Страница 8 из 10
Я прислонился к Дианиному плечу:
— Послушай, дорогая, это важно. Нет идей, как мне вообще с ним связаться?
Она улыбнулась:
— Ты такой милый, когда тебе не терпится!
— Ты знаешь, где…
— Естественно.
— Где, где?
— Вон стоит. — Она показала рукой.
Напротив одной из весьма экспрессивных картин Нёрума — истекающий кровью мужчина в садомазохистском кожаном шлеме — маячил некто худощавый, прямой и в костюме. В лысом загорелом черепе отражался свет прожекторов. Взбухшие, узловатые жилы на виске. Костюм явно сшит на заказ. На Сэвил-роу, как я понял. Рубашка без галстука.
— Позвать его, любимый?
Я кивнул и посмотрел ей вслед. Приготовился. Заметил его благосклонный кивок, когда Диана обратилась к нему и указала в мою сторону. Они подошли ко мне. Я улыбнулся, но не слишком широко, протянул руку чуть раньше, чем он приблизился, — но не слишком рано. Повернулся к нему всем корпусом, глаза в глаза. Семьдесят восемь процентов.
— Роджер Браун, очень приятно, — свое имя я произнес на английский манер.
— Клас Грааф, мне также очень приятно, с моей стороны.
Если не считать этой по-иностранному витиеватой вежливой конструкции, его норвежский был почти безупречен. Рука сухая, горячая, рукопожатие твердое, но в меру, длительность — положенные три секунды. Взгляд спокойный, любопытный, бодрый, непринужденная, дружелюбная улыбка. Единственное, что меня смутило, — он оказался не таким высоким, как я рассчитывал. От силы метр восемьдесят — некоторое разочарование, с учетом лидерства голландцев в антропометрическом отношении, средний рост мужчины — 183,4 см.
Прозвучал гитарный аккорд. Точнее — Gllsus4, с которого начинается «А Hard Day's Night» у «Битлз», из одноименного альбома 1964 года. Я знал это, потому что сам закачал его в качестве рингтона Диане на ее мобильник от «Прада». Она поднесла тонкую, элегантную вещицу к уху и, кивнув с извиняющимся видом, отвернулась.
— Я слышал, господин Грааф перебрался к нам сюда совсем недавно?
Я сам слышал, как это прозвучало — репликой из эдакой старомодной радиопьесы, но назначение вступительной фразы — подстроиться под собеседника и продемонстрировать собственный низкий статус. А уж преображение себя ждать не заставит.
— Я получил в наследство от бабушки квартиру, на Оскарс-гате. Она два года пустовала и нуждается в ремонте.
— Вот как!
Я, улыбаясь, поднял обе брови — выражение интереса, но без назойливости. Только чтобы дать ему возможность, следуя социальным кодам, ответить чуть более развернуто.
— Да, — сказал Грааф. — Приятно сделать перерыв после многих лет напряженной работы.
Теперь ничто не мешало перейти прямо к делу:
— В «ХОТЕ», насколько я понимаю?
Он глянул на меня в легком изумлении:
— Вы знаете эту фирму?
— У рекрутинговой фирмы, в которой я работаю, среди заказчиков есть их конкурент, «Патфайндер». Знаете их?
— Более-менее. Работает на «Хортен», если не путаю. Маленькие да удаленькие, не так ли?
— Даже подросли немножко за те месяцы, пока вас не было в этой отрасли.
— В GPS с этим быстро, — сказал Грааф, вертя в руке бокал с шампанским. — Все нацелены на экспансию, наш девиз — вырасти или умри.
— Это я заметил. Видимо, поэтому «ХОТЕ» и продали?
Улыбка Граафа выразилась только в тонкой сеточке морщин на выдубленной коричневой коже вокруг светло-голубых глаз.
— Самый быстрый способ вырасти — это, как известно, продаться крупной фирме. Эксперты считают, что тем, кто не вошел в один из пяти крупнейших GPS-холдингов, жить осталось года два.
— Но вы с этим, как я понял, не согласны?
— Я считаю, что для выживания главное — инновации и гибкость. И пока есть достаточное финансирование, маленькая, но маневренная единица — это лучше, чем большая. Признаюсь, что если бы даже я сам разбогател от продажи «ХОТЕ», то все равно выступил бы против ее продажи и уволился бы сразу после нее. — И снова эта мгновенная улыбка смягчила его жесткое, но холеное лицо. — Хотя, наверное, это просто у меня такая партизанская натура. Тебе не кажется?
«Тебе». Хороший знак.
— Я знаю только, что «Патфайндер» ищет управляющего директора, — сказал я и сделал знак Нику, чтобы принес нам еще шампанского. — Такого, который смог бы противостоять иностранным попыткам их купить.
— Даже так?
— А у меня такое впечатление, что ты мог бы оказаться для них очень привлекательным кандидатом. Правда, интересно?
Грааф рассмеялся. Это был приятный смех.
— Очень жаль, Роджер, но мне надо квартирой заниматься.
По имени назвал.
— Я не о самой работе, Клас. А о том, что просто интересно об этом поговорить.
— Ты не видел эту квартиру, Роджер. Она старая. И огромная. Вчера я обнаружил новую комнату, за кухней.
Я взглянул на него. Это не только заслуга Сэвилроу, что костюм так хорошо на нем сидит. Это еще и отличная физическая форма. Внутренняя форма, я бы сказал. Не бугрящиеся накачанные мышцы, а сухая, жилистая сила, едва выказывающая себя в сосудах на шее и затылке, в осанке, в медленном дыхании, в голубом кислородном голоде артерий на тыльной стороне кистей. Впрочем, и о твердости мышц под тканью костюма вполне можно было догадаться. Упертый, подумал я. Беспощадно упертый. Я уже решил для себя: я хочу заполучить эту голову.
— Искусство любишь, Клас? — спросил я, протягивая ему один из бокалов, с которыми вернулся Ник.
— Да. И нет. Я люблю такое искусство, которое показывает. Но то, что я вижу, — это чаще всего заявка на красоту и истину, которых нет. Возможно, на уровне замысла они имеются, но нет коммуникативного таланта это передать. А там, где я не могу увидеть красоты или истины, там для меня их и нет, вот и все. Художник, утверждающий, будто он не понят, почти всегда плохой художник, и вот это, к его несчастью, многим как раз понятно.
— Тут мы сходимся, — сказал я и поднял бокал.
— Я извиняю большинству недостаток таланта, видимо, потому, что мне самому его не так много досталось, — сказал Грааф и едва смочил шампанским тонкие губы. — Но не художникам. Мы, бесталанные, работаем в поте лица своего и платим за то, чтобы они могли резвиться вместо нас. Это честно, и так должно быть. Но пусть тогда хоть резвятся хорошо.
Я уже понял и знал то, что результаты тестов и углубленного интервью только подтвердят. Это тот, кто нужен. Имей «ISCO» или «Mercuri Urval» два года на поиски, им бы все равно не найти лучшего кандидата.
— Знаешь что, Клас? Нам надо потолковать. Диана мне как раз это предложила. — Я протянул ему свою визитную карточку. Без адреса, факса или веб-страницы, только имя, мобильный номер и «Альфа» в уголке крохотными буквами.
— Я ведь уже сказал… — начал Грааф и взглянул на мою карточку.
— Слушай, — перебил я. — Человек не знает, что для него благо, как говорит Диана. Я не знаю, о чем мы с тобой потолкуем — давай об искусстве. Или о будущем. Или о ремонте домов — у меня есть, кстати, парочка мастеров на примете — лучшие в Осло и берут умеренно. Но потолковать нам надо. Как насчет завтра, в три?
Грааф мгновение смотрел на меня, улыбаясь. Потом погладил подбородок тонкими пальцами.
— По-моему, изначальная идея визитных карточек — снабдить получателя информацией, нужной для нанесения визитов.
Я достал конклиновскую авторучку, написал офисный адрес на обороте визитки и проследил, как она скрылась в пиджачном кармане Граафа.
— Надеюсь, мы потолкуем с тобой, Роджер, но теперь мне пора домой — набраться сил, чтобы ругаться с моими столярами по-польски. Мой привет твоей очаровательной жене.
Грааф четко, по-военному, откланялся, повернулся на каблуках и направился к двери.
Я все еще смотрел ему вслед, когда подошла Диана:
— Ну как, любимый?
— Роскошный экземпляр. Взгляни хотя бы на походку. Хищник семейства кошачьих. Превосходно!
— Ты хочешь сказать…
— Он ухитрился даже притвориться, что эта работа его не интересует. Господи, я должен добыть эту голову, я сделаю из нее чучело с подкрашенными зубами и повешу на стенку.