Невеста Коупленда

Он сделал большой глоток из бутылки.

Ноэль выпрямилась, чтобы разглядеть лицо говорившего, которого назвали Куинном, но тот по-прежнему стоял, повернувшись в другую сторону. Он был даже выше, чем ей поначалу показалось. Могучие плечи, казалось, грозили разорвать швы его пальто. Он был без шляпы, и капли дождя на его черных волосах, оттенка воронового крыла, сверкали в свете уличного фонаря.

– Да ладно, Куинн. Твой отец вовсе не так уж плох, – дружески попенял Томас, неустойчиво опускаясь на ближайший порог. – Старик мог оставить тебя дома в Америке управлять делами компании. Вместо этого ты здесь вспоминаешь нашу школьную дружбу и наслаждаешься изысканной ночной жизнью Лондона.

Он буйно рассмеялся над иронией своей глупой шутки.

– Лучше бы он сделал это, – кисло ответил Куинн, передавая бутылку обратно Томасу. – Все, что он делал в последние три месяца, так это читал мне лекции о том, что я совершенно не подхожу для того, чтобы быть наследником «Коупленд и Пил».

При этих словах Ноэль навострила ушки. Она не имела понятия о том, что «Коупленд и Пил» – это компания, занимающаяся строительством кораблей, бороздящих океаны. Девушка понимала только то, что такое внушительное название должно подразумевать под собой большие деньги.

«Если бы я только могла увидеть его лицо», – подумала она. – «Мне не хотелось бы столкнуться с ним в трезвом рассудке». Она даже слегка вздрогнула, вновь взглянув на его широкие могучие плечи.

Куинн горько продолжил:

– Мой Бог, я подумал, что он сошел с ума. Мне кажется, он не способен видеть дальше своего носа. Он собирается разрушить «Коупленд и Пил» из-за своего проклятого ослиного упрямства.

Про себя Томас подумал о том, что упрям не один Саймон, но мудро придержал свое мнение при себе.

– Он отказывается вкладывать хоть какие-то капиталы в эксперименты. Первоначальные шаги, которые я сделал в отношении формы корпуса, ошеломляют, но нужно двигаться дальше. Мы можем усилить торговлю с Китаем, но Саймон отказывается воспринимать их всерьез. Даже по самым строгим подсчетам, корабли «Коупленд и Рил» могли бы добраться из Нью-Йорка в Кантон за сто десять дней и вернуться обратно меньше, чем за девяносто.

– Девяносто дней? – Томас даже не потрудился скрыть свою недоверчивость. – Это невозможно! Я не виню Саймона в том, что он проявляет такой скептицизм.

– Нет, это возможно, – настаивал Куинн. – Если мы проведем некоторые изменения в корпусах, наши корабли смогут делать по десять или больше узлов. К сожалению, не один я пытаюсь экспериментировать с формой корпуса. Если «Коупленд и Пил» не хотят безнадежно отстать в ближайшие пятнадцать лет, нам нужно начинать прямо сейчас – больше экспериментов с корпусом, потом построение моделей, а затем и строительство корабля. Я не понимаю, как может Саймон быть настолько слеп. Я уже подумываю о том, не бросить ли сейчас «Коупленд и Пил» и заняться этим самому. Он собирается обанкротить нас, ублюдок. А в лучшем случае он превратит нас во второсортную компанию кораблестроителей.

Глаза Томаса расширились, когда он услышал такую злобу в голосе Куинна.

– Тихо, тихо, старина, хлебни-ка еще глоточек. Побольше этого чудесного рома, и все покажется не таким уж отвратительным.

Когда Куинн обернулся, чтобы взять бутылку, полный свет уличного фонаря упал на его суровое лицо. Ноэль внезапно забыла, как дышать. Американец был молод, что-то около двадцати пяти или чуть больше, и невероятно привлекателен. Но это была непривычная, грубая привлекательность, не характерная для англичан. Его кожа была бронзовой. Пряди черных волос, которые Ноэль удалось рассмотреть раньше, падали на широкий лоб. Его скулы были высокими, нос крепкий, узкий в переносице. Линия челюсти была четкой и жесткой. Сильнее всего привлекали внимание пронзительные глаза, черные, как куски оникса.

Крохотные волоски на ее шее приподнялись. Ее инстинкты, обострившиеся оттого, что долгое время ей приходилось жить своим умом, предупреждали о том, что он не из тех мужчин, с которыми можно шутить.

– По крайней мере, Саймону следовало бы порадоваться тому признанию, которое ты получил в обществе. Учитывая то, что половина мамаш Лондона рассчитывают выдать за тебя своих незамужних дочек, тебя можно назвать добычей сезона, – не без зависти отметил Томас.

Ноэль более пристально взглянула на Куинна. Она попыталась понять, почему богатые леди, имеющие красивую одежду и много еды, могут захотеть выйти замуж за этого угрожающего чужестранца. Они должны быть сумасшедшими, чтобы желать попасть во власть этому мужчине.

– Поверь мне, Томас, это не то, что я мог бы пожелать даже своему худшему врагу! – Куинн вытащил из кармана тонкую сигару с отрезанным кончиком и зажег ее. – Все эти разряженные, раскормленные матроны, подсовывающие мне своих бледных от страха дочек. Этого достаточно, чтобы отвратить мужчину от женщин!

– Иисусе! – воскликнул Томас. – Куинн Коупленд – женоненавистник! Это никогда не будет звучать убедительно, старина. Ну уж нет, насколько я вижу, ты уже помечен, помечен для мышеловки священника!

– Заткнись, Том, – прорычал Куинн. Он сделал глубокий глоток из бутылки, проглотив ром так, как будто это была вода.

Томас ухмыльнулся, наслаждаясь смущением Куинна.

– Ты можешь мне довериться. Какая же из этих высокородных особ будет выбрана твоей невестой?

– Проклятье, Том, и ты туда же!

– О, так Саймон уже допытывался у тебя об этом?

– Годами, – ответил Куинн, лениво облокотившись на фонарный столб. Дым от сигары завивался колечками вокруг его темных волос. – В конце концов, он сказал мне, что больше не будет просить меня жениться. Он приказывает мне сделать это.

– Это довольно жестко даже для Саймона, не правда ли?

– Я тоже так думаю, – саркастически ответил Куинн.

Даже в своем нынешнем одурманенном состоянии Томас почувствовал, что в сложных отношениях между Саймоном и его твердолобым сыном есть нечто большее, чем просто несогласие по вопросу управления «Коупленд и Пил» или семейному положению Куинна.

– Если он так хочет невесту Коупленда, почему бы ему самому не жениться снова?

– Ты кое о чем забываешь, Том. Саймон, как и многие американцы, человек, сделавший себя сам. Он начинал учеником плотника, когда ему было тринадцать. И к сорока годам сумел подняться до одного из крупнейших кораблестроителей в мире. Сейчас, в пятьдесят, он хочет вообще забыть о том, что когда-то был учеником плотника. Саймон хочет, чтобы имя Коупленд было так же уважаемо, как имена Уинтроп, Ливингстон или Франклин. И хотя он никогда не признает этого, он уже создал себе видение династии Коуплендов: от старшего сына к старшему сыну. Но для этой династии ему нужна женщина. Не любая женщина, естественно. Только какая-нибудь особа безупречного происхождения может быть следующей невестой Коупленда,– Куинн стряхнул пепел с сигары в лужу, где он исчез с шипящим звуком. – Ну и конечно, он верит, что правильная жена облагородит меня и сделает респектабельным.

Томас захихикал, его слова начали сливаться вместе.

– Ты только представь себе это. Куинн Коупленд, августейший гражданин, оплот церкви, краеугольный камень династии Коуплендов, покидает дом ровно в шесть ноль-ноль. Целует у двери свою супругу, у которой лицо как пудинг.

– Щипает служанку, – вставил Куинн, распутно ухмыльнувшись.

– О, ради Бога, нет, дружище! – объявил Томас с насмешливым ужасом. – Не перед детьми!

– Перед всеми шестью из них, – ханжески добавил Куинн.

– Какими шестью! Ты забыл о близнецах!

– Восемь? – прорычал Куинн, выбрасывая уже пустую бутылку в переполненную сточную канаву. – Проклятье, Томас Салли, ты зашел слишком далеко!

В безуспешной попытке держать себя с достоинством, Томас выпрямился.

– Я не единственный, кто зашел слишком далеко. Это все твоя жена, с лицом похожим на картофелину.

– Ты сказал – с лицом как пудинг. Ты уж определись, наконец!

– Пудинг, картофелина – в любом случае ты сможешь заниматься с ней любовью, только накрыв ее уродливое лицо подолом ее ночной рубашки.