Страница 19 из 69
— Так-то лучше, юноша.
Молодой человек еще раз покосился на собеседника, увидел бескровную самодовольную ухмылку и узкие щели глаз и с трудом подавил в себе поднявшееся негодование. Если на то пошло, он был от природы скромен, однако терпеть не мог играть роль покорной овечки; гордился своими манерами и простодушием, но не желал становиться жертвой бессовестных манипуляций.
— Хочу заметить, — начал Ринд, собравшись с силами, — на данном этапе будет полезнее хотя бы немного просветить меня насчет предмета поисков.
— Что вы хотите сказать?
— В смысле… Понимаю, в неведении тоже есть свои преимущества, просто в определенный момент оно начнет представлять опасность.
Гамильтон хмыкнул.
— Вот как? Нашей борзой маловато запаха?
Ринд уловил в его словах насмешку.
— Это серьезно, — не сдавался он. — Я же могу пропустить какое-то косвенное доказательство и даже не знать этого. А то и что-нибудь посерьезнее. Да я могу пропустить… вообще все.
— Разумно. Прошу вас понять меня правильно. Пожалуй, на сегодняшний день легкий намек вам действительно не помешает. Можете для начала прочесть книгу Денона «Путешествия по Верхнему и Нижнему Египту». Я достану вам экземпляр…
— Уже прочитал. Два раза.
Гамильтон поморгал.
— Уже, говорите?
— По совету сэра Гарднера.
— Вот оно что. А он объяснил вам, зачем это нужно?
— Чтобы лучше ознакомиться с египетской кампанией.
— Может, он обратил ваше внимание на определенные отрывки?
— Да нет.
— И не предлагал поискать в книге что-то конкретное? Хоть что-нибудь?
— Ну если только…
— Если только?..
— Разве что человечность.
— Человечность? — Гамильтон поразмыслил, наморщив лоб. — Поразительно.
Некоторое время он сидел, задумавшись, с туманным взором.
Ринд беспомощно пожал плечами:
— А в этой книге что-то есть? Угадал?
В глазах Гамильтона не сразу появилось осмысленное выражение.
— Какой-нибудь секрет? — продолжал допытываться Ринд. — Или ключ, который нужно найти?
— Прочитайте еще раз. Или пять раз, если понадобится.
— Но вы должны мне сказать! В записках Денона скрыто что-нибудь важное?
Но Гамильтон уже отпрянул обратно в тень.
— Важнее всего, юноша, то, о чем автор умалчивает, — провещал он из глубокого полумрака, сгустившегося за письменным столом. — О чем он недоговаривает. Вот вам настоящая тайна.
Следующей ночью молодой человек внимательно перечитывал «Путешествия» при свечах, расположившись у себя в комнатушке под лестницей. Лишь теперь, вооружившись скептическим видением Гамильтона, он заметил осознанно — и даже изощренно — оставленные белые пятна. Не то чтобы в книге недоставало подробностей: напротив, она изобиловала сведениями о местных флоре, фауне и особенно архитектурных сооружениях, живописала битвы и лишения, выпадавшие на долю путешественника, и, кроме того, как указывал сэр Гарднер, содержала многочисленные отступления морального и философского характера. И все же стоило автору коснуться так называемых технических вопросов — точных дат, имен, приказов, побуждений и, в частности, разговоров с Наполеоном, — рассказ принимал весьма обтекаемые формы, сбивая исследователя с толку.
Ринд поднял глаза, утомленные мерцающим светом, и несколько раз крепко зажмурился. А вдруг у него разыгралось воображение и все это — просто влияние Гамильтона? Предваряя свои заметки, Денон и сам написал о том, что книга предназначалась для легкого чтения, а не для научных кабинетов. Это вполне объясняет некоторые пробелы, непоследовательность и даже противоречия в изложении: чего и ждать от воспоминаний, изложенных на пяти сотнях страниц и к тому же родившихся уже в уютной и безопасной обстановке Парижа?
Понемногу читателя одолела усталость, но и тогда, когда книга выскользнула из рук, он продолжал терзаться сомнениями. Очень легко было поверить в человечность Денона. И так же легко — в его скрытность. В любом случае, события египетской кампании Наполеона Бонапарта, со времени которых сменилось лишь два поколения, успели обрасти мифами, если не сказками, полными широких жестов, красивых поз и великих истин; казалось, им, словно клинописным табличкам, суждено было не одно столетие ожидать расшифровки.
Глава четвертая
ОКРЫЛЯЮЩИЙ ЗОВ СУДЬБЫ
Уже отправившийся втайне на поиски чертога вечности, Денон пропустил битву при пирамидах, однако Наполеон очень часто вспоминал своего товарища и столь же часто сетовал на его отсутствие. Ибо на поле боя развернулась настоящая феерия, мечта художника. Только теперь, наблюдая, как перед глазами оживают мифологические сюжеты древности, главнокомандующий наконец поверил: да, он в Египте.
В Александрии ему довелось испытать своего рода разочарование. Наполеон мечтал оказаться в грандиозном беломраморном мегаполисе, овеянном исторической славой, с амфитеатрами, гимнасией и легендарным маяком, а вместо этого увидел — и быстро завоевал, пожертвовав какими-то тремя сотнями человек, — захудалый портовый городишко: обшарпанные желтые дома, песчаные заносы, кучи мусора и пучок чахлых пальм. Солдаты и продажные красотки бежали прочь; представители высшего общества и средних классов малодушно попрятались по домам; остались лишь крестьяне-оборванцы да голые ребятишки; при этом местные жители дружно — ну просто все до одного — проявили черную неблагодарность по отношению к освободителям.
Наполеон, переживший дерзкое покушение (пуля оцарапала ему носок сапога, телохранители изрубили стрелявшего на мелкие кусочки), уже в сопровождении Денона явился навстречу с известным своим коварством правителем города по имени Сайд Мохаммад аль-Кораим. Поминутно косясь в окно, на залитую солнцем гавань и весьма внушительный вражеский флот, дрожащий аль-Кораим поклялся хранить нерушимую верность Французской республике и обещал от имени местных властей оказывать всяческую поддержку делу свержения ненавистных мамелюков, а получив от Наполеона памятный пояс, выдержанный в гамме триколора, раболепно склонил шею, словно предчувствовал, как ее в скором времени рассечет меч палача.
Последовавший затем допрос велся через крайне любопытного переводчика по имени Жан Мишель Вентуре. [33]Поэтому, когда речь зашла о чертоге вечности, главнокомандующий темнил как только мог.
— Спроси-ка, — приказал он, — известно ли этому человеку о каком-нибудь потайном чертоге.
— Потайном чертоге?
— Спрашивай!
Тот повиновался, и аль-Кораим угодливо затараторил:
— Hunaka katheerun min al-ghuraf assyrriya fi Misr.
Переводчик кивнул.
— Он говорит: в Египте множество потайных чертогов.
— Я имею в виду особенно таинственный.
Жан Мишель перевел и выслушал ответ.
— Он говорит, что и таких предостаточно.
Наполеон переглянулся с Деноном.
— Тогда узнай, нет ли чего-то подобного где-нибудь поблизости.
— Он говорит, сколько угодно и поблизости от чего угодно.
— Но мне нужен чертог необыкновенного значения.
— В Египте не счесть чертогов необыкновенного значения.
Главнокомандующий нахмурился.
— А есть среди них… по-настоящему уникальный?
Переводчик скривился в улыбке:
— Да, и таких очень много.
Денон откашлялся.
— Все ясно, — вмешался он, ухмыльнувшись, — чего и ждать от человека, если он до смерти боится ответить неправильно.
Аль-Кораим не понял ни слова, но тут же с готовностью закивал.
Чуть позже Наполеон и Денон вместе отправились к Помпейской колонне. Исследовав укрепления и малоинтересные руины, покрытые пылью, они так и не обнаружили ни малейшего намека на потайной чертог. Уже в одиночку Денон изучил развалины бань Клеопатры, сарацинские сооружения… и каждый портик, подвал и вообще всякое укромное место, какое сумел найти. Докладывая о своей неудаче главнокомандующему, он выглядел смущенным и, судя по его виду, с трудом скрывал отчаяние, словно только что осознал величие возложенной на него задачи. Наполеон повелел своему спутнику немедленно обыскать плодородную дельту Нила, переворачивая каждый камешек на пути, в то время как сам он будет преследовать вражескую армию через пустыню к Каиру.
33
Жан Мишель Вентуре де Паради из Марселя, воспитанник иезуитской школы, французский дипломатический агент в странах Востока, член Географического общества, преподаватель Школы восточных языков и автор ученого труда под названием «Грамматика и словарь берберийского языка».