Зеро

Карск рассмеялся.

— Это ничего не даст.

Лилиан кивнула.

— Соглашение само по себе ничего не будет значить. Но вместе с доказательствами того, что именно ты убил Гарольда Мортена Силверса, полковника армии США, руководителя дальневосточного отдела ЦРУ, оно наделает немало шуму. — Ей показалось, что Карск сейчас потеряет сознание.

— Да, — спокойно подтвердила Лилиан, — я знаю и это. Но больше ни у кого нет даже подозрений на твой счет. Я знала гораздо больше Филиппа и Джоунаса. Я знала, где тебя не было в ночь убийства Силверса. И знала, где ты находился. Если со мной в Москве что-нибудь случится, об этом эпизоде твоей карьеры узнают все. И вот тогда твои дни будут сочтены. Американцы не успокоятся, пока не уничтожат тебя. Но стоит ли нам думать о такой мрачной перспективе? — Лилиан слабо улыбнулась и кивнула на второй документ. — Есть кое-что еще. Взгляни.

Карск снова надел очки. Казалось, что его уже ничем не удивишь, но от прочитанного у него вновь перехватило дыхание. Он поднял голову.

— Это чудовищно! Ты не можешь этого требовать!

— И тем не менее.

— Но зачем?

— Ты любишь свою жену, Евгений? — Лилиан прищурилась.

— Конечно. Я привязан к ней.

— Не ожидала подобного ответа от несгибаемого рыцаря плаща и кинжала. Это скорее ответ бухгалтера.

— Это всего лишь правда.

— Пожалуй, я должна привить тебе не только чувство стиля, — усмехнулась она. — Подпиши этот документ, Евгений, и ты получишь нечто большее, чем слава самого выдающегося русского шпиона. — Она нежно улыбнулась. — Ты получишь меня.

— Но развод... — Карск никогда не думал о таком повороте. Он всегда считал, что ложь о жене надежно предохранит его от всяких передряг вроде этой. До него вдруг дошло, какие серьезные перемены должны произойти в жизни Лилиан.

Словно читая его мысли, она сказала:

— Нам будет, что вспомнить, Евгений. Наша страсть была прекрасна. Исступленная и нежная одновременно. Я люблю Париж так же, как и ты. Я поняла, что люблю этот город гораздо больше, когда нахожусь здесь вместе с тобой. И неважно, что мы вели друг с другом игру. Она лишь придавала нашим встречам остроту, а любви — пикантность. — Она взяла его руки в свои. — Моя правда состоит в том, что я устала быть одна, Евгений. Я стремлюсь к власти, и ты дашь мне ее. Но власти недостаточно. Ведь я все-таки женщина и всегда ею останусь. Я хочу быть с тобой, Евгений. Я хочу тебя. Ты — часть сделки, которую я предлагаю заключить.

— Лилиан. — Карск откинулся на стуле. Он впервые с начала разговора назвал ее по имени.

— Подпиши, — мягко сказала она, — и я передам все имеющиеся у меня сведения. Поверь, это стоит того, что я прошу. Эти данные разрушат американскую разведывательную сеть по всему миру. Подпиши, и мы покинем Париж, как только я возьму их из места, где они хранятся. Мы ненадолго исчезнем. На расшифровку материалов тебе понадобится время. Сведения полные; я сомневаюсь, что ты доверишь их кому-либо. Я знаю место, где нас никто не найдет. Будем работать, а в перерывах посвящать себя друг другу. А когда закончим, ты отвезешь меня, куда захочешь. — Она рассмеялась. — Может быть, в Одессу? Я всегда мечтала взглянуть на Одессу весной.

Майкл выскочил из машины. Не обращая внимания на дождь, он смотрел на гигантскую криптомерию, возвышающуюся над крышей синтоистского храма.

Элиан наблюдала за ним из «ниссана». Она понимала, что сейчас не стоит трогать его. Майкл вынудил ее выложить ему слишком много, и единым духом.

Черное небо словно распахнулось. В угольных грозовых тучах блеснула синева. Майкл, больше не сдерживаясь, дал волю слезам. Призрачная красота этого места, странное сочетание мягкого ландшафта и сурового неба отвечали его внутреннему состоянию. В душе Майкла гнев и отчаяние переплелись с любовью и стремлением идти до конца. Никогда еще он так не хотел, чтобы отец был рядом. Вопросы, ответы на которые мог дать только Филипп Досс, теснились в голове. Ярость, пробужденная отношением отца к матери, утихала. Ей на смену пришла печаль, тоска по утерянному навсегда, свойственная детям, пережившим драму своих родителей. Если бы можно было повернуть время вспять. Если бы...

Майкл обернулся и взглянул на Элиан. Он видел лишь очертания ее фигуры за струями воды. Дверца открылась, и Элиан выбралась из машины. Майкл смотрел, как она приближается, и понимал, что никогда у него не будет никого ближе этой женщины. Он все еще слышал ее слова: «Мы — желание и мечта, Майкл. Мы — будущее».

— Ты хочешь поговорить? — спросила она.

— Не сейчас, — ответил он и повторил: — Не сейчас. Он чувствовал, как возвращаются силы. Место, где они сейчас были, действовало на него так же, как тропа богов в долине Яо действовала на Элиан. Он чувствовал, как духи, обитающие на горе, взывают к нему.

— Пошли, — сказал он.

Они начали подниматься по широким каменным ступеням. Над ними возвышался огромный, покрытый красным лаком тори, неподвижный часовой горы. По обе стороны шелестела мягкими ветвями гигантская криптомерия. Казалось, что мир ожил с их приходом. Майкл улыбнулся, вспомнив синтай, упоминаемый в стихотворении на смерть отца.

Лестница заканчивалась крошечной крытой площадкой. Майкл и Элиан прижались друг к другу, чтобы уместиться под навесом. Дождь усилился, словно природа решила наказать людей за грехи. Посреди площадки на натянутой веревке висели колокольчики. Майкл поднял руки и тронул веревку. Раздался переливчатый дрожащий звон.

— Нужно разбудить духов, — тихо сказала Элиан, — чтобы они услышали наши молитвы.

— Здесь в храме Синто похоронен мой учитель Тсуйо. Именно к Тсуйо отец послал меня много лет назад. Майкл достал из кармана плетеный шнурок.

— Узнаешь?

Лилиан внимательно посмотрела на шнурок, потом медленно взяла его и поднесла к веревке с колокольчиками.

— Они одинаковые.

— Монахи плетут их сами, такой способ плетения известен только здесь.

Гулко ударил колокол.

— Когда я был учеником Тсуйо, он обучил меня искусству плетения. Об этом знал мой отец. Шнурок, который ты держишь в руках, я подарил ему, когда он навещал меня здесь. Отец умер, оставив мне его. Он понимал, что только я узнаю этот шнурок и догадаюсь, в чем дело. Для других это — всего лишь ничего не говорящий кусок веревки.

Его голос эхом отозвался внутри храма и повис в воздухе, медленно затихая.

— То, за чем охотился мой отец, и что ему удалось заполучить, находится именно здесь, в храме Синто. Эхо вновь подхватило его слова.

— Там, где похоронен Тсуйо.

Эхо словно перекликалось с колокольным звоном, придавая словам Майкла торжественность. Элиан выдохнула:

— Документ Катей.

Да, документ Катей, конец одной из загадок, подумал Майкл. «Спросите моего сына, помнит ли он синтай?» Майкл закрыл глаза. Дух-проводник храма. У этого храма им был дух Тсуйо.

Волной нахлынул густой аромат кедрового масла. Майкл и Элиан ждали прихода монаха.

— Здесь цель борьбы моего отца. Борьбы, ради которой он послал меня в Японию.

Майкла вдруг озарило, что ученичество у Тсуйо тоже было этапом подготовки к этой борьбе.

По спине пробежал холодок. Предчувствие. Чем занимался мой отец, подумал он, если так рано стал готовиться к смерти? Впервые к нему пришло понимание того, что его собственные поиски — это продолжение дела отца. Что же могло иметь такое значение, если человек посвятил этому не только свою жизнь, но и жизнь сына? В чем бы ни состояла тайна, Майкл как никогда был полон решимости разгадать ее.

Внутри храма раздались шаги. Их звук, эхом отдаваясь от стен, все нарастал, пока не превратился в оглушительный грохот, перекрывший все прочие звуки. Но вот шаги смолкли. Перед Майклом и Элиан стоял монах с наголо обритой головой, худой, почти изможденный человек с суровым лицом аскета. Невозможно было определить его возраст, он не был ни молод, ни стар.

Он пристально посмотрел на Майкла.