Страница 2 из 86
Осторожно поднявшись на ноги, Джонатан посмотрел наверх: прямо над ним вздымался северный склон горы Фург — тысячефутовая стена из камня и льда, увенчанная щербатой вершиной. Преобладающие ветры намели к основанию отвесной стены рыхлый снег, и этот тяжелый снежный карниз имел вид самый угрожающий. Выражаясь по-научному, набрал критическую массу снега.
У Джонатана, опытного альпиниста, ходившего в Альпы, Скалистые горы и даже в Гималаи, мгновенно пересохло в горле. Он не раз попадал в передряги, проходил там, где другие не могли. И знал, когда стоит беспокоиться по-настоящему.
— Чуешь? Того и гляди обрушится, — встревоженно сказал он.
— Ты что-то слышишь?
— Нет. Пока нет. Но…
Где-то вдалеке… где-то над ними… над вершинами прокатился ухающий раскат. Горы содрогнулись. Он подумал о снежном наддуве на Фурге. Продолжительные холода превратили его в гигантскую смерзшуюся плиту весом сотни тонн. То, что он сейчас слышал, был не гром, но грохот оседающей плиты, продавившей нижний, более рыхлый и слабый слой.
Джонатан по-прежнему смотрел наверх. Однажды ему уже довелось побывать под лавиной: одиннадцать минут он пролежал, погребенный во мраке, не в силах пошевелить даже пальцем, настолько окоченевший, что не чувствовал вывихнутую ногу, задранную так, что колено оказалось чуть не у самого уха. И если сейчас он жив, то только потому, что товарищ успел заметить белый крест на его куртке за секунду до того, как его накрыла лавина.
Прошло десять секунд. Грохот умолк, ветер ослаб, и воцарилась жуткая тишина. Не говоря ни слова, Джонатан отцепил от пояса веревку и обвязал ее конец вокруг Эмминой талии. О возвращении теперь и думать нечего. Главное — как можно скорее убраться с пути лавины. Жестами он показал жене, что они будут двигаться строго к вершине и она должна идти за ним след в след.
— Поняла? — беззвучно спросил он одними губами.
— Поняла, — последовал такой же немой ответ.
Джонатан в темпе начал подъем. Каждые несколько шагов он бросал через плечо взгляд, проверяя, что Эмма не отстала. Снова поднялся ветер, на этот раз изменив направление на восточное. Снег летел прямо в лицо, пытаясь продраться сквозь одежду. Джонатан почти не чувствовал пальцев. Руки окоченели. Видимость сначала ухудшилась до десяти футов, а вскоре он и вовсе перестал видеть дальше собственного носа. Только боль, отдающая в бедро, придавала ему уверенности в том, что он продвигается вверх, прочь от ущелья.
Час спустя Джонатан добрался до хребта. Собрав остатки сил, он закрепил свои лыжи и помог Эмме пройти несколько последних футов. Поднявшись наверх, она рухнула ему на руки. Он крепко держал жену, пока она не отдышалась и снова могла стоять на ногах.
Здесь, на седловине между двумя вершинами хребта, ветер яростно набрасывался на них. Однако временами небо прояснялось, и тогда Джонатан на мгновение видел долину, которая вела к деревне Фрауэнкирхе и далее — к Давосу.
Пройдя на лыжах к дальнему концу перевала, он встал на краю уступа и посмотрел вниз. Футах в двадцати начинался крутой снежный скат, больше похожий на лифтовую шахту с выступающими по краям голыми камнями.
— Это Романов скат. Если спустимся, то все будет хорошо.
Скат получил свое название по имени проводника, погибшего здесь под лавиной во время спуска. Глаза у Эммы стали круглыми. Она с недоверием посмотрела на Джонатана и покачала головой:
— Слишком круто.
— Мы с тобой видали и покруче.
— Нет, Джонатан… Смотри, какой обрыв. Неужели нет другого пути?
— Сегодня нет.
— Но…
— Эм, либо мы убираемся с этого перевала, либо замерзаем насмерть.
Приблизившись к краю, она вытянула шею, чтобы хорошенько рассмотреть, что там внизу, и тут же отпрянула.
— А, была не была, — сказала она с деланой решимостью, — давай рискнем.
— Небольшой соскок, быстрый поворот — всего делов-то! Я же говорю, видали и покруче.
Эмма кивнула уже более уверенно. На секунду ей показалось, что все в порядке, и они вовсе не заигрывают со стихией, и она всю жизнь мечтала проверить свои силы на таком чудовищном, убийственном спуске.
— Ладно. — Джонатан снял лыжи и отстегнул «тюлений мех». Орудуя лыжей, как топором, он отколол здоровенный куб снега и бросил его через край.
Куб скатился по скату. В некоторых местах снег немного обсыпался, но наст был крепкий.
— Спускаешься сразу за мной, — сказал он.
Эмма встала рядом, концы ее лыж нависли над склоном.
— Отойди. — Джонатан спешно надевал лыжи. Эмма осмотрелась вокруг. Даже не глядя на нее, он почувствовал, что она что-то замышляет. — Пропусти меня вперед.
— Не все ж тебе отдуваться…
— Даже не думай.
— Помнишь?.. Побеждает тот, кто последним упадет.
— Эй… нет!
Эмма оттолкнулась, на мгновение зависла, неловко приземлилась на обледенелый склон и с шипящим свистом помчалась вниз. Спускается «плугом», руки слишком высоко, наклон корпуса недостаточный. Казалось, ее фигура неуправляема. Взгляд Джонатана приковали к себе камни, ограничивающие полосу ската. «Повора-а-а-чивай!» — беззвучно закричал он.
От камней Эмму отделяло всего десять футов. Пять. В следующий миг она прыгнула, мастерски развернулась в воздухе и изменила направление.
Джонатан вздохнул с облегчением.
Эмма промчалась по склону и сделала еще один безупречный поворот. Руки прижаты к телу. Ноги готовы отреагировать на любое препятствие. Усталости как не бывало.
Он торжествующе взмахнул рукой: у нее все получилось. Через тридцать минут они будут сидеть в ресторане «Штаффельальп» в Фрауэнкирхе за чашкой горячего кофе, смеяться и делать вид, что никакой опасности и в помине не было, а потом пойдут в гостиницу, упадут на постель и…
Эмма упала на третьем повороте.
То ли «поймала кант», то ли вошла в поворот на полсекунды позже, чем нужно, но лыжи налетели на камни. У Джонатана внутри все оборвалось. В ужасе он смотрел, как она катится вниз, оставляя за собой вспоротую борозду посредине склона и цепляясь руками за снег. Но склон оказался слишком крутым. И слишком обледенелым. Эмма соскальзывала все быстрее и быстрее. На бугре ее тело, словно тряпичная кукла, подлетело в воздух и рухнуло на снег. Она упала, неловко подвернув ногу, только в воздухе мелькнули лыжи, поднимая вверх снежный столб.
— Эмма! — закричал Джонатан и бросился вниз, широко раскинув руки.
На мгновение он потерялся в молочном тумане, не представляя, где верх, где низ, но затем, выровняв лыжи, миновал облако.
Эмма лежала в неестественной позе — ногами вверх, лицом в снег. Джонатан остановился в десяти футах от нее, снял лыжи и осторожно приблизился.
— Эмма, — позвал он, — ты меня слышишь?
Сбросив снаряжение, он опустился на колени, очистил от снега ее лицо и нащупал пульс. Четкий и стабильный. Достав из рюкзака запасную рубашку, Джонатан свернул ее валиком и подсунул под голову жене.
Эмма пошевелилась.
— Вот черт! — простонала она.
— Не двигайся, — велел ей Джонатан с привычной интонацией врача скорой помощи и принялся ощупывать ее ноги.
— Не трогай! — Лицо ее исказилось от боли.
Джонатан отдернул руку. В нескольких дюймах над коленом под тканью выпирало что-то острое. Он не сводил взгляда с уродливого выступа.
— Сломана, да? — Эмма часто моргала. — Джонатан, я совсем не чувствую пальцев ног. Больно. Очень-очень больно.
— Спокойно, дай я посмотрю.
Надрезав швейцарским ножом штанину, он осторожно раздвинул ткань. Сквозь термобелье торчал острый белый осколок, вся ткань вокруг была в крови, — открытый перелом бедренной кости.
— Ну что, очень плохо? — спросила Эмма.
— Да уж, — ответил Джонатан, доставая аптечку. Отсчитав пять таблеток адвила, он помог ей принять обезболивающее и запить его водой. Потом зафиксировал разрыв пластырем. — Нужно перевернуть тебя на спину, ногами вниз. Хорошо?
Эмма кивнула.
— Сначала я наложу шину, чтобы кость не сместилась. Ты пока просто полежи.