Феникс в огне

Если жрица Весты проигрывала борьбу с добродетелью, то рассчитывать на снисхождение ей не приходилось. Наказание было суровым и неотвратимым. Провинившуюся погребали заживо. Это было жестоко. Но весталки считались священными и неприкосновенными. Лишь немногие из них нарушали обет.

Время от времени кому-нибудь из благородных патрициев сходило с рук совращение весталки. Император Адриан похитил одну из них, сделал ее своей женой, и с ними ничего не произошло. Однако несколько столетий из двадцати одной весталки, сблизившейся с мужчиной, семнадцать были погребены заживо. Пятнадцать мужчин, совративших их, также расстались с жизнью. Закон суров, но это закон.

Юлий на мгновение подумал, что если бы они с Сабиной приняли новую религию, насаждаемую императором, то смогли бы жить вместе, в открытую, ничего не опасаясь. Но как можно отказаться от всего, во что веришь? Это было бы величайшим святотатством.

— Юлий!

Он услышал ее раньше, чем увидел, и вот она вышла в полосу солнечного света. Ее рыжие волосы будто вспыхнули огнем. Белые одежды засияли. Юлий подошел к ней, улыбнулся и на несколько минут забыл зверски замученного жреца, которого видел сегодня утром, и даже то, что это означало для их будущего. Сабина остановилась в футе от него. Какое-то время они просто любовались друг другом.

Наконец-то!

— У меня плохие новости, — первой нарушила молчание Сабина. — Ты знаешь, что Клавдий убит?

— Да. — Юлий не стал рассказывать о том жутком зрелище, с которым он столкнулся по пути в рощу.

— Что это значит? Почему убит еще один жрец? — Сабина покачала головой. — Нет, давай не будем говорить об этом. Только не сейчас. Об этом можно будет побеседовать потом.

— Да.

— Сколько раз мы с тобой уже встречались здесь? — спросила она. — Пятнадцать? Двадцать?

— А что?

— Я не знаю, сможем ли мы из такого небольшого количества встреч извлечь столько воспоминаний, чтобы их хватило до конца жизни.

— Лично для меня достаточно будет и одного.

Юлий сделал один широкий шаг и заключил ее в объятия, а она подняла к нему свое лицо. Он склонился, прижал свои губы к ее губам, привлек ее к себе так, что между ними не осталось не только свободного пространства, но и воздуха. Какое-то время они просто стояли так, вдыхая запахи друг друга.

Сабина удовлетворенно заурчала, словно кошка при храме.

— Я тебя хочу, — прошептала она.

С той самой ночи пожара Сабина никогда не была застенчивой. В отблесках пламени она долго, откровенно, без всякого стеснения смотрела на Юлия и наконец призналась ему в том, что он — ее судьба. Весталка поняла это уже давно. Она относилась к нему так враждебно именно потому, что пыталась уйти от предначертанного свыше, однако теперь сознавала, что все это было тщетно. Как выяснил еще Эдип, человек, стремящийся убежать от того, что предопределено судьбой, на самом деле лишь приближается к нему.

Но Юлий был на пять лет старше Сабины и считал, что он умнее ее. Она была готова отдать ему свою девственность, но он не верил, что жрица Весты в полной мере сознавала всю тяжесть своего решения. Поэтому Юлий спросил ее об этом в самый первый день и продолжал задавать один и тот же вопрос при каждой встрече. Он превратил это в своеобразный ритуал, предшествующий любовной близости, в клятву, которую они снова и снова давали друг другу.

Эта роща оставалась местом ритуалов и жертвоприношений.

Такой была жертва Юлия. Он каждый раз предоставлял Сабине возможность сказать «нет», хотя сам страстно ее желал.

— Сабина, ты точно хочешь сделать этот шаг? — спрашивал он и ждал ответа, затаив дыхание.

Бывало, Сабина со смехом вынимала из ткани заколку и одним движением сбрасывала одежду на землю. Такое вызывающее поведение уже было достаточно красноречивым ответом.

В другие дни она относилась к вопросу серьезно, наклоняла голову и отвечала четко, раздельно:

— Я уверена в этом, как и во всем том, что когда-либо сделала и сделаю впредь.

Сабина отдала Юлию свою девственность с радостью, но после мучительной борьбы. Их влекла друг к другу неодолимая сила, они получали невероятное наслаждение, но ни на мгновение не забывали о том, что Сабину постигнет самое суровое наказание, если кто-то узнает об их близости. Рассчитывать на милосердие ей было нельзя, как, впрочем, и ему.

— Сабина, ты уверена, что хочешь именно этого? — спросил Юлий в этот день.

Она еще была полностью одета, они обменялись всего дюжиной поцелуев.

Глаза весталки наполнились слезами.

— Да, я уверена, — ответила она и глубоко вонзила ногти в его плоть.

После этого все то, что происходило сейчас в городе, оставшемся вдалеке, для него перестало иметь значение.

— Я всегда буду уверена в этом, — продолжала Сабина, протягивая руку к узлу его тоги.

Она скинула ткань с его плеч, и он остался совершенно обнаженным. Тогда жрица провела ладонями вверх и вниз по его рукам, вниз по груди, вокруг талии и вверх по спине. Ему тоже страстно хотелось раздеть ее, прикоснуться к телу, ощутить наготу, но он не желал ее торопить, отпугивать. Юлий хотел бы растянуть каждое движение до бесконечности. Тогда они застыли бы так навеки, стояли бы и наслаждались вкусом, ароматом, прикосновением друг друга.

Юлий ощутил прохладное дуновение ветерка, резко контрастирующее с пылающим телом Сабины. Он сам горел и в то же время чувствовал леденящий озноб.

Мужчина положил руки на плечи женщины, привлек ее к себе еще ближе, хотя между ними и так уже не оставалось никакого промежутка, и вдохнул аромат, исходящий от ее волос и кожи. По этому неповторимому благоуханию сандалового дерева, смешанному с запахом жасмина, он узнавал ее так же, как и по лицу или по голосу.

Сабина учащенно дышала, ее губы распухли, а глаза были полны сияющей дымки вожделения. Она отступила назад, неловко расстегнула заколку и сбросила одежду на землю. Теперь они стояли в футе друг от друга, совершенно обнаженные, прикасались друг к другу взглядами, чувствовали, как разгорается огонь, и упивались его жаром, не опасаясь обжечься, сгореть дотла.

Пламя уже уничтожило их, но они восстали из преисподней и стояли неподвижно, прикасаясь без рук, целуясь без губ, сливаясь в объятиях страсти, но не проникая друг в друга. Оба отчаянно пытались растянуть неизбежное мгновение экстаза, сделать его долгим, очень долгим, бесконечно долгим. Юлий не собирался делать первый шаг. Он его никогда не делал. Сабина снова и снова повторяла ему, что хочет именно этого, но Юлий до самого конца оставлял ей возможность передумать. Умом он желал этого, а сердцем молился, чтобы такого не произошло никогда.

Сабина сделала шаг, затем еще один. Они снова прильнули друг к другу. Юлий каждым дюймом своего тела ощутил ее холодную плоть, почувствовал, как она проникается вожделением, прижимается к нему, как они сплавляются в нечто единое. Эти минуты всегда оставались самыми первыми.

Как будто до этого между ними еще ничего не было.

Как будто он еще никогда не ощущал прикосновения женского тела.

Как будто ему до этого самого момента было незнакомо чувство расставания с самим собой.

У Юлия перехватило дыхание. Он захотел овладеть ею прямо сейчас, остро сознавая, что скорее умрет, чем потеряет ее.

Мужчина целовал женщину, наслаждался ее сладкими губами и вдруг почувствовал, что они стали солеными.

Он чуть отстранился и посмотрел на нее. Обнаженная Сабина стояла перед ним, среди священных деревьев, и у нее по щекам текли слезы.

Юлий смахнул их, взял обеими руками ее ладони.

— Сабина, в чем дело?

Она гордо покачала головой, высвободила руки, положила одну Юлию на плечо, а другой взяла его ладонь и глубоко погрузила ее себе между ног.

— Юлий! Сейчас. Пожалуйста. Все остальное может подождать. Слова подождут.

Сабина улеглась на землю и увлекла его за собой. Юлий проник в нее. Она обвила его ногами и прижала к себе так крепко, что ее упругие мышцы показались ему тисками. Он попытался двигаться медленно, но Сабина торопилась, нанизывалась на него снова и снова, пока он наконец не почувствовал, что вот-вот расплавится в ее чреве.