Страница 6 из 97
Я пожал плечами и ответил настолько спокойно, насколько мог:
— Сам не знаю, что именно я ловил. Я просто надеялся поймать хоть что-нибудь, что можно было бы съесть.
Он взял маленькую записную книжку, висевшую у него на поясе, и открыл ее.
— Я не слишком знаком с этой местностью, — обратился он к капитану дель Орте. — Какая съедобная рыба водится в местных речках?
Паоло и его сестры кинулись наперебой перечислять названия рыб, и маэстро начал быстро делать записи у себя в книжке. Потом он застегнул ее на продолговатую деревянную пуговицу и убрал в сторону. После чего откинулся назад и закрыл глаза. Но я знал, что он не спит.
Наверняка он догадался, что история, которую я рассказал, была не совсем моей историей. Как плащ нищего, она вся зияла дырами. И возможно, с самого начала он знал, что я не тот, за кого себя выдаю.
Глава 6
Время, проведенное в Переле, я вспоминаю как маленький тихий оазис посреди моей бурной жизни.
Поначалу я не знал, как вести себя в ласковой и любящей атмосфере семьи капитана дель Орте, его жены и четверых детей. К такому я не привык.
Конечно, я больше знал о мире, чем Паоло, Россана и Элизабетта, но это нисколько не помогало мне в отношениях с ними. Физически я очень отличался от них. Они были довольно упитанными, а я — совсем тощим, с нелепыми, костлявыми руками и ногами. Донна Фортуната дала мне новую одежду вместо моих лохмотьев, но рукава поношенной рубахи Паоло оказались мне слишком длинны и свисали ниже запястий.
Я выглядел в ней странным, да я и был странным, во всем непохожим на них. Манеры у меня были самые простые и даже грубоватые в сравнении с их манерами. Особенной элегантностью и воспитанностью отличались обе девочки, которые, примерно мои ровесницы, были при этом даже несколько меня выше. Они любили использовать всякие вежливые выражения, особенно общаясь со взрослыми, а мне казалась противоестественной любая витиеватая речь; я высказывал свои мысли без затей. Многие считают, что говорить просто — значит говорить грубо. Однако я считаю, что простота и прямота в разговоре помогают беречь время и предупреждают всяческие недоразумения.
За столом они ели очень медленно. Это была особая, утонченная медленность. Я же, познавший настоящий голод, не понимал, чего ждать, если еда уже поставлена перед тобой. Лишь заметив, как все смотрят на меня, когда я жадно, как можно быстрее, кидаю в рот куски мяса, я понял, что за столом тоже надо следовать строго определенному этикету. И главное, не спешить.
Россана помогла мне, положив свою мягкую ладонь поверх моей руки и что-то спросив меня о Венеции: тем самым она несколько задержала мой очередной рывок к блюду за следующим куском. На эту тему она не произнесла ни слова, но я понял, что она хочет помочь мне вести себя правильно. С тех пор я стал наблюдать за сестрами дель Орте, прислушиваться к их разговорам, учиться их способу обращения друг к другу и манерам.
Больше всего на свете Паоло хотел стать солдатом, как его отец. Поэтому он вовлек меня в занятия фехтованием и другие спортивные игры с военным уклоном. Обычно он устраивал что-то вроде рыцарского турнира и, сражаясь со мной, всегда легко меня побивал, нанося порой очень болезненные удары в грудь своим деревянным копьем. Поначалу это злило меня, я дулся на него и отказывался парировать его удары.
Но всякий раз, когда я оказывался на земле, девочки начинали жалеть меня, Паоло принимался уговаривать, и я опять соглашался.
Это была их любимая игра. Россана и Элизабетта изображали высокородных дам, дарующих свою благосклонность храброму рыцарю, бьющемуся ради них. Более бойкая из девочек, Россана, всегда выбирала своим фаворитом меня и повязывала мне на шею свои ленты. Но вскоре меня стало раздражать то, что я все время оказывался в униженном положении; Паоло постоянно одерживал надо мной верх. Он вовсе не хотел меня унижать, нет! Но так получалось из-за его явного преимущества в росте и силе. Однако он не во всем превосходил меня. Может, я и уступал ему в силе, но зато был более ловким и шустрым. И кое в чем более опытным.
За поясом он носил настоящий короткий кинжал, но только для виду. Однако в моем детстве ножи служили не для хвастовства, а для дела.
Однажды, когда он стоял надо мной, размахивая мечом, и в очередной раз провозглашал себя победителем, я вдруг инстинктивно вскинул руку, выхватил кинжал у него из-за пояса и мгновенно приставил к его горлу. Это сразу остановило и его собственное ликование, и веселье наблюдавших за нами девочек.
Паоло выпучил на меня глаза. И я увидел в них то, что меня и заинтриговало, и испугало одновременно: страх.
Он открыл рот. Мы смотрели друг другу прямо в глаза. Но какие мысли проносились в этот миг у него в голове, я не знаю.
Он произнес одно слово.
Мое имя.
— Маттео!
— Маттео!
Это уже другой голос окликнул меня. Голос маэстро, который, оказывается, наблюдал за нами с крепостной стены, ремонтом которой он руководил.
Я отступил на шаг и повернул кинжал рукояткой к Паоло. Дрожащими руками он взял у меня кинжал и сунул его за пояс. Но потом овладел собой и низко поклонился мне в знак уважения.
Девочки громко захлопали в ладоши. Россана соскочила со своего места на стене и побежала к нам. В руках у нее был такой же венок из ягод и вечнозеленых ветвей, какие они каждый день плели для победителя.
— Встаньте на колено, господин рыцарь! Я короную вас как победителя нашего турнира.
Я встал перед ней на колено, и она возложила венок мне на голову. Я посмотрел на нее и увидел, что глаза ее наполнились слезами. В то же мгновение я почувствовал, как что-то связало нас с нею. Это было предчувствие любви.
Добрый Паоло не увидел злого умысла в том, что я угрожал ему его собственным кинжалом. Его игрушечные копье и меч были вырезаны из дерева, и, хотя от ударов, которые он мне наносил, у меня перехватывало дыхание и кружилась голова, никакого серьезного вреда он мне причинить не мог. Я же сделал так, что его жизнь на самом деле оказалась в моих руках. И наверняка он заметил на моем лице желание — пусть и мелькнувшее всего на одно мгновение — всадить лезвие в его горло. Но, как благородный человек, Паоло объяснил это своими прежними фехтовальными победами, якобы не слишком честными. Он сказал, что был очень счастлив, что у него появился наконец товарищ по играм, и не заметил, как я переживаю из-за своих постоянных поражений. С тех пор, отправляясь на бой со мной, он старался поставить себя в какое-нибудь невыгодное положение, чтобы мы с ним оказались более или менее равны по силам. И тогда я стал побеждать и выигрывать так же часто, как и он.
Так день за днем протекала моя жизнь в Переле, где я занимался тем, чем никогда прежде, — игрой.
Возможно, в самом раннем детстве у меня и были какие-то игрушки, но от того времени в памяти остались лишь самые смутные воспоминания. Например, такое: я, совсем крохотный малыш, ковыляю по плиточному полу, а где-то сзади играет музыка. Конечно, не до детских игр, когда постоянно кочуешь с места на место. Мне вечно приходилось таскать корзину с лекарствами и разными целебными средствами, которыми мы с бабушкой торговали. Когда мы приходили в какую-нибудь деревню и бабушка останавливалась поболтать с крестьянками, я видел, как деревенские ребятишки развлекаются игрой с мячами и палками. Но у нас на эти легкомысленные занятия не было ни денег, ни времени. Весной, летом и осенью нам приходилось торговать, откладывать и копить, чтобы выжить зимой.
Если я не помогал бабушке собирать, раскладывать и сушить травы, то искал дрова для костра или ухаживал за нашей лошадью. Мы были в лучшем положении, чем многие из соплеменников. У нас была отличная кибитка, в которой можно было переночевать в непогоду и в которой мы передвигались, если бабушка плохо себя чувствовала. Обычно же мы шли пешком по бесконечным пыльным дорогам и лесным мшистым тропинкам, брели, брели, пока бабушка не уставала.