Страница 16 из 97
— Нисколько.
— Но он угрожал вам!
— Не совсем так, — возразил хозяин. — Отец Бенедикт явно получал удовольствие от нашего спора. Неужели ты не видел, как вспыхнули его глаза, когда он решился пустить меня к трупам?
С этими словами маэстро взял кусочек угля и быстрыми движениями что-то нарисовал на листе бумаги.
Я просто ахнул от удивления.
Передо мной было несколько рисунков, каждый из которых с поразительным сходством изображал отца Бенедикта.
На первом рисунке монах стоял, воздев руки, у головы уличной девки, лицо которой было обрамлено струящимися волосами, и благословлял ее. Вся его фигура и весь облик были исполнены сострадания.
Я посмотрел на хозяина и вспомнил тот момент, когда мы только вошли в покойницкую. Как потрясающе работал его мозг! Он мог думать одновременно о предстоящем научном исследовании, выбирать, какой из трупов ему подойдет и какой более интересен, и в то же время вести дебаты с монахом по поводу этичности ситуации и отводить все его разумные доводы. В разговоре об искусстве он быстро подвел монаха к тому, чтобы тот признал, что Слово Божие было великолепно передано художником именно потому, что тот до этого изучал анатомию. И вот, оказывается, во время увлеченного спора с отцом Бенедиктом хозяин запомнил малейшие черты его лица!
Маэстро снова начал рисовать. На сей раз профиль — нос, бровь, глаз, рот.
— Я уверен, что отцу Бенедикту понравился наш спор, — сказал он. — Видишь ли, во время спора он имеет привычку хмуриться, и тогда на переносице, вот здесь, у самых бровей, появляется маленькая морщинка. — Маэстро коснулся пальцем моей переносицы. — Но по природе он вовсе не злой и не угрюмый человек. Более того, в те мгновения, когда ему приходилось задумываться над ответом, его лицо светилось энергией ума. — Хозяин коснулся листа. — А когда он переходил к более безопасным темам, например цитировал Писание, этой морщинки не было.
— Потому что он знает его наизусть? — высказал я предположение.
— Вот именно, Маттео! — Маэстро внимательно посмотрел на меня. — Какой ты, однако, проницательный!
Он продолжал говорить, а его рука между тем уже набрасывала следующий рисунок.
— Ты прав! Кроме того, монах верит в истинность Писания, а это значит, что тайна слов может быть скрыта от него.
— Или же… — Маэстро сделал паузу, а затем продолжал, обращаясь то ли ко мне, то ли к самому себе: — Нет, в случае этого конкретного монаха лучше сказать, что он так основательно впитал в себя Слово Божье, что может легко повторить его, даже не задумываясь над смыслом.
Я ждал, не зная, закончил свой монолог хозяин или нет, и не вполне понимая смысл сказанного.
— Ты понимаешь, Маттео, о чем я говорю? Он верит в Священное Писание. Он всецело предан ему, и оно стало частью его самого. Он живет по Слову Христову и следует учению Господа, давая приют и пищу больным и страждущим.
— Это здорово для тех, кто нуждается и кому больше некуда пойти, — ответил я. — Но вы имеете в виду, что он не задумывается о смысле Священного Писания, что он просто произносит слова?
— Почему ты об этом спрашиваешь?
— Потому что в таком случае эти слова лишаются истинной ценности. Ведь любой человек может прочесть стих из Священного Писания.
Он пристально посмотрел на меня и спросил:
— Например?
У меня сердце упало в пятки. Он что, проверяет меня?
Он продолжал рисовать, но я знал, что он ждет ответа. Его мозг был способен выполнять больше чем два дела одновременно. Теперь мне следовало прочесть какой-нибудь стих из Священного Писания. Это доказало бы ему, что я христианин.
Но я был уверен, что смогу пройти это испытание. Бабушка очень любила читать вслух псалмы и отрывки из Библии, а у меня была хорошая память на сочный язык.
— Ох, да это может быть любой хорошо известный кусок! — беззаботно ответил я.
— А ну-ка, прочти что-нибудь!
Я медлил в замешательстве. Но потом вспомнил монаха из покойницкой и его отсылку к Книге Бытия, к тому месту, где Адама и Еву изгоняют из райского сада. Взяв это за руководство, я произнес:
— «И услышали голос Господа Бога, ходящего в раю во время прохлады дня; и скрылся Адам и жена его от лица Господа Бога между деревьями рая. И воззвал Господь Бог к Адаму и сказал ему: „Где ты?“ Он сказал: „Голос Твой я услышал в раю, и убоялся, потому что я наг, и скрылся“» [3].
— А ты считаешь, что нагота — это плохо? — Маэстро продолжал рисовать, но я знал, что он внимательно следит за ходом нашей беседы.
— Не знаю, — отвечали. — «Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь» [4].
— Маттео, ты меня заинтриговал! Ты — человек, который путешествует в одиночку, но думает во множественном числе. Путешественник, который, как оказывается, вовсе не путешественник. Мальчик, который вовсе не мальчик. Одетый как крестьянин, но изъясняющийся слогом ученого мужа.
— Если вы недовольны мной, то позвольте мне уйти, — твердо сказал я, не понимая, оскорбил он меня или нет.
Он прекратил рисовать, но не поднял головы. В комнате повисло молчание.
— Я вовсе не недоволен тобой, — произнес он наконец. — Отнюдь. Но ты сам должен решить, останешься ли со мной или нет.
Глава 13
Пока замок Аверно готовился к войне, у хозяина почти не оставалось времени на посещение покойницкой. И тем не менее, когда это случалось, он по-прежнему, даже после того как Фелипе вернулся из Флоренции, а Грациано оправился от болезни, предпочитал брать с собой меня. В их отсутствие я стал его постоянным спутником во время не только ночных, но и дневных вылазок. Они увидели, что я знаю, как готовиться к этим походам, и стали поручать мне разные дела. Так они начинали все больше и больше зависеть от меня.
Фелипе вернулся с двумя мулами, нагруженными множеством всяких коробов и свертков. Помимо бумаги, пергамента и новых кистей он привез самые разные ткани, меха и шкуры для шитья новой одежды, шляп и сапог, необходимых для того, чтобы домочадцы да Винчи смогли благополучно пережить зиму.
Мне не приходило в голову, что смена гардероба коснется и меня. Поэтому я очень удивился, когда дворцовый кастелян вызвал меня к себе и сообщил, что с меня будут снимать мерку для пошива новой одежды и обуви. Когда я вошел в гардеробную, там уже находились Фелипе и Грациано.
Грациано любил не только вкусно поесть, но и хорошо одеться. Сейчас его ворот украшал мех горностая.
— Как считаешь, похож я теперь на знатного господина? — спросил он меня, когда я показался на пороге.
Мех подчеркивал складки жира, опоясывавшие шею Грациано, и тем самым действительно делал его похожим на некоторых князей, которых я видел в Ферраре и Венеции. Я кивнул. Грациано взял меня за руку, ввел в комнату и представил меня Джулио, дворцовому кастеляну.
Этот человек, Джулио, был высокого мнения о своих мыслительных способностях и считал себя более умным, чем все остальные. Пока портной измерял длину моих рук и ног, кастелян смерил меня с ног до головы взглядом и сказал:
— Советую остричь ему волосы.
— А чем вам не нравятся мои волосы? — возразил я.
Бабушка всегда настаивала на том, чтобы я носил длинные волосы, и я привык к такой прическе.
Джулио неприязненно наморщил нос:
— Помимо того, что их слишком много?
— Зимой благоразумнее носить длинную прическу.
— Но какое отношение имеет благоразумие к моде и стилю?
Все засмеялись, включая маэстро, который только что вошел в комнату.
Джулио взял гребень и зачесал мои волосы назад.
— Посмотрю-ка, что скрывается под этой конской гривой, какие цвета и какой стиль одежды лучше подойдут мальчику.
Я замер, чтобы ничем не рассердить его, а не то он распорядится обрить меня наголо, как, борясь со вшами, каждый год брили наголо мальчишек, работавших на конюшне.
3
Бытие, 3:8-10.
4
Иов, 1:21.