Свиток фараона

Конечно, я хотел узнать, что кроется в этих бумагах, и меня сжигало нетерпение. Но Кассар упрямо, просто посадистски отказывался объяснить мне хотя бы в общих чертах содержание этих документов. Он только сказал, что я могу оставить бумаги у себя и что я единственный на всем свете, кто способен осознать смысл всего, что там написано. Кассар не сомневался, что из этого может выйти отличная книга.

Он оказался прав. Я поручил Ширин, женщине-египтянке, проживавшей в Мюнхене, читать мне этот арабский текст по три часа ежедневно, без подготовки, просто читать то, что было написано на бумаге. Иногда я начинал так увлеченно слушать, что совершенно забывал делать свои заметки, и позже мне приходилось восстанавливать услышанное по памяти. Очень многое пришлось сформулировать заново, чтобы лучше понять, и все же я старался сохранить стиль человека, который писал дневник, — именно это представляли собой пожелтевшие листки. Остальное я дополнил, пользуясь независимыми источниками, которые открыл для себя в течение своей работы.

Это, собственно, история Омара Муссы, человека, который приблизился к непостижимому так, как еще ни один человек на земле.

Глава 1

«Мена Хаус» и «Винтер Пэлэс»

Каждому человеку будет сказано: «Читай с помощью Аллаха — даже если он не умел читать в земном мире — Книгу твоих деяний. Довольно с тебя, что душа твоя сегодня хранит счет всех твоих деяний!»

«Во имя Аллаха всемогущего» — так начинаются записки Омара Муссы. «Это слова престарелого злодея, которому осталось жить от нескольких недель до нескольких месяцев, совесть которого бессонными ночами мучит кишки. Это слова Омара Муссы, которые он до сих пор никому не говорил, с одной стороны, потому что это вовсе и не нужно. Аллах и так знает все тайны и сокровенные секреты. С другой стороны, потому что моим словам никто не поверит. Конечно, в своей жизни я взвалил на себя бремя греха, но так было назначено судьбой по воле Всевышнего, который, как он сам говорит, прощает все грехи, если не признавать никакого другого бога, кроме Аллаха. Но я этого никогда не делал. Также я никогда не нарушал постов в девятый месяц и молился в ночь ниспослания Корана на землю. Я совершил большое паломничество в Мекку, а ежедневные омовения и молитвы были для меня законом. А когда дела у меня шли хорошо, я без принуждения платил налог на содержание бедных. Вино, свинина, кровь и падаль вызывали у меня отвращение. У женщин, которых я встречал, никогда не было повода жаловаться, а те, которые вышли за меня замуж, наверняка переживут меня».

Омар Мусса, наверное, мог быть доволен своей судьбой, которая начиналась почти как судьба Моисея. Он мог заглянуть в сад вечности, который был вознаграждением святому и служил ему домом, если бы не то бремя, которое тяготило Муссу почти полстолетия, ведь ему довелось видеть вещи, недоступные другим людям. А его несчастная жизнь менялась день ото дня.

Чтобы понять, как все это происходило, нужно изложить всю его жизнь так, как он вспоминает о ней в своем дневнике. Его рождение было темным, как песчаная буря, он не знал ни отца, ни матери. Когда мальчику было несколько дней от роду, его положили в кожаный мешок, который просто привязали к ручке ворот караван-сарая, располагавшегося как раз напротив гостиницы «Мена Хаус». Старый Мусса, у которого было семь верблюдов и столько же детей, сжалившись, сказал:

— Одним ртом больше или меньше — не важно.

Он усыновил ребенка. Несколько раз в году на ручке, на которой нашли ребенка, появлялся мешочек с деньгами. О его происхождении никто ничего не мог сказать, но о его значении догадывался каждый.

Первые воспоминания появились у него, когда ему исполнилось три года. Его старый отец Мусса, худой, морщинистый мужчина с черной бородой и бровями над глубоко посаженными глазами, вложил ему в маленькие руки громадный набут, который ребенок едва мог удержать. Эта деревянная, обитая гвоздями дубинка символизировала мужскую силу. Самого выражения «мужская сила» маленький Омар тогда еще не понимал, зато весьма успешно обращался с этой дубинкой: копируя поведение взрослых, он со всей силы лупил ею по коленям верблюдов, чтобы высокие «корабли пустыни» согнули сначала передние, а потом задние ноги. И по сей день жив этот обычай: когда всаднику нужно влезть на спину верблюда, животное бьют по коленям.

Иностранцам из гостиницы «Мена Хаус», которых Мусса возил на верблюдах к пирамидам, казалось очень забавным, когда малыш таким образом помогал им спуститься с верблюда или взобраться на него. Один-два пиастра в то время считались большими деньгами для мальчика из пустыни, нередко он возвращался домой с пятью или шестью монетами. Сводные братья завидовали, потому что он был самым младшим, а зарабатывал больше всех. Поэтому Омар вырыл тайник под отхожим местом, где страшно воняло, но зато он был уверен, что сюда едва ли кто придет.

Странно, что он, живя буквально в тени пирамид, никогда не воспринимал их всерьез. Для него это были всего лишь горы, вершины которых цеплялись за облака. Он совсем не осознавал, что эти пирамиды — деяние рук человеческих. Именно в этом крылась причина того, что Омар не понимал того благоговения, с которым иностранцы подходили к пирамидам.

Больше всего здесь было англичан. Чистые, богато одетые мужчины (иногда вместе с напудренными дамами) отправлялись в пустыню, чтобы посетить пирамиды. Они слезали с верблюдов у роскошной гостиницы «Мена Хаус», в которую не разрешалось заходить ни одному феллаху, даже уважаемому старику Муссе, о котором шла речь. Он лично сопровождал лорда Кромера на верхушку большой пирамиды. Хотя местные египтяне и получали постоянную работу в презентабельном отеле, им под страхом наказания запрещено было говорить, что происходило за стенами цвета охры.

Взрослых мало интересовало запретное пристанище для иностранцев, каждый мог сам себе дорисовать, как жили богатые чужеземцы. Но для мальчиков гостиница стала объектом неутолимого любопытства. И даже одно упоминание о том, что ты добрался до швейцарской комнаты, подработал носильщиком или передал какую-то записку постояльцу, вызывало всеобщее удивление.

У Омара не было желания сокровеннее, чем когда-нибудь побывать в запретной гостинице «Мена Хаус». Он не раз незаметно перелазил через каменный забор и проскальзывал к входу в отель мимо садовников и сторожей в надежде хоть одним глазком увидеть запретное царство. Но всякий раз его замечали, и двое нарядно одетых привратников гнали его прочь довольно сильными ударами плеток еще до того, как Омар успевал что-то разглядеть.

Поэтому момент, когда Омар наконец-то впервые ступил в холл отеля, врезался ему в память. В тот день, который он позже так и не смог точно датировать в дневнике, в черной карете приехал султан Фауд, сын хедива Исмаила, внук Ибрагима-паши и правнук великого Мохамеда Али. Он явился, чтобы поднять над большой пирамидой египетский флаг. На султане был темный костюм, и он ничем не отличался от англичан, которые жили в отеле «Мена Хаус».

Омар был в какой-то степени разочарован: он представлял себе султана иначе. Но старый Мусса в утро того дня собрал своих детей и произнес речь, запомнившуюся Омару на всю оставшуюся жизнь. Он говорил, сильно жестикулируя:

— Это памятный день для истории Египта, и каждый из вас может гордиться тем, что он — египтянин. Когда-нибудь наступит время, когда не англичане будут править египтянами, а египтяне — англичанами.

Омар гордился, но куда больше его интересовали вооруженные солдаты, которые, в отличие от султана, были одеты по-восточному. В руках у них были винтовки и сабли, и они мрачно смотрели на каждого, кто приближался к свите султана.

Омар стоял со своим верблюдом в стороне от большой пирамиды, повинуясь приказанию Муссы, и махал посетителям.