Страница 98 из 183
«Из-за каких-то пятисот тысяч долларов быть на родине шутом? Лучше понести убытки», — решил он про
себя.
Сговорчивость Стивенсона была на руку Заславскому, который уже смирился со своими потерями, одновременно он освобождался от мести Стивенсона. Однако полностью беседу грабителя со Стивенсоном до
конца дослушать не удалось, так как по указанию Арбата другой грабитель увел его на кухню.
Оставшись со Стивенсоном в зале вдвоем, Арбат спросил у него, показывая на сумку с картинами:
— Какова у вас в Штатах цена этих картин?
— Много долларов, — закатив глаза под лоб, отвечал Стивенсон.
— Ты мне назови, сколько долларов, а то, что много, я и без тебя знаю.
— Может быть, миллиона два, а если их продавать с аукциона, то можно получить много больше.
— О’кей! — передразнил Арбат своего собеседника. — Такая петрушка нас устраивает.
— Что значит «петрушка»? — не понял его Стивенсон.
— Это означает о’кей! — небрежно бросил Арбат. — Ты зачем сюда приперся?
— Что значит «приперся»? — опять же не понял Стивенсон.
— Пришел! — пояснил Арбат.
— Я хотел сегодня улететь домой в Штаты, но в аэропорту при таможенном осмотре таможенники так
набросились проверять багаж моего сотрудника, что я посчитал, лучше им в пасть не лезть. Полицейские, выходит, знали — картины или у меня, или у моего человека. При таких обстоятельствах мне картины уже не
вывезти домой, а поэтому я решил вернуть их хозяину и взять у него свои деньги.
— Очень ты хорошо решил, — взяв со стола авиабилет и рассматривая его, похвалил Стивенсона Арбат.
На столе лежали изъятые ранее грабителем у Стивенсона кошелек и солидная стопка купюр достоинством в
десять, пятьдесят и сто долларов.
Положив половину долларов себе в карман, Арбат поинтересовался у Стивенсона:
— Тебе хватит добраться домой?
— Нехорошо вы поступаете со мной. Я же ваш гость, — отрешенно выдавил из себя Стивенсон.
Возвращая Стивенсону авиабилет, кошелек и часть денег, Арбат беспечно рассмеялся:
— Если бы я знал, что ты нас так одаришь, то принял бы тебя как дорогого гостя, но ты приехал к нам
поживиться, купить нас, как дешевую бабу, а поэтому почувствуй себя в нашей шкуре.
На время задумавшись, Арбат посчитал, что ничего не упустил, а поэтому, обращаясь к Стивенсону, сказал:
— Мы сейчас уйдем, но вы можете уйти отсюда только минут через двадцать после нас. Усек?
Стивенсон не понял последнего слова «усек», но смысл предложения дошел до его сознания.
— Я готов купить у вас негатив с моими фотографиями за любую сумму, какую вы назовете.
Предложение было заманчиво, и Арбат едва не начал с ним торговаться, но природная осторожность все же
взяла верх, и он отказался.
— Если вы к нам приедете через год и поселитесь в той же гостинице, тогда я вас найду и продам его так
тысяч за пятьдесят, а сейчас не имею права делать это с риском для себя и наших картин.
— О’кей! — подумав, согласился с ним Стивенсон. — Я приеду через год. Только вы должны обещать не
распространять всего того кошмара, который тут был.
Арбат выразил полное согласие с его предложением, посчитав приемлемым для себя.
Арбат, прихватив с собой сумку Стивенсона с картинами, вместе со своим подручным вышел из квартиры.
Стивенсон, обхватив голову руками и сидя на диване, раскачиваясь всем корпусом, задумался, отрешившись
от окружающего.
Заславский, заглянув в зал из спальни и увидев задумавшегося американца, вновь вернулся в спальню, не
желая его тревожить.
Он не знал, что теперь говорить в свое оправдание, да и не желал оправдываться, а даже был зол на
Стивенсона и на себя, так как из-за картин тоже понес значительные для себя убытки.
Происходящее устраивало Заславского в той части, что Стивенсон не ищет с ним беседы, а поэтому в
сложившейся ситуации он не нашел ничего для себя лучшего, как лечь на кровать, положив под подушку на
всякий случай кухонный нож.
Он не знал и не мог предвидеть, какова будет сцена расставания с американцем.
Перед уходом из квартиры Стивенсон, зайдя в спальню к Заславскому, зло бросил ему оскорбление:
— Воры проклятые, будьте вы все прокляты! — Сильно хлопнув дверью, он ушел.
Глава 66
Лишь к вечеру Церлюкевич поймал Душмана около ресторана «Надежда», к которому он подъехал на своем
автомобиле на несколько минут.
В машине Душмана, как заметил Церлюкевич, осталась красивая женщина с девочкой.
Церлюкевич, остановив Душмана, попросил принять его по неотложному делу...
— Вы извините меня, Семен Филиппович, но я сейчас сильно занят и принять вас, при всем моем уважении к
вам, не могу. До двадцати трех часов я занят.
Церлюкевич и сам понимал, что его визит к Душману не ко времени, но и его вопрос тоже требовал
разрешения, а поэтому он, не сдержавшись, поделился с Душманом своей новостью:
— Стивенсон улетел домой, моих полотен в его багаже не оказалось.
— Все переговняли, прямо на блюдечке картины вам давались — и не смогли воспользоваться, — сердито
пробурчал Душман.
— Когда мы сможем встретиться и поговорить? — продолжал наседать на него Церлюкевич.
— Если вы так настаиваете, то я, освободившись от неотложных дел, могу подъехать к вам домой где-то к
двадцати четырем часам.
Подумав о возможных последствиях визита главаря банды к себе домой, взвесив все за и против, Церлюкевич дал свое согласие на встречу.
Пробыв в ресторане минут пять, Душман со своими спутниками уехал.
Душман сдержал свое слово и действительно к полуночи приехал домой к Церлюкевичу.
Церлюкевич предложил Душману поужинать с ним, но тот категорически отказался и потребовал немедленно
начать разговор, который его волнует.
Выслушав подробно изложенную беду Церлюкевича, Душман недовольно заметил:
— Вот работяги — я имею в виду работников милиции и таможни — кодлой набросились на приманку, а
человек с картинами спокойно улепетнул. Теперь он уехал, захерил свои концы с картинами. Когда шухер
уляжется, втихоря вывезет их к себе, оставив нас с рогами. — Он приставил средний и указательный пальцы ко
лбу для убедительности.
— Что же теперь будем делать? — растерялся Церлюкевич.
— Не знаю. Мы хотели с привлечением ментов операцию завершить наверняка, а получилось наоборот, —
обескураженно сетовал Душман.
— А может быть, у Стивенсона и не было моих картин? — осторожно предположил Церлюкевич.
— Может быть! — повышая тон, передразнил его Душман. — Ты только что мне сказал, что Стивенсон
первым рейсом не полетел в Вашингтон и даже не сдал билет в кассу, а он стоит немалых бабок. Бизнесмены, если они настоящие, такими деньгами зря не бросаются, — и в том же духе продолжал напоминать, — вернулся в
гостиницу и с сумкой куда-то ушел, а вернулся назад уже без сумки. Как ты считаешь, что было в сумке, если не
картины?
— Не знаю, — вяло ответил Церлюкевич.
— Зато я знаю! — победоносно заявил Душман. — Вот, посмотри. — Он небрежно бросил на стол четыре
фотографии, на которых Стивенсон был изображен с ворованными полотнами, принадлежащими Церлюкевичу.
Тот стал их внимательно рассматривать.
В день отъезда Стивенсона домой у полковника Туянова уже была его фотография, которую он показывал
потерпевшему. Поэтому, ознакомившись со снимками, Церлюкевич удивленно проинформировал:
— Действительно, Стивенсон изображен с моими полотнами...
— Я фуфло тебе подсовывать не собираюсь и без тебя знаю, кто и что изображено на снимках.
— ...Но как такие снимки попали к тебе? — продолжал удивляться Церлюкевич.
— Заказал у одного фотографа, которому Стивенсон согласился позировать, — пошутил Душман, не считая
нужным посвящать Церлюкевича в свою тайну. — Снимки говорят, что я дал тебе правильный след, но вы не