Факел смерти

Привлекательная женщина лет сорока, Поттерсфилд напоминала Найту русскую борзую — большими круглыми глазами, удлиненным лицом и пепельными волосами до плеч. Войдя на кухню сэра Дентона Маршалла, Найт поймал на себе взгляд инспекторши, у которой даже нос заострился при его появлении. Казалось, Поттерсфилд вцепилась бы в Найта зубами, будь у нее возможность.

— Питер, — холодно сказала она.

— Элайн, — в тон ей ответил Найт.

— Я не приглашала тебя на осмотр места преступления.

— О, нет, конечно, — отозвался Найт, сдерживая гнев. Поттерсфилд всегда действовала на него подобным образом. — Но пока мы здесь, что ты можешь сказать по делу?

Старший инспектор Скотленд-Ярда несколько мгновений не отвечала — ее лицо выражало отвращение. Наконец она произнесла:

— Полтора часа назад Маршалла нашла горничная. Вернее, нашла то, что от него осталось.

Найт живо представил себе многоученого и забавного человека, которым восхищался последние два года, и у него подкосились ноги. Схватившись рукой в виниловой перчатке за край стола, он осведомился:

— А что от него осталось?

Поттерсфилд мрачно показала на открытые застекленные двери в сад.

Найту не хотелось идти туда. Он предпочел бы запомнить сэра Маршалла таким, каким видел в последний раз, две недели назад, — с растрепанными белыми волосами, розовой после скраба кожей и легким, заразительным смехом.

— Я понимаю, что тебе не хочется, — проговорила Поттерсфилд. — Капитан Каспер сказал, Аманда была помолвлена с сэром Маршаллом. Когда состоялась помолвка?

— В прошлый Новый год. — Проглотив ком в горле, Найт двинулся к дверям, горько бросив: — Они должны были пожениться в Сочельник. Новая трагедия. Только этого мне не хватало, не правда ли?

Лицо Поттерсфилд исказили боль и гнев. Она отвернулась к кухонной двери.

Неподвижный, раскаленный воздух в саду пропах кровью и смертью. На вымощенной каменными плитами террасе лежало обезглавленное тело в луже потемневшей, уже свернувшейся крови — пять кварт, весь жизненный запас сэра Маршалла.

— Медэксперт говорит, орудовали длинным изогнутым лезвием с зубчатым краем, — сказала с порога Поттерсфилд.

Найт, снова подавив позывы на рвоту, вбирал глазами все, что видел, старался выжечь место преступления в памяти, как серию фотографий. Воспринимать происходящее отстраненно, — это он знал по опыту, — единственный способ пережить что-то подобное.

— Если посмотреть поближе, видно, что кое-где кровь подогнана к телу струей воды под напором, видимо, из садового шланга. Полагаю, убийца смывал отпечатки пальцев и другие следы, — заметила Поттерсфилд.

Найт кивнул и усилием воли заставил себя оторваться от лежащего на террасе тела. Он присматривался к полицейскому фотографу, щелкавшему камерой у задней стены сада, где эксперты собирали что-то с клумб.

Сделав несколько шагов и далеко обойдя труп, Найт увидел, что внимание фотографа привлекла древнегреческая статуя без головы из ценнейшей коллекции сэра Маршалла: афинский сенатор из песчаника держал в согнутой руке книгу, а другой сжимал эфес отбитого меча.

Голову сэра Маршалла убийца поставил на пустовавший срез шеи между плечами статуи. Лицо распухло, обвисло. Рот скривился, слева губы немного выпятились, словно он хотел сплюнуть. Открытые, неподвижные глаза показались Найту чудовищно одинокими.

Частному детективу нестерпимо хотелось разрыдаться, но слезы вдруг высохли от нахлынувшей ярости. Что за варвар это сделал? Зачем? За что обезглавили Дентона Маршалла? Человек он был прекрасный. Он…

— Ты не все видел, Питер, — сказала у него за спиной Поттерсфилд. — Посмотри на траву перед статуей.

Сжав кулаки, Найт сошел с террасы в траву, так противно заскрипевшую под бумажными бахилами, словно кто-то царапал ногтем грифельную доску. Не доходя до статуи, он замер.

Пять пересекающихся колец, символ Олимпийских игр, были выведены краской-спреем на траве перед статуей.

Поверх олимпийских колец лег жирный крест, нарисованный кровью.

ГЛАВА 3

Где можно найти кладки монстров? Какое гнездо согревает яйца, пока не придет пора вылупиться? И что представляют собой ядовитые отбросы, которыми питают чудовищных птенцов, пока не вырастут?

Часто во время приступов головных болей, которые вспарывают мне мозг, как принесенные ураганом молнии и раскаты грома, я думаю над этими вопросами. И над многими другими.

Читая эти строки, вы, возможно, задаетесь собственными вопросами, — например, кто я?

Мое настоящее имя не имеет значения. Для удобства повествования можете называть меня Кронос. В старом-престаром греческом мифе Кронос был самым могущественным из титанов, пожирателем вселенных и всесильным повелителем времени.

Вы решили, что я бог?

Не смешите меня. Подобным высокомерием только судьбу искушать. А я никогда не был повинен в этом коварном грехе.

Нет, я всего лишь редкий индивидуум, из тех, что появляются на Земле один или два раза в поколение. Иначе как вы объясните тот факт, что задолго до начала бурь, бушующих в моей голове, ненависть стала моим первым воспоминанием, а желание убивать — первым побуждением?

Где-то на втором году жизни я узнал ненависть так близко, словно мы были родственными душами, вброшенными в тельце младенца откуда-то из пустоты. Некоторое время я не разделял себя и ее, не ощущая ничего, кроме нестерпимого отвращения к пищащему комку в коробке с тряпками, брошенной на пол в углу.

Затем настал день, когда я, побуждаемый инстинктом, научился выползать из коробки, и благодаря движению и свободе скоро понял, что я нечто большее, чем ненависть; что я человек в своей телесной оболочке, что я целыми днями голодаю и хочу пить, что мне холодно, я гол, меня надолго оставляют одного, редко моют и редко берут на руки большие монстры, которые ходят вокруг. Будто для них я какой-то пришелец из космоса. Именно тогда мне в голову пришла первая четкая мысль: я захотел их всех убить.

Эта непреодолимая тяга к убийству жила во мне задолго до того, как я узнал, что мои родители — наркоманы, проторчавшие последние мозги, неспособные воспитать высшее существо вроде меня.

Когда мне было четыре года, я воткнул кухонный нож в бедро моей матери, лежавшей в отключке. Вскоре после этого в трущобы, где мы жили, пришла женщина, забрала меня насовсем и поместила в дом с брошенными маленькими монстрами, полными ненависти и недоверия ко всем, кроме самих себя.

Довольно скоро я понял, что умнее, сильнее и дальновиднее любого из них. К девяти годам, еще не сознавая себя вполне, я чувствовал, что принадлежу к другому виду, к высшим существам, способным завоевывать и убивать любых чудовищ на своем пути, манипулировать ими.

Я твердо уверился в этом после того, как в голове начались бури.

А начались они, когда мне исполнилось десять. Мой приемный отец, которого мы звали отцом Бобом, порол одного из самых маленьких монстров, чей скулеж я не мог выносить. От плача я слабею, хотя не привык к этому ощущению. Поэтому я вышел из дома, перелез через заднюю изгородь и побрел по грязнейшим улицам Лондона. Я бродил, пока не нашел тихий, манящий знакомой нищетой брошенный дом.

Внутри уже жили два чудовища старше меня, подростки, члены уличной банды. Они были под кайфом, это я сразу понял, и сказали мне, что я зашел на их территорию.

Я попытался убежать, но один из них швырнул камень и попал мне в подбородок. Оглушенный, я упал. Злобно смеясь, они бросали камни, ломая мне ребра, разбивая кровеносные сосуды моего бедра.

Наконец я получил сильный, жесткий удар выше левого уха и увидел многоцветный взрыв. Казалось, тысячи молний и раскатов грома разорвали надвое летнее небо.

ГЛАВА 4

Питер Найт беспомощно переводил глаза с перечеркнутого кровью олимпийского символа на голову жениха своей матери.

Инспектор Поттерсфилд подошла и встала рядом.

— Расскажи мне о сэре Маршалле, — попросила она.