Усыпальница

Были и другие вопросы. Не поклонялся ли он идолам? Не напивался ли допьяна? Не участвовал ли в похоронах близкого родственника? Есть ли у него полное облачение? Осуществляется ли за его ритуальным одеянием должный уход? И так далее и тому подобное. [14]

Наконец, когда все вопросы были заданы, члены Совета поднялись с мест.

— Благословен будь Бог, благословен будь Он, ибо не отыскать изъяна в сынах Аароновых. Благословен будь Он, кто избрал Аарона и сыновей его, чтобы предстоять Ему и служить Ему в Его Священном Храме, — пропели они молитву.

Храмовая стража торжественно отворила двери, и Каиафа, на котором была лишь простая белая туника до лодыжек, вышел на солнечный свет, и за ним последовали члены Совета. Он подошел к бронзовой купели у входа в Двор израильтян, омыл руки, взошел по ступеням к Святая Святых и преклонил колена перед толпой. Анна опустил палец в бронзовую чашу с благовонным маслом и начертал на лбу Каиафы знак, похожий на греческую букву X. Отступил назад, поднял чашу и тонкой струйкой стал лить масло на склоненную голову Каиафы.

Каиафа встал. Масло стекало по волосам и бороде, капало на белую тунику. Один за другим члены Синедриона выходили вперед, держа в руках части «золотого» облачения первосвященника. В отличие от будничных одежд каждая его часть свидетельствовала о чистоте и величии. Сначала меил, темно-синее одеяние короче туники, расшитое золотыми цветами и синими, пурпурными и алыми кисточками в виде цветков граната. Затем эфод, жилет, вышитый золотыми, пурпурными, алыми и голубыми нитями. Третий член Совета возложил на голову Каиафы митру, похожий на тюрбан головной убор с золотой полосой и надписью «Святость Господу». Наконец вперед вышел Шимон, сын Хиллела, и надел на Каиафу зиз, золотой нагрудник, украшенный двенадцатью драгоценными камнями, символизирующими двенадцать колен Израилевых.

Каиафа в облачении первосвященника поднялся с колен. Чувства переполняли его. До заката сегодняшнего дня предстояло сделать еще очень многое. Подношения, молитвы, возжигание благовоний, но мгновение, которого он так долго ждал, уже наступило. Он — кохен хагадолъ, миропомазанный первосвященник Израиля и богоизбранного народа.

Каиафа обвел взглядом сверкающие на солнце белые стены Храма, поднял глаза в ясное небо над горой Мориа. Здесь, на этой скале, вместо Исаака, сына Авраама, был принесен в жертву агнец. Здесь Давид решил построить Храм, и бесчисленные быки, козлы и овцы были принесены в жертву Яхве. И представил первосвященник, как Бог Авраама, Исаака и Иакова смотрит с небес и радуется тому, что видит. Смотрит на него, Каиафу.

18

Тель-Мареша

Чувство облегчения, охватившее Трейси несколько минут назад, исчезло без следа. Игаль Хавнер сказал, что ее путешествие не закончено. И это после перелета в Тель-Авив, который длился всю ночь, после толкотни у багажного терминала и на таможне, после того, как она все-таки добралась до места, где рассчитывала найти отца…

— Где он?

— Уехал сегодня рано утром на раскопки в Тальпиот, это на окраине Иерусалима, — объяснил Хавнер. — Недалеко отсюда.

И Трейси расплакалась. От страха и разочарования, охвативших ее после всех волнений, что пришлось пережить в последние два дня. Уверенная в себе студентка колледжа на Среднем Западе, где все было так привычно, вдруг почувствовала себя одинокой девятнадцатилетней девушкой, которая потерялась в чужой стране в поисках отца.

Хавнер заботливо усадил Трейси за стол, женщина пододвинула тарелку с едой и стакан воды.

— Я попробую дозвониться твоему отцу, — сказал Хавнер. — Мы совсем недавно разговаривали с ним по телефону.

— Нет, — сквозь слезы ответила Трейси. — Пожалуйста, не надо. Он выйдет из себя, и будет еще хуже.

— Но ведь он имеет право знать, где ты находишься?

Трейси покачала головой, дрожащей рукой поднесла ко рту стакан с водой и выпила его залпом.

— Не надо, — сказала она потупившись. — Он думает, что я в колледже. Мне надо с ним увидеться. Объяснить, что произошло. Это… не так просто.

Хавнер кивнул и встревоженно посмотрел на женщину.

— Ты можешь переночевать здесь, — сказал он.

— В моей палатке, — предложила женщина.

— А утром я отправляю твоему отцу оборудование, — сказал Хавнер. — И ты тоже сможешь поехать.

Трейси подняла голову. Хавнер и женщина приветливо улыбались.

— Наверное… так будет лучше всего.

— Ты сможешь отправиться сразу после завтрака.

— Хорошо, — кивнула Трейси.

— Ну вот. — Хавнер встал. — А теперь поешь, и Рахиль проводит тебя в палатку.

— Спасибо вам. — Трейси вытерла слезы.

— Был рад познакомиться с тобой, Трейси. Добро пожаловать в Эрец-Исраэль.

19

Южный Иерусалим, Тальпиот

Закат в Иерусалиме такой, какого не бывает больше нигде на Земле. Когда Рэнд вернулся к месту раскопок с едой и напитками из «Нью-Дели», солнце уже зашло. Люди из «Хеврат Кадиша», по всей вероятности, сидели в машинах. Вдалеке виднелись городские стены и Старый город, где магазины на ночь закрываются, массивные ворота захлопываются и на смену дневной жаре и пыли приходит ночная прохлада.

Забравшись на капот «фиата», Рэнд откинулся на лобовое стекло, вытянул ноги и жестом пригласил Мири Шарон присоединиться к нему. Когда девушка устроилась рядом, Рэнд открыл бумажные пакеты, и они перекусили сэндвичами с ягнятиной гриль и салатом из огурцов и помидоров.

— Вы знаете мальчика по имени Мансур? — спросила она.

— Мансур? Нет, а что?

— Он вас спрашивал. Когда вы уехали за едой.

Рэнд покачал головой.

— Он не сказал, что ему нужно?

Мири откусила от сэндвича, не торопясь с ответом.

— Он сказал, что вы спасли ему жизнь. Хотел поблагодарить.

Рэнд догадался, кто это был. Он рассказал ей про беспорядки, в самой гуще которых оказался сегодня утром, и про мальчика, которого едва не раздавили в толпе. Не упомянул только о перебранке с израильскими солдатами, просто сказал, что мальчика увезли на «скорой».

— Он как будто в порядке, — сказала Мири, с интересом глядя на Рэнда.

— Вот и хорошо, — ответил Рэнд. — Но как он узнал, что я здесь?

Мири пожала плечами и отвернулась.

— Спросил про американца на белой машине.

— Логично, — улыбнулся Рэнд. — Спасибо, что рассказали. Я рад, что с ним все в порядке.

Они закончили есть, но беседа продолжалась. Рассказали друг другу о себе. У Рэнда есть старший брат. Мири — единственная дочь Якова и Сильвии Шарон, евреев-сефардов, которые обосновались в Израиле в 1948 году, вскоре после войны за независимость. Рэнд вырос в сельской местности в Бруквилле, штат Канзас. Мири — в Рамат-Гане, пригороде Тель-Авива. Рэнд закончил университет в Чикаго. Мири показала на светящиеся огни своей альма-матер — Еврейского университета на горе Скопус, к северо-западу от того места, где они находились.

Рэнд рассказал и о смерти жены.

«Раньше, чем следовало бы, — подумал он, — хотя все равно пришлось бы рассказать, рано или поздно».

Нетвердым голосом он поведал Мири о том, что у него была жена и есть дочь. О том, что из него так и не вышло хорошего мужа и отца. О том, что привело его, растерявшегося мужчину сорока двух лет, сюда, в Израиль, в Иерусалим.

Мири слушала, не перебивая.

— Извините, — закончил Рэнд свой рассказ. — Я понимаю, что вы вовсе не просили меня все это рассказывать.

Какое-то время они сидели молча. Потом Мири собрала в пакет оставшийся после ужина мусор и соскользнула с капота. Протянула руку Рэнду, предлагая забрать у него упаковку от еды и банку из-под газировки.

— Нет, пожалуйста, позвольте мне, — возразил Рэнд и спрыгнул с капота, чтобы забрать у Мири бумажный пакет.

14

Согласно описанию, предложенному Альфредом Эдершаймом в книге «Храм: духовенство и богослужения», выдающийся иудейский философ Маймонид (впрочем, как и другие) перечислял 140 обстоятельств, не позволяющих принять сан священника, а также 22 условия, которые влекут за собой временный запрет на ведение службы.

Эдершайм упоминает об обряде миропомазания первосвященника, когда на лбу символически изображается знак, напоминающий греческую букву X. «Очень интересное совпадение», — замечает Эдершайм (Комментарий автора).