Страница 12 из 32
А тем временем в гавани все длилось сражение. На одном фланге нападавших встали калсидийские боевые галеры, прежде выступавшие в качестве джамелийских сторожевиков; на другом — калсидийские же корабли из числа прибывших вместе с сатрапом. Между ними оказались зажаты живые корабли Удачного, поддержанные торговыми и рыболовными судами поселенцев с Трех Кораблей. И вышло так, что исход битвы был решен именно их единством и мужеством. В сгустившейся темноте крохотные суденышки незаметно подкрадывались к здоровенным галерам — и о вражьи палубы и борта неожиданно разбивались горшки с пылающей смесью масла и смолы. Так что калсидийцам очень скоро стало не до блокированных в гавани удачнинских кораблей — едва поспевали тушить свирепое пламя. Шлюпки и лодочки наседали на них, словно тучи гнуса на грузных быков. И калсидийцы, занятые сражением на улицах и причалах Удачного, спустя время с ужасом увидели, что их корабли попросту удирают из гавани! Совершенно неожиданно захватчикам пришлось обороняться, а потом и вовсе отстаивать хотя бы свою жизнь — о добыче уже речи не шло.
На следующее утро все было тихо, лишь дым змеился сквозь ветви деревьев, увлекаемый летним ветерком. Торговцы Удачного вновь безраздельно владели своим портом. Вот тогда-то, воспользовавшись передышкой, Роника и уговорила дочку с внуками оставить город и искать укрытия у народа Чащоб. Кефрия, Сельден и жестоко пострадавшая Малта сумели, по счастью, добраться до одного из живых кораблей. Сама Роника осталась дома. Ей, прежде чем думать о бегстве, следовало уладить кое-какие важные дела. Первым долгом она спрятала семейные бумаги в тайнике, который еще давным-давно устроил ее покойный муж, Ефрон. Потом они с Рэйч собрали кое-что из еды и одежды и направились на ферму Инглби. Эта ферма, некогда доставшаяся Ронике от родителей, располагалась не очень далеко от Удачного. Ничего особенного имение собою не представляло, так что можно было надеяться — при любом раскладе там вправду будет не слишком опасно.
По дороге туда Роника отважилась сделать всего один крюк. Она вернулась к тому месту, где накануне рухнула с откоса карета Давада Рестара, угодившая в засаду бунтовщиков. Роника спустилась по лесистому склону холма и разыскала тело Давада. Забрать его с собой и устроить ему достойные похороны у нее просто не хватило бы сил, но она сочла необходимым хотя бы прикрыть его. У Давада было полно родственников, но на их помощь рассчитывать не приходилось: он давно стал чужим для своей семьи. И к Рэйч Роника обращаться не стала. У той были с Давадом слишком страшные личные счеты. Но как не отдать последнюю дань уважения человеку, который много-много лет был ей верным другом? Даже при том, что последние годы дружба с ним сделалась небезопасной? Роника долго искала достойные слова, чтобы произнести над усопшим, но в конце концов просто покачала головой и тихо произнесла: «Нет, Давад Рестар, ты не был предателем. Я-то уж знаю. Да, ты был жаден и в конце концов от жадности поглупел, но чтобы ты сознательно предал Удачный? Ни за что не поверю».
Сказав так, она устало потащилась обратно наверх, где ждала ее Рэйч. Служанка ни словом не упомянула о человеке, сделавшем ее рабыней. Если она и находила некое удовлетворение в смерти Давада, то по крайней мере не выражала его вслух, и Роника была ей весьма за это признательна.
Калсидийские галеры и парусники довольно долго не показывались в водах Удачного, и Роника стала даже надеяться, что установится мир. Однако произошло нечто худшее, чем вторжение. Торговцы из старинных семей и «новые купчики» все-таки схлестнулись в открытой резне. Сосед встал против соседа, а те, кто не был связан ни с теми ни с другими, старались нажиться за счет обеих сторон. Вновь начались пожары и уличные схватки. Бежав из города, Роника с Рэйч миновали немало горящих домов и перевернутых повозок. Дороги были уже запружены беженцами. Среди них шли и ехали люди, ведшие свое происхождение из «старых», из «новых» и вовсе с Трех Кораблей, здесь были нищие и купцы, слуги, беглые рабы и вольные рыболовы. Всех выгнала из домов неожиданная междоусобица. Даже здесь, на дорогах, среди беженцев то и дело вспыхивали заварушки, раздавались оскорбления и угрозы. Некогда веселая пестрота большого приморского города над синим заливом внезапно распалась на тысячи зловещих осколков. В первую же ночь бегства Ронику и Рэйч кто-то обворовал. Пока они спали, у них украли сумки с едой. Что ж, они продолжали идти, уверенные, что у них хватит выносливости добраться до Инглби даже и на голодный желудок. Сотоварищи по несчастью рассказывали, будто калсидийцы все же вернулись и теперь вовсю жгут город. К вечеру второго дня женщин остановили молодые люди в плащах с капюшонами и потребовали отдать какие ни есть драгоценности. Роника ответила им, что отдавать нечего. Ее тут же сбили с ног, выхватили мешочек с нехитрыми пожитками и устроили обыск, бесцеремонно вытряхнув все вещи в дорожную пыль. Другие беженцы проходили мимо, старательно отводя взгляды. Никто не вмешался. Разбойники приступили было с угрозами к Рэйч, но бывшую рабыню пронять оказалось не так-то легко. По счастью, в это время внимание грабителей привлекла добыча пожирнее: какой-то мужчина, ехавший с двумя слугами на тяжело нагруженной тележке. При виде капюшонов слуги кинулись наутек, оставить хозяина умолять и надрывать горло, пока разбойники потрошили вьюки. Решительная Рэйч ухватила хозяйку за руку и силой потащила ее прочь, шепча на ухо: «Бежим, бежим! Все равно мы ничего сделать не сможем, самим надо спасаться…»
Все же она оказалась не совсем права, что и выяснилось не далее как следующим утром. Они наткнулись на тела хозяйки чайной лавочки и ее дочери. Люди, шагавшие по дороге, просто обходили мертвых и торопились дальше. Роника не смогла так поступить. Остановившись, она взглянула в искаженное лицо убитой. Она так и не вспомнила, как звали несчастную, но чайный лоток на Большом Рынке тут же возник в памяти. И эта девушка, дочь, с неизменной улыбкой протягивавшая Ронике покупки… Они не были ни из «новых купчиков», ни подавно из старинных семейств — просто самые обычные люди, поселившиеся в чудесном торговом городе и ставшие маленьким узелком в его большом пестром ковре. И вот теперь их не стало. И не калсидийцы убили двух этих женщин. Их порешили удачнинские. Свои.