Страница 93 из 100
— Нет, не завтра. Сегодня. Где она сейчас, в эту самую минуту?
— Вам лучше подумать и все-таки принять мое предложение. Я обеспечу вам полную безопасность вдали от этого места. У вас будет свобода. И никакой угрозы пожизненного заключения. Что вы на это скажете?
— Нет, — ответил Джонатан. — Не пойдет.
С улицы снова донесся вой сирены. Джонатан, выглянув в окно, увидел две машины «скорой помощи», въехавших в самую гущу полицейских. Он опять посмотрел на Швеца, пытаясь убедить себя, что этот усталый седой человек в помятом костюме действительно директор ФСБ.
— Где вы ее отыскали? — спросил Джонатан.
— Лару? Она родилась на самом востоке Сибири, в маленьком городке на Колыме. Мрачное место. Холодное. Отец был простым матросом на рыболовецком судне, и его не бывало дома по одиннадцать месяцев в году. Мать работала на рыбном заводе и пила. Лару она частенько избивала. После того как она сломала ей руку и ногу, наш комитет вмешался в судьбу девочки. Ларе тогда было семь. У нас есть специальное подразделение, которое занимается поиском таких, как она. Ярких, способных звездочек, неприкаянных и нуждающихся в заботе государства. Этаких, можно сказать, неограненных алмазов, которым предстоит стать бриллиантами. К Ларе наше внимание привлек директор школы, где она училась. В тринадцать она решала дифференциальные уравнения и самостоятельно выучила итальянский, французский и немецкий. Ее коэффициент умственного развития просто зашкаливает. — Отвернувшись, Швец посмотрел куда-то в сторону, и внезапно его глаза ожили, озаренные светом воспоминаний. — Я сам привез ее в Москву. Видели бы вы ее тогда. Какая страсть. Какая чувственность. Какие мечты и амбиции. И разумеется, какая красота. При этом никакого тлетворного влияния Запада. Она выглядела, пожалуй, несколько худосочной, да еще эта ее страшная экзема, но мужчина, знающий толк в подобных вещах, сразу мог догадаться, что при хорошем питании да надлежащем лечении, созрев, девочка превратится в нечто совершенно особенное.
— А вы спросили ее, хочет ли она работать в КГБ?
— Этого не требовалось. Работа в КГБ была ее заветным желанием с самого начала. Она словно для этого родилась. Таких вообще очень мало. Она как акула, которая умрет, если перестанет плавать. Только вместо кислорода ей нужен адреналин. И не обманывайте себя, доктор Рэнсом. Она никогда не была пай-девочкой.
Джонатан подошел ближе к разоткровенничавшемуся кагэбисту. В руке он ощутил налитый тяжестью пистолет. Сомкнув пальцы покрепче вокруг рукоятки, он большим пальцем снял его с предохранителя. Ему доводилось убивать. Он приставлял ствол к голове человека и нажимал на спусковой крючок. При этом никаких чувств у него не возникало. Ни угрызений совести, ни желания обличать. Лишь где-то внутри бесстрастный голос шептал, что он сделал то, что было совершенно необходимо. Видимо, его презрение к Швецу слишком велико, решил он. И убить его будет просто.
— Где она?
Швец покачал головой и посмотрел на Джонатана как на человека, достойного жалости:
— Я знаю, зачем вы здесь. Вам кажется, будто вы пришли с целью ее остановить, но на самом деле это не так. Истина в том, что вы по-прежнему ее любите. Думаете, что вам удастся как-то ее переубедить, что она прислушается к вашим словам и оставит задуманное. Но вы ошибаетесь.
— Замолчите.
— Позвольте мне вас кое о чем спросить.
— О чем же?
Швец посмотрел Джонатану в глаза:
— Неужто вы взаправду полагаете, будто она предала «Дивизию» лишь из желания спасти от уничтожения самолет, полный гражданских лиц?
Джонатан промолчал.
Тогда Швец продолжил:
— Та самая женщина, которая среди бела дня без малейших колебаний взорвала бомбу прямо посреди оживленной улицы в центре Лондона? А вам рассказывали, как она прикончила Роберта Рассела? Сломала шею собственными руками, а потом скинула тело с пятого этажа.
— Самолет — это другое, — возразил Рэнсом. — Там было полно пассажиров. Слишком много невинных жизней. Она видит разницу между теми, с кем имеет дело в силу профессии, и теми, кто к этой профессии не имеет ни малейшего отношения.
— А как насчет других людей в прошлом? Вы хоть знаете, в скольких операциях она приняла участие по приказу «Дивизии»? Как много невинных укокошила?
Джонатан попытался возразить, но вдруг почувствовал, что во рту пересохло:
— Что вы хотите сказать?
Швец потер щеку. В его твердом, пристальном взгляде читалось товарищеское понимание и даже почти братское отношение, словно ему искренне не хотелось, чтобы Джонатану пришлось страдать и дальше.
— Нет, — сказал Джонатан, не дождавшись ответа. — Я вам не верю.
— Однако согласитесь, что кое о чем подобном вы подозревали, — произнес Швец. — Вы же умный человек и, верно, сами задавались вопросом: с чего она вдруг передумала?
— На борту авиалайнера летело множество ни в чем не повинных гражданских пассажиров. «Дивизия» зашла слишком далеко. И она не могла этого допустить.
— Нет, Джонатан, вовсе не это было настоящей причиной, вы же знаете.
Джонатан замотал головой, отказываясь слушать то, что, как он в глубине души понимал, было правдой. Он и сам стал догадываться об этом, когда встретился с Эммой в Лондоне.
— Эмма работала на меня дольше, чем вы думаете, — продолжал Швец. — Именно я приказал ей помешать «Дивизии» сбить тот реактивный лайнер.
— Вы лжете. — Увы, эти слова прозвучали неубедительным, чисто механическим отрицанием невероятного по своему цинизму предательства. — Я вам не верю.
— Нет, верите. Я вижу. Я приказал ей помешать взрыву реактивного самолета компании «Эль-Аль», но не потому, что меня заботила судьба пассажиров, а потому, что я хотел уничтожить «Дивизию». — При этих словах Швец быстро подался вперед, переместившись на самый краешек дивана. — И вы, Джонатан, помогли мне. Ведь это вы застрелили генерала Остина. Вы остановили тот беспилотник, когда ваша драгоценная Эмма оказалась слишком серьезно ранена, чтобы довести задание до конца. С учетом всего этого я считаю, что на меня работает не одна она. Вы тоже.
Джонатан сел. Внезапно силы оставили его: слишком много часов провел он без сна. Нет сомнения: Швец не врет. Но не только потому, что это подсказывало Джонатану чутье, не потому, что прочел правду в глазах русского. Просто другого объяснения и быть не могло. В конце концов, действия Эммы просто не имели другой логически понятной причины.
Джонатан отвернулся и принялся смотреть в окно. Теперь полицейские покидали дом, и он видел, как кого-то выносят из дверей на носилках. Затем он заметил знакомое лицо и пригляделся. Это был Грейвз, а позади него — старший инспектор сыскной полиции Форд. Вот куда добрался Джонатан. Но лишь для того, чтобы узнать такое…
Боковым зрением Джонатан уловил какое-то движение и повернулся — как раз вовремя, чтобы увидеть, как Швец направляет на него пистолет. Он бросился на пол, одновременно подняв свой и выстрелив. Заметил вспышку и почувствовал, как что-то рассекло воздух у самого уха. Приземлившись на бок, он вскрикнул от боли, пронзившей поврежденное плечо, но все-таки сумел тут же начать стрелять, и пистолет задергался у него в руке, посылая пули неровной, прерывистой очередью. Выстрелы сыпались один за другим. Перекатившись, он вскочил на ноги, вскинул пистолет, прицелившись прямо в грудь Швеца. Нажал на спусковой крючок, но обойма уже опустела. Вместо выстрела раздался щелчок.
Сергей Швец сидел на диване, прижав к животу руку. Другая безжизненно лежала на колене, хотя все еще сжимала пистолет.
— Браво, — проговорил директор ФСБ все тем же спокойным и невозмутимым тоном. — Я и не знал, что меткая стрельба входит в число ваших достоинств.
Джонатан устало посмотрел на русского. Осторожно приблизившись, он встал на колени, с трудом разжал пальцы Швеца, судорожно сжимавшие пистолет, и отшвырнул оружие подальше на пол.
— Дайте взглянуть.
С большой неохотой Швец приподнял руку:
— Ну как?.. Жить буду?