Страница 73 из 183
— Я понимаю, что наша возня сейчас для тебя до лампочки, поэтому сколько возьмешь с меня за оказанную
услугу?
Артист, посмотрев на Душмана, задумался, а потом, улыбнувшись, сказал:
— Чтобы мои яблоки не замерзли на снегу, как у некоторых. — Он намекнул на своего коллегу, которого
неизвестные накрыли более чем на триста тысяч рублей и побили к тому же. — Мой покровитель — ваш
товарищ, поэтому не будем размениваться на какие-то тысячи. Мне с вас ничего не надо, правда, хлопоты
определенные создадут мне некоторые неудобства. Не так я говорю? — спросил вдруг он Душмана.
— Если бы ты не был мне другом, то разве мы рискнули говорить о таких дорогих секретах? — успокоил его
Душман.
— Чуть не забыл, черт старый, — хлопнув ладонью себя по лбу, произнес Борода. — Ту песню, что я сейчас
пел, чур нигде не пересказывать.
— Не маленькие, — слегка обидевшись, заметил артист.
— Если потом возникнут какие-то изменения по акциям, утрамбуем вопрос с Тарасом Харитоновичем. Будет
он опять подкупать акции или нет — обо всем договоримся, чтобы дуть в одну дудку, — закончил поучать Борода.
Распив всего лишь две бутылки шампанского, они покинули ресторан. Доставив артиста к нему домой, они
поехали к Душману, где их ждала Лариса, тоже желавшая отметить прилично приезд земляка-гостя.
В машине Душман недовольно пробурчал Бороде:
— Почему у меня дома не предложил мне участвовать в деле?
— Потому что я седой, а ты всего лишь серый, — хлопнув дружески его по плечу, пошутил Борода.
Он рассказал Душману, в какой просак попал Лапа и как умело из него выкрутился, не упустив его
предложения ему участвовать в мероприятии.
— Ты представляешь, что было бы, если бы я клюнул на его предложение? Я пролетел бы под фанфары. С
кого спрашивать, кто виноват, с кого требовать убытки? С черта лысого!
— Выходит, я сам подписался тебе в компаньоны и сам буду расхлебывать возможные неприятные
последствия, — подытожил Душман.
— Точно так же, как и я, — подтвердил миролюбиво Борода.
Так Лапа, Борода и Душман стали владельцами 70 процентов акций своего предприятия.
Лапа, продав свои хоромы в городе, переехал жить в поселок Розовый, где купил себе дом еще большего
размера, но по цене почти вполовину дешевле.
От своих компаньонов он получил доверенности на руководство предприятием.
Первой его самостоятельной акцией было увольнение с работы сторожей-пенсионеров, вместо которых
принял на работу трех ближайших своих подручных, старшим из которых назначил Лютого.
Сторожам он назначил зарплату по 400 рублей в месяц, тогда как Лютому на 50 рублей назначил больше.
В течение нескольких недель после заступления Лапы на должность руководителя инженеры, которые
одновременно были начальниками смен, перестали жаловаться на нарушения трудовой дисциплины со стороны
отдельных недисциплинированных рабочих.
Уволив кассира и оставив одного бухгалтера, Лапа сам стал выдавать зарплату.
Ему нравилось работать с деньгами, а поэтому дополнительная нагрузка его не тяготила.
Ночами он часто задумывался над своим настоящим положением.
Как вор в законе, он не должен был работать, но командовать людьми, давать распоряжения, принимать
решения, понимая, что в предприятии есть часть его собственности, было таким допингом, лишиться которого он
не только не мог, но и не хотел.
Он успокаивал себя мыслью: «Работать на себя нам не запрещается, это все равно как я копался бы у себя
на даче».
У Бороды он выкупил 10 акций к тем, что имел ранее, а поэтому хорошие дивиденды да плюс зарплата в 500
рублей изменили его отношение к труду.
Только инженеры получали у него зарплату в 600 рублей. С ними он постоянно советовался и требовал, чтобы они шевелили мозгами, повышали производительность кислородного цеха и думали, как расширить
производство с меньшими затратами, давая им понять, что у их руководителя на ввод новых мощностей бабки
найдутся.
Соседкой Лапы оказалась веселая нравом, шустрая женщина, которая только год назад вышла на пенсию. Ее
взрослые дети разъехались. Она осталась одна.
Иногда она приходила к нему помогать готовить еду, иногда соглашалась переночевать у него, но разговора
о том, чтобы она переходила к нему жить, не было. Однако близость отношений между ними зашла так далеко, что оба понимали неизбежность предстоящего супружеского союза.
Лапа уже заранее определился, что с переходом к нему Марии, так звали соседку, ее хату они продавать не
будут, а поселят в ней квартирантов, кандидатуры которых нашел в лице своих сторожей.
В его возрасте браки упрощались до минимума и не вызывали таких проблем, какие возникают у молодых.
Он твердо решил брак с Марией не узаконивать, чтобы ее дети не претендовали на его сбережения.
«У меня своих детей нет, кому они достанутся, если не государству? Только не ему, оно меня всю жизнь
гнуло в бараний рог, — обиженно думал он. — Уж лучше я оставлю завещание детям Лесника. Так у него и своих
бабок куры не клюют... Ну и что? У него двое пацанов, они продолжат и его, и мое дело», — с облегчением
разрешил он мучившую его последнее время проблему.
Не говоря Виктору о своем решении, он написал завещание, которое оставил на ответственное хранение в
той же нотариальной конторе.
Завещание было написано на всякий неожиданный случай, а если вдруг Лесник перед ним в чем-либо
провинится, то завещание недолго переделать...
Глава 51
Став с Бородой главным акционером малого предприятия, Виктор решил уволиться с работы, которая была
для него не обременительной, но сковывала его в пространстве и времени, а поэтому препятствовала
оперативно выезжать по делам родного предприятия.
Глузман, прочитав заявление об увольнении с работы по собственному желанию, с удивлением спросил:
— Чем тебе не понравилась работа у меня?
— Яков Иосифович, у меня теперь есть свое дело, и на нем работать для меня интереснее, чем бить баклуши
здесь.
— Да! Новость для меня интересная, — врастяжку с удивлением произнес Глузман. — И в чем заключается
твое интересное дело, если не секрет?
Виктор вкратце объяснил Глузману, чем занимается его предприятие, не забыл упомянуть о приличных
дивидендах.
— Я догадывался, что ты хваткий мужик, но чтобы до такой степени, не мог даже представить. Вот удивил так
удивил! Я рад за тебя. — После паузы он пошутил: — У тебя в роду не было евреев?
— У нас чердаки работают не хуже ваших, но до последнего времени разворота не давали, — искренне
посетовал Виктор.
— Я с тобой согласен, вы умеете и думать глобально, и хорошо работать. — Но дальше Глузман не пожелал
развивать свою мысль, так как в политику никогда не желал вмешиваться, тем более говорить другому о ком-то
крамольную мысль, а потом сожалеть, что ее высказал. — Виктор Степанович, поработай с недельку, пока я
найду тебе замену, а потом возражать не буду, отпущу с Богом, согласен?
— Для меня неделя ничего не значит, а поэтому будем считать, что договорились.
— Честно сказать, мне жаль с тобой расставаться. Мы с тобой неплохо сработались, не так ли я говорю, Виктор Степанович?
— Все правильно, Яков Иосифович, и позвольте мне в знак нашего взаимопонимания преподнести для вашей
супруги скромный подарок.
Он подал Глузману в коробочке из-под часов на бархатной подушечке золотой перстень с бриллиантом в
полкарата.
С удивлением расширив глаза, Глузман спросил:
— Все это настоящее?
— Неужто я буду вам дарить бижутерию?
— Давно не приобретал и не держал в руках путевых вещей, — блаженно и вместе с тем мечтательно
произнес Глузман. — Постой, а с какой стати ты вдруг преподнес мне такой дорогой подарок?