Дьявол

От этих мыслей становилось дурно.

Она взяла его рубашку и с наслаждением в нее закуталась. Это было удовольствие и мучение одновременно. От рубашки исходил тонкий аромат его тела, а он сам лежал рядом в одной зеленой майке, открывавшей мускулистый торс, который некогда произвел на нее впечатление.

— Ты все еще дрожишь. — Линк дотронулся до нее, но сразу отдернул руку.

Керри крепко зажмурилась, отгоняя от себя воспоминания о его нежных прикосновениях, о крепких мускулах, красивом подтянутом теле. Она видела его без рубашки, когда он умывался утром, и не могла оторвать глаз от великолепной фигуры.

Как бы ей хотелось не обращать на это внимание. Первые лучи солнца коснулись его волос и окрасили их в золотисто-рыжий цвет. Сейчас они щекотали ее, слегка касаясь кожи. Еще Керри знала, что на скулах у него появились веснушки.

— У тебя ноги замерзли? — Линк знал, что она не скажет ему правду, поэтому опустил руку и дотронулся до ледяных, покрытых мурашками ног. — Я обхвачу тебя ногами, чтобы ты согрелась. Только не нервничай.

Керри едва не рассмеялась. Только не нервничай. Совершенно нелепое замечание. Все равно что сказать, например: «Не поворачивайся, но, кажется, в дверях появились принц Чарльз и леди Ди». Или, как говорят дантисты, включая бормашину: «Может быть немного неприятно, но не обращайте внимания».

Как она могла оставаться спокойной, когда его бедра прижимались к ее ногам так плотно, что она чувствовала, как его мужское достоинство упирается ей в ягодицу, а от каждого движения грубая ткань его брюк царапает кожу?

— А тебе самому не холодно? — пролепетала Керри.

— Нет. На мне штаны надеты, а на тебе только…

Стоп. Правильно. Остановимся на этом, мистер О’Нил. Лучше этого вслух не произносить. На ней надеты только трусики, которые вряд ли можно назвать одеждой, поскольку они маленькие, прозрачные, да еще и мокрые насквозь. Лучше поговорить о чем-то нейтральном — книгах, фильмах, политике или погоде, наконец.

— Хочешь пить? У меня есть фляга.

— Нет, — ответила Керри. Больше всего ей хотелось, чтобы он не шевелился.

Каждый раз, ощущая его плоть, Керри вспоминала, как пыталась расстегнуть ему брюки и снять пистолет.

Когда же кончится эта ночь? Еще очень нескоро. А что, если солдаты не уйдут с наступлением дня? Она долго так не выдержит. Надо что- то сделать, как-то отвлечься.

— Расскажи мне о себе, Линк.

Господи, ей совершенно неинтересно знать его биографию. Если бы она задумалась, то поняла, что он отлично чувствует ее настроение, ощущает, как напрягается ее тело, даже догадывается о ее мыслях. Ей лучше не знать, как внутри у него все горит от желания.

Линк вбежал в дом, буквально на несколько минут опередив солдат. Он ворвался в гостиную и стал отдавать команды. Сообщение Джо о том, что Керри ушла, взбесило его. Не сдержавшись, он несколько раз выругался, успокоив себя, что дети все равно ничего не поняли. Он спрятал их в холодном темном подполе, успокаивая себя, что лучше прятаться там, чем попасть в лапы наемников.

Только страх за ее жизнь заставил его сдерживать гнев. Линк вспомнил, что видел небольшой ручей недалеко от деревни. От самого дома к нему вела тропинка, и он решил, что Керри может быть именно там.

Ужас сжал ему горло, когда он представил, что солдаты найдут ее, беззаботно плещущуюся в прохладной воде. У Линка было всего несколько минут, чтобы спрятать одежду и Керри. На эротические фантазии, от которых он не удержался бы в любой другой ситуации, времени не было.

Он знал, что мокрая рубашка облегает красивую грудь, подчеркивая напрягшиеся соски, которые так и манят прикоснуться к ним языком. Линк лежал рядом с Керри, слушал ее дыхание и едва сдерживал себя, чтобы не дотронуться до ее груди. Когда она перевернулась на спину, было так соблазнительно просто наклонить голову и… Господи, он сходит с ума!

Он ощущал бедром ее упругую попку, такую сексуальную, что кружилась голова. Керри шевельнулась, и Линк едва не застонал.

Он старался не обращать внимания на ее волосы, посеребренные лунным светом и рассыпавшиеся красивой волной совсем рядом. Глаза в ночном свете стали темными, как сапфир. А эти губы сводили его с ума. Линк вспомнил их сладковатый вкус и отвел взгляд.

Если он проведет так всю ночь, то на рассвете будет готов немедленно предстать перед вратами ада, если судьба подарит ему шанс обладать этой женщиной.

Ему просто необходимо отвлечься. На что угодно. Только бы не думать о том, о чем мечтает больше всего на свете.

— Что ты хочешь знать? — хрипло спросил он, цепляясь за ее вопрос, как за спасительную соломинку.

— Где ты вырос?

— Сент-Луис.

— Тяжелое детство?

— Вы даже не представляете, леди, — сказал он с издевкой.

— А где твои родители?

— Оба уже умерли. Меня воспитывал отец. Мама умерла, когда я был ребенком.

— И братьев и сестер нет?

— Бог миловал.

— Почему ты так говоришь?

— Потому что мы и так бедно жили. Отец работал на пивоваренном заводе, и я после школы был предоставлен сам себе до позднего вечера. Отец был грубым, упрямым и много пьющим человеком. Все его амбиции ограничивались желанием заработать денег на оплату жилья и бутылку виски. Забота о сыне — последнее, что интересовало его в жизни. Как только я повзрослел, сразу ушел из дома. После этого я видел его лишь дважды.

— Что с ним случилось?

— Однажды они напились с другом и шли куда-то. А он упал и умер. Сердечный приступ. Его похоронили рядом с мамой. Я тогда был в Азии. Все подробности узнал из письма.

Керри не знала, что и сказать. У нее не было знакомых, которым пришлось пережить такое.

— А когда ты занялся фотографией?

— В школе. Я что-то натворил… уже не помню что, меня отправили в класс журналистики и поручили делать стенгазету. Я получил камеру и был в наказание назначен фоторепортером. — Он усмехнулся. — Я ее сломал и удрал.

— А где ты ходил в колледж?

— Колледж? — Он опять усмехнулся. — Камбоджа, Вьетнам, Африка, Ближний Восток — вот мой колледж. Я получил образование в Бейруте, в лагерях беженцев в Нигерии и Эфиопии.

— Ясно.

— Сомневаюсь, что можешь себе это приблизительно представить.

Керри уловила в голосе обиду, но не могла понять, то ли он злился на непутевого отца, то ли на отсутствие образования, или на все сразу. Она решила не уточнять.

— А ты? Какое у тебя было детство?

— Прекрасное. — Керри не могла сдержать улыбки при воспоминании о том золотом времени, когда не случился еще тот позорный скандал и все лопнуло как мыльный пузырь. — Мои родители тоже умерли, но они воспитывали меня оба.

— Ты, конечно, посещала приходскую школу.

— Да, — призналась Керри.

— Дай-ка я сам догадаюсь. Ты носила синий сарафан и белую блузку. На голове тебе делали высокие хвостики. А еще белые носочки и черные туфли. Ты никогда не пачкалась и была очень опрятной.

Керри рассмеялась:

— Очень точно.

— Ты изучала латынь и другие гуманитарные дисциплины.

Она кивнула, вспоминая, как подростком была вынуждена сидеть с родителями на приемах в гостиных, слушала скучные разговоры, тогда как ее больше интересовала музыка «Роллинг Стоунз». Она всегда знала, каким прибором надо пользоваться за столом, и не забывала поблагодарить хозяев за приятный вечер.

— Да. Работа моего отца предполагала частые переезды. Возможно, мы когда-то находились с тобой в одном и том же месте.

Эти ее слова от души повеселили Линка.

— Милая моя, ты не знаешь даже названий тех мест, где мне довелось побывать.

— Я не такая наивная.

— По сравнению с вами, сестра Керри, Ребекка с фермы Саннибрук вела просто распутную жизнь.

Она не видела его лица, но хорошо представляла это презрительное выражение. Узнав о его детстве, Керри понимала, насколько они разные люди и почему он считает ее неприспособленной к жизни.

Они помолчали, думая каждый о своем, и незаметно заснули.