоторые тревожно косились на еле заметный вход, будто бы желая показать, что им не пристало пересекать запретную черту.
(«Настала пора позаботиться о последнем помазании…»)
Отлично осознавая серьезность минуты, стараясь унять подступившую дрожь, маленький генерал выпрямился во весь рост, сглотнул, откашлялся, нерешительно стряхнул с рукавов пыль. Потом еще раз глотнул воздуха, напоследок взглянул на устрашенных шейхов, пригнулся и пополз через крохотное отверстие, которое наконец-то вывело его в самое чрево царского чертога. Под безмятежным сводом в сердце Великой пирамиды при свете раскаленной жаровни Наполеона ждал пророк в серебряной маске и ярких багряных одеждах.
— Enchanté,— промолвил «красный человек» и по-восточному поклонился, прижав ладонь ко лбу.
Безымянный туземец качнул фонарем над ямой.
Там были целые сотни камней. Ринд узнал породу, образец которой видел в Британском музее.
— Термолюминесцентный травертин, — пробормотал он.
— Царский чертог, — объявил проводник.
Ринд ощутил внутри странную пустоту.
— Здесь?
Туземец кивнул.
— Но я не понимаю, — развел руками шотландец. — Это… это и есть царский чертог?
— Небесные звезды, — подтвердил египтянин. — Стоит нагреть их и разместить по стенам чертога, причем любого, и они превращаются в небесные звезды.
Взгляд Ринда беспомощно заскользил по камням, пробежался по всей пещере, ища чего-то большего, и снова вернулся к яме.
— Чертог вечности, — глухо прошептал путешественник в полном смятении.
Полированные гранитные стены, потолок и пол чертога были обклеены камнями на смоле. В углу стояла полыхающая огнем жаровня. От витавшего в воздухе сладковатого дыма кружилась голова.
(«Избави его, Господи, от злой смерти и от мук адовых…»)
Сердце Наполеона стучало, словно литавры.
— Кто ты? — выдохнул он.
«Красный человек», застывший у пустого саркофага, величественно, точно верховный жрец, воздел руки к потолку и сверкнул глазами.
— Я — пророк под маской, — возвестил он, и вся пещера зазвенела эхом. — Я покажу тебе твое будущее.
Бонапарт сделал несколько неуверенных шагов вперед, лихорадочно подыскивая слова.
— Мое будущее… Да, мое будущее…
«Красный человек» не сводил с него пристального взгляда.
— Ну и… — Наполеон вдруг замер на полуфразе; мысли его отчаянно путались. — Какое оно? Что меня ждет?
(«Не взирай на грехи его, на которые толкнули его страсти и похоти…»)
«Красный человек» помедлил, еще раз поклонился — и внезапно завертелся на месте, взметнулся багровым вихрем. Пламя погасло. Чертог погрузился в бархатную тьму.
И тут понемногу — снизу, вверху, по сторонам — начали проступать они: Кассиопея, Центавр, Большой Пес… Знакомые звезды и созвездия.
У Бонапарта вырвался восхищенный вздох. Оказавшись посередине крохотной вселенной, он словно парил в невесомости, вырвался из-под власти закона гравитации.
— Небесные звезды, — повторил туземец, — берут отсюда, из этого места. Люди разных стран и народов увозят их во дворцы своих правителей.
— Представление с фокусами? — ахнул Ринд, не в силах принять столь обыденный ответ.
— Так было со дней Александра. Со дней аль-Мамуна и Цезаря. Хранитель чертога, мужчина в красных одеждах, возносит правителя на небеса и там говорит ему то, что правитель желает услышать.
— Да, но что именно? — не сдавался шотландец.
— Все, что угодно слышать правителю, — отвечал проводник.
Глядя на камни, столько веков служившие исследователям из разных империй и царств, Ринд неожиданно вспомнил: да ведь У. Р. Гамильтон и предполагал нечто подобное во время их разговора в Британском музее: мол, травертин укрепляли на стенах, чтобы создать подобие космоса, некий поддельный чертог для защиты настоящего, что-то вроде ловушки…
Но если так… Если так, отсюда вовсе не следует, что никакого сокровища нет. Наоборот: может быть, оно близко, как никогда…
Более того (молодого путешественника охватил восторг), вполне вероятно, подлинный чертог настолько прекрасен, что его не вообразить ни одному королю и ни один император не достоин туда войти…
Шотландец почувствовал это сердцем, задумался — и наконец поверил со всей убежденностью.
Повернувшись назад, он увидел улыбающегося проводника.
— Сюда, — прошептал юный бедуин, указав на еле заметное отверстие в стене, и повел своего спутника далее, в глубь пирамиды Забара.
Утратив ориентацию, Наполеон крутился в космосе, словно метеор. Небесные звезды огненными пчелами вертелись вокруг. Он уже не ощущал своего веса, уже не различал красных одежд пророка, зато видел маску, сиявшую подобно туманности на фоне звездных полей.
Вдруг она резко надвинулась на него из темноты и приблизилась к уху.
И «красный человек» самым что ни на есть небесным голосом раскрыл Бонапарту его беспримерную судьбу.
Он рассказал все, что Наполеон мечтал услышать.
— Ты станешь императором Франции, — провозгласил нараспев l'Homme Rouge — и это было только начало.
Как долго они пробирались грубо высеченными потайными ходами? Ринда не волновало время: он доверился проводнику и, если на то пошло, своим инстинктам. На вершине восходящей галереи маленький туземец помог ему встать на ноги. Взмокшие от липкого пота, вымазанные пылью паломники позволили себе немного перевести дух. Так же как и внутри Великой пирамиды, перед ними открылся низенький коридор, по которому нужно было ползти, согнувшись пополам; из коридора шотландец и египтянин попали в сердцевину горы. Туземец выпрямился и осветил фонарем своды чертога.