Страница 57 из 69
Вивану Денону пришлось ежедневно терпеть уроки смирения, глядя, как замызганные чужеземные солдаты шатаются в пьяном виде по залам Лувра, лапают мраморные статуи, плотоядно ухмыляются перед полотнами Караваджо и мочатся в погребальные урны этрусков. Что уж говорить о пылающих праведным гневом посланниках со всех концов Европы, устремившихся в Париж за шедеврами, которые были вывезены из их стран. После стольких невероятных усилий, потраченных на собирание драгоценных произведений искусства, Денон испытывал — или притворялся, будто испытывал, — глубокое смятение. Разумеется, при первой же возможности он постарался как можно больше узнать об ответственном за реституцию дипломате, язвительном чиновнике тридцати восьми лет от роду с незатейливым именем Уильям Гамильтон.
— Я знал одного посла в Неаполе, сэра Уильяма Гамильтона, — заметил Денон, расточая прямо-таки неземное обаяние. — А вас еще, случаем, не посвятили в рыцари?
Собеседник, еле выследивший неуловимого художника в галерее Лувра, кисло улыбнулся.
— Пока еще нет.
— Восхитительный человек! Я как-то рисовал его жену. — Денон заговорщически подмигнул. — Кто же знал, что она заведет affair de coeur [75]с лордом Нельсоном — ну, вы понимаете…
Гамильтон кашлянул.
— Верно. Я тоже много раз наслаждался обществом сэра Уильяма: мы оба связаны с Британским музеем и он — пожалуй, самая крупная фигура.
— Ручаюсь, двух Гамильтонов уже довольно, чтобы сие благородное заведение процветало! И как там, позвольте спросить, поживают наши египетские экспонаты?
— Пользуются неимоверной популярностью, как же иначе? Только разрешите поправить: экспонаты уж точно не ваши, а наши.
— Конечно, друг мой, я и не собирался ни на что намекать! В этом вопросе и так уже наделано столько глупостей, — прибавил Денон, из-за спины которого боязливо выглядывали десятки конфискованных портретов, и одарил собеседника своей коронной, по-прежнему ослепительной улыбкой.
— Да, много глупостей, — процедил тот, в чьи заботы входило доставить по назначению коллекцию античных скульптур, известную как «мраморы Парфенона». — Однако мы можем обратиться и к более приятным воспоминаниям. Если позволите, я хотел бы запоздало выразить благодарность за ваши достойные восхищения книги об этой стране, оказавшие мне во время путешествия неоценимую пользу.
— Ah bon, [76]— ответил художник с притворным удивлением. — Вы тоже бывали в Египте?
— Простите, месье, я думал, вам об этом известно.
— Нет, неизвестно. Рискну расписаться в собственном неведении, но почему я должен был это знать?
— Ну, просто я последовал вашему примеру…
— В каком смысле?
— Проделал путешествие по стране через два года после вас. Провел исследования. Написал книгу.
— Книгу? — с наивным видом заморгал Денон, уже обзаведшийся тяжеловесным экземпляром и нашедший, что скучный текст не стоит затраченных на него трудов. — Серьезно? И как же она называется?
— «Эгиптика», — ответил Гамильтон, откашлявшись.
— «Эгиптика»! — воскликнул художник. — Вот это название! Настоящая классика! Обязательно поищу. Кто знает, какие чудесные тайны откроются мне на ее страницах! — и рассмеялся, словно отпустил понятную только им двоим шутку.
Тут он, возможно, перегнул палку. Просто не мог больше сдерживаться. Художник прекрасно знал, что Гамильтон наводил о нем справки. Что сам он давно под подозрением. И даже слышал об осторожных расспросах по поводу некоего чертога… Однако последние два месяца выдались настолько, мягко говоря, напряженными, что Денон не устоял перед искушением крошечной мести.
Гамильтон выпрямился в полный рост и пронзил собеседника взглядом, которым хозяин смотрит на пса, нагадившего на ковре. Похолодевшие глаза англичанина, хищная осанка и немилосердно сжатые губы — все говорило о том, что он готов покончить с ненужными приличиями. Пожалуй, Гамильтон слишком долго ждал этой минуты. Теперь, наконец-то выследив добычу, он с упоением растерзает ее.
— Месье Денон, — начал Гамильтон, — давайте начистоту. Как нам известно из верных источников, пребывая в Египте, вы исполняли секретную миссию под покровительством генерала Бонапарта.
Художник изобразил мимолетное удивление.
— Ну разумеется! — воскликнул он, убирая руки за спину. — Я изучал монументы древности. Об этом знает весь мир.
— Месье Денон, вы прекрасно понимаете, что речь о другом.
— Правда? О чем же? Умоляю вас, объясните.
— Я говорю, месье, о ваших поисках чертога вечности.
— Чертога вечности? — заморгал Денон. — Какое… восхитительное имя! Сразу возбуждает любопытство! Где вы его услышали? Это название какой-то игры?
— Мы уверены, месье, — продолжал напирать Гамильтон, — что вы не только объездили весь Египет в поисках упомянутого чертога, но и передали его секреты генералу Бонапарту перед отправлением из Каира.
Тот грубо захохотал.
— Дружище, мне жаль вас огорчать, но ваши домыслы беспочвенны. Какая сорока принесла вам их на хвосте?
— Я не вправе раскрывать источники. И потом, вас это не касается.
— Но мне всегда обидно слышать, как заурядные сплетни выдают за надежную информацию!
Гамильтон помолчал.
— Месье Денон, должен ли я напоминать вам, что наделен абсолютной властью в отношении процесса текущей реституции? И что не премину воспользоваться ею в полной мере?
Денон переступил с ноги на ногу.
— Сэр, я вас не совсем понимаю.
— Я имею в виду, к вашему сведению, что лучшие трофеи в этом воровском притоне, — Гамильтон покосился на портреты, — находятся целиком в моем распоряжении…
Художник выпучил глаза.
— …И в случае отказа сотрудничать я с превеликим наслаждением проявлю немилость, улавливаете мою мысль?
Денон яростно встретил полный ненависти взгляд англичанина и, убедившись, что тот совершенно серьезен, почувствовал, как и его самого исподволь покидают остатки терпеливой любезности. Постепенно его лицо, его осанка и поза преобразились до неузнаваемости.
— Ну что ж, — проговорил он, покачиваясь на каблуках. — Все ясно. — И криво ухмыльнулся. — Значит, вот как?
— Да, вот так.
— И вы настолько верите своим нелепым источникам, что любыми средствами готовы добыть подтверждение, верно?
— Просто я поощряю вас рассказать правду. Если ради этого придется прибегнуть к шантажу, я не стану миндальничать.
— Все ясно, — повторил Денон, раздувая ноздри. — Сэр, вы бесчестный человек.
— Это уж как вам угодно, месье. Я только хотел напомнить, что сила не на вашей стороне. В моих руках — судьбы наиболее бесценных сокровищ. И к тому же, должен заметить, я получил доступ к одной вашей папке…
— Какой еще папке?
— Это некая стопка египетских эскизов, хранящаяся в данное время не где-нибудь, а в Британском музее.
Денон побледнел.
— Мои рисунки у вас… у вас?
Гамильтон важно кивнул.
— Но это же кража! Они мои!
— Скорее спасение предметов искусства. Они были вами выброшены.
— Тогда я объявлю свои права. Творение по закону принадлежит творцу!
— Да, но пока что, — возразил англичанин с коварной усмешкой, — они находятся в наших руках.
Художник уже не мог выносить его высокомерного тона.
— Сэр, да вы — самый обыкновенный вор.
— А вы, месье, вор весьма утонченный. И тем не менее еще не поздно заключать сделку.
— Мало вам шантажировать меня чужими работами, теперь уже в ход пошли мои собственные?
— Это называется «взаимная выгода», месье.
— Но я же сказал вам, что мне нечего предложить.
— Боюсь, вы не совсем откровенны.
— Хочу напомнить, что я — имперский барон и мое слово — это слово джентльмена.
— А я, в свой черед, хочу напомнить: ваша империя распалась, поэтому ваше слово не стоит выеденного яйца.
Глаза Денона сузились, и, проведя языком по пересохшим губам, он выпалил проклятие, которое будет мучить Гамильтона до конца его дней.
75
Интрижку (фр.).
76
Здесь: «Надо же» (фр.).