Год зеро

Натан Ли знал, что клоны подключатся к его поиску, как только обретут свободу. Они отправятся на край земли искать своих любимых. Клоны никогда не поверят, что две тысячи лет — восемьдесят поколений или даже больше — миновали и что их жены и дети давно обратились в прах. Он не хотел говорить им правду. Передать факел — в этом состояла задача Натана Ли, просто и ясно. Кто знает, что откроют им бесконечные мили?

Он поставил глобус между собой и Беном.

— Вот наш мир. Все земли и моря. — Натан Ли сжал кулак и поднес его к глобусу. — Сухрраа. Луна. — Он обрисовал в воздухе круг. — Шим-шаа. Солнце. — Он остановил глобус и стал показывать: — Израиль. Иерусалим. Египет. Рим. Баавил — Вавилон.

Бен переключил внимание с манящего в неизведанные дали глобуса на Натана Ли.

— Зачем показываешь мне?

Даже этот бесстрастный голос и покрытая шрамами маска стоика не скрыли его страстного нетерпения и восхищения.

— Пришло время дать вам гуул-паа-нье, — сказал Натан Ли. — Крылья. Ты можешь научить летать остальных.

— Крылья… — с опаской проворчал Бен.

— Весь мир перед вами.

Натан Ли придал глобусу медленное вращение.

— Это ваш мир. — Бен даже не взглянул на глобус.

Так. Значит, Бен проникся трайбализмом. А Натан Ли, соответственно, — чужак. Раньше Бен не проявлял к нему враждебности.

— И ваш тоже, — сказал Натан Ли.

Бен насмешливо хмыкнул:

— Слова. Западня.

— Это не западня. Когда наступит подходящий момент, вас выпустят на свободу.

— Ты нас освободишь?

— Да.

— И таким образом, станешь нашим господином?

— Не я.

Бен был крепкий орешек. Он прощупывал предложение.

— Ты сделал нас рабами… даром?

Натан Ли не стал исправлять выбор слов. Они были подопытными животными. Ничего личного. Просто невозможно объяснить ему весь ужас их положения.

— Бен, — вздохнул он, — у-саад. Будь свободным.

— Ты хочешь, чтобы мы опять поверили.

Он не сказал, во что. Это было слишком всеобъемлюще. Без веры нет сомнения, а без сомнения — веры. На таком фундаменте воздвигли Лос-Аламос.

— Я вот заметил, — сказал Натан Ли, — ты ходишь, осматриваешь все вокруг. Принюхиваешься к ветру. Ты сказал, мы похожи. И я уверен: ты готовишься к побегу.

Тем не менее Бена он пока не убедил.

— Почему ты делаешь это?

— Потому что с вами я освобождаю себя, — ответил Натан Ли.

Ответ, похоже, на некоторое время удовлетворил Бена.

Натан Ли остановил глобус. Приложил палец к Нью-Мексико.

— Мы здесь. Город Лос-Аламос. А вот это все — Америка.

Бен немного послушал, но затем повернулся к Натану Ли.

— Веди нас, — сказал он.

Натан Ли запнулся. Они доверятся ему? Но ведь ему… в другую сторону. Он закончил поиск того, что стремятся найти они.

— Я не могу. — Он боялся, что не сможет объяснить это. — Здесь мое сердце.

Совершенно неожиданно Бен сказал:

— Возьми ее с собой.

Натан Ли вздрогнул. Он взглянул на Иззи — тот пожал плечами.

— Ты о ком?

Наверняка о Миранде. Иишо в красках описал ее остальным — зеленоглазую колдунью.

— О твоей дочери, — сказал Бен.

Стены дрогнули.

— Что? — прошептал Натан Ли.

— Маленькая девочка, — уточнил Бен.

Будто холодом обдало спину. Натан Ли онемел.

Увидев, что Натан Ли в шоке, грубо встрял Иззи:

— Кто сказал тебе о ребенке?

— Никто, — ответил Бен. — Я часто слышал, как она пела по ночам. Но потом она изменилась. Стала кричать. Одичала. Песни превратились в рыдания.

«Призрак моей дочери». Натан Ли чувствовал, будто его пришпилили, как бабочку.

— Мне ничего не оставалось, как только слушать, — продолжал Бен. — Это разрывало мне сердце. А потом появился ты. Пел ей. Тогда впервые я услышал твой голос. Слов не понимал, но слушал часами. Ты изгонял из нее бесов — одного за другим. Освобождая от них девочку, ты исцелял и меня. Дикость во мне отступала.

И тут Натан Ли понял, кого он имеет в виду. Бен, наверное, слышал их с Тарой через стальные стены. Он выдохнул.

— Девочка, — сказал Натан Ли. — Тара. Неандерталка.

Мир снова обрел вращение.

Иззи тоже расслабился.

— Я тебе никогда не говорил, — закончил Бен на своем диалекте. — Ты дал мне надежду. В первый раз. Второй был, когда ты вывел нас из-под земли на солнце. Я знал, что это твоих рук дело, как только услышал твой голос. А теперь ты даришь нам крылья. Ты понимаешь, о чем я? Ты уже ведешь нас за собой. Выходит, ты должен идти.

Как у него все просто. Натан Ли подвинул ему банку с бобами, протянул консервный нож и сказал:

— Открой-ка.

Все последующие дни они внедрялись в двадцать первый век. Комната стала напоминать свалку отходов. Натан Ли и Иззи тащили сюда все, что могло пригодиться клонам на диких просторах Америки. Фонари, вольтметры для всех типов батарей, бинокли, швейцарский армейский нож, спички, набор инструментов, монтировка, саморезы, средство для отпугивания москитов, рыболовные крючки, пакетики с чаем, лапша быстрого приготовления, термозащитное одеяло, книги и журналы, атлас, пластиковые бутылки, набор для определения степени загрязнения воды, рюкзаки, проволока, коробка армейских пайков с разогревом, светящиеся палочки, пара штанов с молнией, карандаши и точилка для них, бумага. Не все это было предметами первой необходимости, например туалетная бумага и часы. Но завалены были все углы.

Целый день ушел на изучение замков, следующий был посвящен компасу. В пустом коридоре Бен осваивал велосипед. Его учили читать дорожные знаки, символы, карты; различать цвета и сроки реализации на упаковках с пищевыми продуктами. Иззи составил небольшой англо-арамейский словарь с переводом самых распространенных надписей, которые встречаются на улицах: «Проход запрещен», «Высокое напряжение» и даже «Парковка запрещена», «Курение запрещено» и «Разворот запрещен». Не было никакого смысла ломать голову над тем, что вряд ли понадобится. По ночам Бен зубрил, корпел в камере над журналами «Нэшнл джиогрэфик», учился писать буквы алфавита.

Наконец Натан Ли решил, что Бен готов выйти на публику. Как-то днем тот появился во дворе… на велосипеде. Клоны замерли, как статуи. Он сделал три круга по двору, лавируя между застывших в шоке товарищей, дребезжа звонком, а затем остановился у костра. Вокруг волшебного аппарата потихоньку собралась толпа. Натан Ли наблюдал из тени дверного проема. Тут он ощутил, что и за ним наблюдают. Низко пригнувшись к земле, сквозь языки пламени в него вперил полный ненависти взгляд Иишо.

Каждый день Лос-Аламос покидала очередная горстка людей, чтобы спуститься в лагерь паломников. Либо они устали ждать неотвратимого, либо их манило примитивное христианство, либо они отправились в путь, чтобы облегчить страдания, либо прослышали, что среди осаждавших находятся родственники, которых они давно считали умершими. Все отлично знали, что красная от яда долина опасна для жизни и они рискуют никогда не вернуться за ограду и не получить пропуск в бункер-убежище. И тем не менее люди покидали город со спокойным сердцем, ведя грузовики с едой и медикаментами.

Лос-Аламос охотно отпускал их. Удерживать было бессмысленно, да и грузовикам требовались шоферы. А главное: была надежда, что эти отбывающие жители будут приняты как посланцы города света. Многие брали с собой мобильные телефоны и, пока были живы батареи, оставались на связи с друзьями и соседями по Месе. Как правило, они демонстрировали наигранную бодрость. Ведь, в конце концов, решение уйти они принимали сами. Спустя несколько дней голоса уехавших умолкали, переходя в область памяти.

К такого рода эмиграции относились как к эвтаназии. Люди с сочувствием воспринимали доводы отъезжающих, устраивали им душещипательные проводы, вспоминали старые добрые времена, сопровождали до ворот, давая им понять, что они сделали героический выбор. При всем этом их отъезды считались бессмысленной тратой жизни, едва ли не дезертирством. Никто не в состоянии был предположить, что собирались делать «эмигранты» там, куда шли.