Проклятый манускрипт

— Вы же знаете брата Иоганнеса, алхимика?

— Конечно. Сегодня я не видел его целый день. Наверное, он закрылся у себя в лаборатории и занимается какими-нибудь сложными экспериментами. — Афра притворилась, что ей ничего не известно.

— Брат Иоганнес мертв, — ответил монах.

— Мертв?! — с наигранным волнением воскликнула Афра.

Брат Атаназиус приложил палец к губам.

— Алхимик решил самостоятельно покончить с жизнью. Это смертный грех — так учит нас святая мать-Церковь!

— Боже мой! Зачем же он это сделал?

Монах покачал головой.

— Мы не знаем. Иногда брат Иоганнес производил такое впечатление, словно он не от мира сего. Но это, наверное, было связано с его исследованиями. Он занимался такими вещами, которые касаются основ человеческого бытия, вещами, от которых христианину лучше держаться подальше.

— И как он?..

— Яд! Наверное, брат Иоганнес выпил один из эликсиров, которые были у него в комнате для экспериментов.

— А вы уверены, что он сам лишил себя жизни?

Брат Атаназиус тяжело кивнул.

— Совершенно уверен. Поэтому он не найдет последнего пристанища в стенах монастыря. Тот, кто сам уходит из жизни, не может быть похоронен в освященной земле.

— Жестокий обычай. Вы не находите?

Старый монах скривился, словно говоря: смотря как это воспринимать. Потом холодно и с безразличием ответил:

— Они выбросили его бренные останки через заднюю монастырскую стену, а позже зарыли в зарослях.

— И это вы называете любовью к ближнему?! — взволнованно воскликнула Афра. Она встала и вышла из общей залы, не сказав больше ни слова.

Брат Атаназиус уронил тяжелую голову на руки и посмотрел ей вслед без всякого выражения на лице.

В рассветных сумерках утром следующего дня Афра запрягла лошадь в повозку и отправилась на север, покинув монастырь Монтекассино.

Глава 11

Поцелуй факира

Когда повозка посланника, запряженная шестеркой лошадей, приближалась к городским воротам с юга, последние солнечные лучи коснулись мощной каменной стены. Извозчик на лошади Афры проклинал все на свете и бросал из кожаного мешка, который он повсюду возил с собой, гальку в толпу, чтобы чернь освободила дорогу для кареты его господина.

С тех пор как Афра покинула монастырь Монтекассино, прошло шестнадцать дней. Она не могла себе представить, что будет возвращаться с таким комфортом. Обратная дорога — по крайней мере первая неделя пути — прошла очень приятно. Весенние бури помешали им продвигаться быстро. К тому же целыми днями шел дождь, сделав многие улицы почти непроходимыми.

Это случилось где-то поблизости Лукки: правое колесо их двухколесной повозки поломалось, и расколовшиеся деревянные спицы привели к беде. О продолжении пути не могло быть и речи. Через час — вряд ли могло пройти больше после аварии — с юга к ним приблизилась еще одна повозка с большой упряжкой лошадей и извозчиком.

Афра не решилась остановить благородных путешественников, и шестерка лошадей проехала мимо. Но в двух шагах от Афры кучер все же остановил повозку. Знатный человек спрыгнул с этой повозки и подозвал Афру, чтобы узнать, может ли он ей чем-нибудь помочь. Наконец он осмотрел поломку и сказал, что, если Афра даст на время свою лошадь форейтору — его собственная лошадь прихрамывала со вчерашнего дня, — он без дальнейших церемоний мог бы пригласить ее в свою повозку. Случилось это по пути в Констанцу.

Это предложение пришлось очень кстати, тем более что из сложившейся ситуации она не видела никакого другого выхода. К счастью — а может, по судьбоносному стечению обстоятельств, — Афра накануне сняла мужскую одежду и оделась так, как подобает женщине. Так что теперь она могла предъявить проездной документ, выданный ей послом Венеции Паоло Карриерой.

Спаситель Афры пришел в восторг, назвал Карриеру своим другом и добавил, что сам он тоже служит королю Неаполя и в качестве чрезвычайного посланника едет на церковный Собор. Звали его Пьетро де Тортоза.

Знатный синьор, которого помимо форейтора и кучера сопровождали секретарь и слуга, в последующие дни проявил себя как человек с благородным характером, который считает само собой разумеющимся, более того, почетным, довезти Афру на своей повозке до Констанцы. За это Афра пообещала подарить ему лошадь, на которой без повозки она все равно не могла бы путешествовать дальше. Пьетро де Тортоза сказал, что с удовольствием заберет лошадь, но только в том случае, если ему позволят возместить ее стоимость. Господин Пьетро предложил двадцать золотых дукатов, огромную сумму даже за такую хорошую лошадь, как эта.

Минуя Геную и Милан, а также большие альпийские перевалы, в солнечную, но холодную погоду они беспрепятственно добрались до Швейцарии, где дорога с каждым днем становилась все лучше.

Афра была очень благодарна чрезвычайному посланнику. Без его помощи, девушка поняла это уже через несколько дней, она бы никогда не преодолела такое большое расстояние. Тем не менее она все еще испытывала к Пьетро де Тортоза определенное, недоверие, когда повозка чрезвычайного посланника въехала в городские Крестовые ворота.

Проездные документы, лично скрепленные подписью и печатью самого короля Неаполя, ограничили формальности, связанные с въездом в страну, до самых необходимых, и проверяющие их алебардщики по обеим сторонам ворот обращались с гостями очень почтительно.

Только высокопоставленные духовные сановники, старшие священники, епископы, кардиналы, а также чрезвычайные посланники из стран Европы имели право въезжать в ворота города вместе со своими упряжками, поскольку Констанца, город, население которого насчитывало не более четырех тысяч человек, трещал по всем швам. На территории этого маленького города проживало от сорока до пятидесяти тысяч человек с тех пор, как Папа Римский, к всеобщему удивлению, созвал в Констанце шестнадцатый церковный Собор.

Большинство жителей свободного имперского города на Боденском озере, которые с давних пор славились большей деловитостью, чем жители других городов империи, за звонкие монеты сдавали свои дома участникам собора и жили в последующие годы в палатках на улице или даже в сточных канавах либо вместе с другими людьми в крохотных помещениях, при этом на одной кровати спали два или три человека Ради презрённых денег многие без особого стеснения жили в примитивных условиях в конюшнях и загонах для коз, а также в церквях города.

Для чрезвычайного посланника короля Неаполя квартирьерами был арендован целый этаж в «высоком доме» в переулке возле рыбного базара. Этот дом, располагающийся в нескольких шагах от кафедрального собора, назывался именно так, потому что он был выше большинства зданий города на два этажа.

На гербе его владельца, богатого торговца по имени Пфефферхарт, было изображено три перечницы. Правда, завистники, которых в таком маленьком городе, как Констанца, было немало, утверждали, что на самом деле эти перечницы обозначают не что иное, как копилки, в которые скряга откладывает каждый сэкономленный констанский пфенниг. Во всяком случае, Пфефферхарта знали как человека, не упускавшего ни единой возможности заработать деньги. И поскольку его единственный сын уже покинул отцовский дом, а незамужние дочери целомудренно и бесплатно жили в монастыре ордена цистерцианцев, богатый торговец на время Собора сдавал половину своего дома.

Чрезвычайный посланник Пьетро де Тортоза предоставил Афре в доме Пфефферхарта одну из комнат, которые он снимал, пока она не определится с дальнейшими планами. По собственному опыту Афра знала, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, поэтому, несмотря на всю свою предупредительность, благородный покровитель вызывал у нее скорее чувство недоверия, чем благодарности. Но все-таки на первое время у нее была крыша над головой, к тому же со всеми удобствами.

В Констанце тем временем росло напряжение. Уже собралось большинство участников Собора, кардиналов, епископов, высокопоставленных клерикальных сановников, аббатов, прелатов, архидиаконов, архимандритов, митрополитов и патриархов, богословов и книжников, а также посланников многих европейских держав. Даже король Сигизмунд изъявил желание присутствовать на Соборе. Все ожидали Римского Папу Иоанна XXIII, как он сам себя называл. Город напоминал бурлящий котел.