Помнишь меня?

— Я не психолог, но мне так показалось.

Повисло молчание. Я смотрела на маленький самолет, поднимавшийся выше и выше в небо и оставлявший за собой двойной белый след.

— Знаешь, когда я очнулась в больнице, мне показалось, я попала в сказку, — медленно сказала я. — Потому что я считала себя Золушкой. Даже более удачливой, чем Золушка. Я верила, что счастливее меня нет никого на свете…

Джон покачал головой, и я замолчала.

— Ты жила в постоянном напряжении. Ты добилась слишком многого чересчур быстро и не знала, что с этим делать. Ты совершала ошибки… — Он на некоторое время замолчал, потом продолжил: — Ты оттолкнула от себя подруг. Кстати, это ты восприняла тяжелее всего.

— Но я не понимаю, просто не понимаю, отчего стала стервой.

— Так получилось. Лекси, да перестань ты себя винить! Тебя в одночасье усадили в кресло начальника, в твоем ведении оказался крупный отдел, ты хотела произвести впечатление на руководство и избежать обвинений в продвижении любимчиков. И ты запуталась, ты выбрала не совсем правильный путь и вскоре оказалась в ситуации, когда отступать некуда. Ты заставила себя быть жесткой и волевой, и это помогло тебе добиться успеха.

— Я стала коброй. — Было трудно поверить, что мне дали такое прозвище.

— Коброй, — кивнул Джон, и на его губах снова появилась улыбка. — Между прочим, это придумали телепродюсеры, а вовсе не твои подчиненные. Хотя они не так уж не правы. Ты становишься очень похожа на кобру, когда дело касается бизнеса.

— Неправда! — Я в ужасе подняла голову.

— В хорошем смысле! — широко улыбнулся он. Интересно, как можно походить на кобру в хорошем смысле?

Некоторое время мы ехали молча. По обе стороны шоссе до самого горизонта раскинулись золотые поля. Вскоре Джон включил радио. Слушая хит «Игле» «Отель „Калифорния“» я смотрела, как радужные блики солнца играют на ветровом стекле, и мне отчего-то вдруг начало казаться, что мы в другой стране. И в другой жизни.

— Однажды ты призналась: если бы могла вернуться в прошлое, ты бы непременно все переиграла, — сказал Джон мягче, чем раньше, — причем это касается твоей работы, и Эрика, и тебя самой. Когда глянец поистерся, все стало выглядеть иначе.

Меня немного покоробило упоминание об Эрике в таком контексте. Джон говорил о нем как о далеком прошлом, но ведь для меня муж продолжал оставаться настоящим. И пока я не собиралась ничего менять.

— Между прочим, я никогда не охотилась за большим состоянием и не выбирала мужа по размеру кошелька, — с горячностью возразила я. — Я наверняка любила Эрика и не вышла бы замуж за человека только из-за внешнего лоска.

— Сначала ты считала Эрика отличной партией, — согласился Джон. — Красив, обходителен, способен поставить галочки в правильных клеточках… В целом он сильно напоминает «умные» системы для наших лофтов. Выбираем настройку «Муж» — и пошло-поехало.

— Прекрати.

— Он соответствует самому современному техническому уровню — с широким выбором вариантов настроения, сенсоры в порядке — в смысле, он чувствителен к прикосновению…

— Хватит! — Я с трудом сдерживала смех. Подавшись вперед, включила радио погромче, словно чтобы заглушить слова Джона. Через секунду на ум пришел ответ, и я снова уменьшила звук. — Слушай, может, у нас и был роман. В прошлом. Но это не значит… Может, на этот раз я хочу попытаться наладить свой брак.

— Ничего у тебя не получится. — Джон и бровью не повел. — Эрик тебя не любит.

Ну отчего ему обязательно нужно быть таким противным всезнайкой?

— Нет, любит. — Я с воинственным видом сложила руки на груди. — Он мне сам сказал. Между прочим, в самых романтических выражениях, если хочешь знать.

— Да? — Видно, Джона ничуть не огорчили мои слова. — И как именно это прозвучало?

— Он сказал, что влюбился в мой прелестный рот, длинные ноги, еще ему нравится моя манера размахивать портфелем. — Я невольно покраснела от смущения. Признание мужа я помню чуть ли не наизусть. Оно запечатлелось в моем сердце.

— Господи, какая чушь! — не повернув головы, бросил Джон.

— Никакая это не чушь! — возмутилась я, — Это очень романтично!

— Неужели? А влюбился бы он в тебя, не размахивай ты портфелем?

Я задумалась.

— Не знаю. Но не это главное!

— Как это может не быть главным? Именно в этом все дело. Вот любил бы он тебя, имей ты короткие ноги?

— Не знаю! — сердито сказала я. — Заткнись и не порти мне прекрасный, незабываемый момент.

— Вранье это, а не прекрасный момент.

— Так, ладно. — Я упрямо выставила подбородок. — А что ты во мне любишь?

— Не знаю. Твою суть, должно быть. Я не могу перечислить, как по списку, — произнес он почти ядовито.

Повисла долгая пауза. Я уставилась вперед, по-прежнему сидя со скрещенными на груди руками. Джон сосредоточенно смотрел на дорогу, словно забыв о разговоре. Мы уже подъезжали к Лондону, и движение становилось заметно плотнее.

— О'кей, — сказал Джон, когда мы остановились в хвосте уходящей за горизонт ленты автомобилей. — Мне нравится, как ты попискиваешь во сне.

— Я пищу во сне? — недоверчиво спросила я.

— Как бурундук.

— Ты же вроде говорил, что я похожа на кобру? Так определись наконец!

— Днем на кобру, — кивнул он, — а ночью на бурундучка. Я сжала губы, борясь с улыбкой.

Когда спустя тысячу лет мы вползли на автостраду, в моей сумке пискнул телефон.

— Это от Эрика, — сказала я, прочитав сообщение. — Он благополучно добрался до Манчестера и проведет там несколько дней — будет искать участки для новых домов.

— Я знаю, — ответил Джон, лихо маневрируя на кольцевой развязке.

Мы уже ехали по столичному пригороду. День как-то незаметно стал серым, и первая капля дождя клюнула меня в щеку. Я зябко вздрогнула, и Джон поднял крышу кабриолета. Его лицо хранило совершенно невозмутимый вид, пока он проталкивался — другого слова не подберу — на соседнюю полосу.

— Знаешь, Эрику выплатить долг твоего отца — раз плюнуть, — вдруг сказал Джон деловым тоном. — Но он предоставил это удовольствие тебе. Даже ни разу не предложил такой вариант.

Я растерялась, не зная, как на это отвечать и что об этом думать.

— Но ведь это его деньги, — произнесла я наконец. — С какой стати ему за меня, платить? В любом случае я сама справлюсь.

— Знаю, я предлагал тебе помощь. Ты не согласилась ничего принять. Ты очень упрямая. — Доехав до очередного перекрестка, Джон остановился за автобусом и повернулся ко мне: — Я не знаю, какие у тебя планы.

— В смысле?

— На остаток дня, — пожал он плечами. — Ну, раз Эрик в отъезде.

Я почувствовала, как в животе стало тепло от нежной пульсации, которую я не желала замечать.

— Ну… — заговорила я деловым тоном, — вообще-то я не планировала ничего особенного. Приеду домой, поужинаю, еще раз прочитаю материалы из папки… — Выдержав паузу, я с невинным видом поинтересовалась: — А что?

— Ничего. — Джон тоже помолчал, глядя на дорогу, прежде чем небрежно сказать: — У меня дома остались кое-какие твои вещи. Может, тебе захочется их забрать?

— Хорошо, — пожала я плечами с деланным безразличием.

— Отлично. — Он круто повернул за угол, и остаток пути мы не разговаривали.

Джон жил в самой прекрасной квартире, которую мне доводилось видеть.

Правда, дом располагался на малопрестижной улице в Хаммерсмите, и приходилось не обращать внимания на изукрашенную граффити стену дома напротив, зато он был большим, из светлого кирпича, с огромными арочными окнами. Да и квартира оказалась большой, очень хитрой планировки — некоторые помещения соединялись с соседним домом.

— Как тут здорово!

Я стояла в гостиной, с замиранием сердца изучая обстановку. Высокий потолок, белые стены, наклонный чертежный стол с ватманом, рядом — компьютерный уголок, увенчанный огромным «Макинтошем». В углу помещался мольберт, а противоположную стену от пола до потолка закрывали книжные полки; внизу стояла старомодная библиотечная стремянка на колесиках.