Тайна

— Пожалуй, правильно считаешь. Я на их месте тоже бы так сделала, единственный способ.

— Вообще-то они ведь так просто, лично и приватно, ехали на экскурсию. Сверху приказа не было, разумеется, возможно, теперь будет, когда главные гниды, Господи прости, сию юдоль оставили. Ну, и что делать с таким орешком — ни следствия, ни дела какого… И как это, чтоб человек не имел этих, как их там.., моральных тормозов… Ничего не поделаешь: клопов давить надо голыми руками, меня другое удивляет, что никто раньше не догадался, один только и нашёлся, да и того вовсе не было. Да ещё Пломбир и пузан, дай им Бог здоровья. А знаешь, я сейчас наконец чистым воздухом дышу!

— Дыши, дыши, заруби себе, пузан просто упал случайно, а о Пломбире вообще забудем, а?

Гутюша затянулся сигаретой, выпустил целое облако чистого воздуха и удивлённо взглянул на меня.

— А что мне забывать? Раз в жизни видел её где-то, словечком не перекинулись. A propos [5], не успел ещё тебя информировать, вчера поймал этого приятеля из прозекторской, они в момент расчухали, почему это писательское орудие оказалось таким геройским. Ручка, которая торчала…

— Иисусе… Ну?

— В мозг вошла. Что-то там повредила, научно разобъяснили, что именно, но я забыл. Могли бы его спасти, если бы сразу на стол, но за недосугом, как понимаешь, в «Скорую» никто не позвонил. Покойник тоже не звонил, сознание потерял. Но там команды вышли поровну, один к одному, а на этой озёрной пристани, видится, прямо противоположно. Один к трём?..

— Трое и все тут. Сколько тебе повторять, сами они перегрызлись…

Гутюша снова посмотрел на меня, на сей раз подозрительно.

— Ты там где-то прокопалась, когда прилетела, вся горчица кончилась…

— Ладно, скажу, — решилась я вдруг. — Если и был там четвёртый, все равно никакая человеческая сила не вырвет у меня, кто это, я смотрела издалека и могла не узнать. То есть наоборот: издалека смотрела и не могла узнать. Выскочил из лесу, в руке холодное оружие. Крысу уложил первого: оступился, видать, упал и случайно ударил. Поделец замшевого держал лесника и даже оттолкнуть того, из лесу, не успел, а товарищ Сушко целиком и полностью офонарел. Любезность тебе сделала, а больше никогда все вышесказанное мои уста не произнесут.

Гутюша в полном упоении выслушал моё сообщение, помолчал, видимо, приводил в норму полученные данные.

— Все! Полный порядок на чердаке! Значит, так: орали они, препирались… Мостик развалился…

— Что развалился, все видели.

— Трухлявый был. Развалился прямо под ногами, ну, а он того… К владельцу, мол, возмещай ущерб… А, нет, ведь владелец тоже там лежал… Значит, понимаю: на веки вечные тайна и все тут?

— Правильно.

— Ладно, пускай так. И смотри ты, отдал концы в родном и единоличном озере из-за плюгавого несчастного случая, к тому же из-за собственного небрежения: мосточек надо было в новом экземпляре поставить… И снова следствию крышка! Оно и пусть, впервые восторгаюсь такому раскладу, на радостях упьюсь, как кабан в кукурузе…

Назавтра после столь волнующих событий позвонила Мариола Кубас. Говорила второпях, запинаясь.

— Я знаю… Вам этот адрес ни к чему… Мне позвонили… Нельзя ли с вами увидеться…

Насчёт присутствия Гутюши совсем не возражала. Я почувствовала приближение очередной тайны и поспешно согласилась. Встречу она назначила в квартире Марианны Голковской, чем заинтриговала меня вконец.

С первых же слов выяснилось, что Марианна Голковская родная тётка Мариолы Кубас. Видимо, тётка держалась не самого лучшего мнения о племяннице, и в квартире сгустилась атмосфера порицания. Я призналась в своём враньё насчёт поэзии, это встретило полное понимание и прямо-таки поддержку — камуфляж был прекрасный. Взамен я выяснила, кто получил адрес лесничего. Божидар. Меня ещё раз неслабо тряхнуло, ибо, вопреки очевидности, я никогда не догадывалась касательно его принадлежности к мафии. Но как ни крути, он был единственным слабым звеном, через которое информация могла просачиваться в ненужном направлении. Каська-наркоманка лечилась под надёжной опекой, строго изолированная от мира, не говоря уже о такой мелочи, что ведать не ведала об этом адресе. Никому другому Мариола адреса не давала, а письма всегда посылала из Варшавы, опуская в почтовый ящик на главпочтамте и не обозначая на конверте фамилии отправителя. Ребёнка отвезла туда ещё в прошлом году с помощью тогдашнего поклонника её заграничной приятельницы, настоящего француза, которому было все едино, какой дорогой покидать нашу страну. Французский язык Мариола знала плохо, но вдолбила в него, что это сынишка лесничего, которого она как раз забрала из больницы. Могла так уж и не стараться, француз вообще не заметил, что везёт, занятый исключительно своей пассажиркой. Он приклеился бы к ней по меньшей мере на неделю, кабы не многочисленная мелюзга лесничего. Выдержал сутки, она осталась там ещё, и он уехал.

Божидар произвёл на неё великое впечатление. Он разыскал её раньше нас и велел молчать под страхом смерти: он, мол, единственный ей друг, а все остальные враги. Она поверила беспрекословно, и не мне, во всяком случае, её за это осуждать.

Марианна Голковская оказалась куда прозорливей, её Божидар не очаровал, по-видимому, его башмаки произвели не лучшее впечатление.

Облаяла племянницу, как святой Михаил дьявола, причём раскрыла ещё один секрет.

— Вовсе не потому не ходила Мариола к Касе, что Касина мать её прогнала, слишком, дескать, простая деваха, — кипятилась Марианна Голковская. — Ну дура, да ведь школу-то кончила, и дело совсем в другом: в какой дом ни придёт, где парень или мужик есть, на порог её не пускают. Летят на неё, будто всякий разум отшибло, четырнадцать лет ей было, когда и Касин отец ошалел, любая женщина, как увидит, не пускала её в дом. Наказание Божие. Мне стыдно, что она моя племянница, да надеялась, хоть какой умишко все же есть у неё, а оказывается, вовсе нету. Чистое чудо, как на злое дело все не обернулось, ведь убитое невинное дитя могло там лежать, а ты бы, дура, угрызеньями мучилась!

Мариола Кубас заливалась слезами и во всем соглашалась с обличительницей. О событиях на озере она узнала от лесничего, позвонившего ей, он все описал детально и тоже выступил с претензией, после чего она впала в майдраж и раскаяние. Одна только мысль, что её заподозрят в сговоре с преступниками, лишала сна и всякого покоя, к тому же душила ярость на Божидара: выудил сведения, а все надежды обманул. Однако из двух зол предпочла девичью глупость и принялась молить о прощении, которого добилась без особого труда.

С моего телефона наконец сняли дополнительные детали, и я тотчас же позвонила Алиции.

— Учитывая, что ты мой единственный друг, пребывающий за границей, к тому же имеешь бзик на пункте садово-огородном… — начала я намёками.

— Да, знаю, — прервала Алиция. — Что ей сказать?

— Алиция, ты божественна! Передай, она может мне звонить, как любой нормальный человек. Наступила вожделенная развязка.

Пломбир позвонила через час. Я передала ей официальную версию событий, сильно напирая на трухлявость мосточка, оный, рухнув под ногами сражавшихся, всех утопил в озере. Количества бойцов, равно и других деталей я не уточнила, но и так уже давно не доставляла никому столь утешительных сведений.

— А как Игнаций? — с живостью заинтересовалась она. — С ним ничего плохого не случилось?

— Совершенно ничего, в полчаса пришёл в себя. А я как раз хотела спросить, откуда вы его откопали? Тут такой клубок совпадений.

— Игнаций мой двоюродный брат, — прервала она. — Я ездила к ним летом в этом году, так он рассказал мне о зонтике и рыбной ловле. Он вас знал, впрочем, вы ему сказали, что поселились неподалёку, на турбазе, вы обе там числились… Он ведь проверил, чем-то вы его ужасно насмешили… Ну, я и решила, вы, конечно, все помните и наверняка найдёте дорогу, а Игнацию можно доверять.

5

Кстати, между прочим (фр.).