Страница 7 из 60
— Кроме всего прочего, на карту поставлено твое здоровье.
Согнувшись в три погибели, я смотрю ему вслед, пока тени сада не прячут его от моих глаз, но готов поклясться, что он улыбается, это видно даже по удаляющейся в потемках спине. Тем сильнее он меня бесит.
Стараясь дышать глубже, чтобы поскорее прогнать спровоцированный им грудной спазм, раскуриваю сигарету — последнюю из пачки. Мобильник, внезапно завибрировав у пояса, заставляет меня вздрогнуть. Кто может звонить в такой час? Хватаю трубку, готовый к худшему.
— Добрый вечер, Морган. Надеюсь, я вас не разбудил.
Меня пробирает леденящий озноб, сигарета выпадает изо рта.
— Гелиос…
— Вы как будто удивлены. Разве я вам не обещал, что этим летом свяжусь с вами?
— Ну, вообще-то… — бормочу я, — наверное…
Засим повисает долгая пауза.
— Морган, ваш голос как-то странно звучит. Я что, вытащил вас из постели? Но вы же, помнится, сова, привыкли ложиться поздно?
Похоже, он пытается намекнуть на что-то пикантное, но у меня нет ни малейшего желания шутить.
— У нас проблемы, Гелиос. Громадные проблемы.
— С вашим братом? А я думал, он держится как нельзя более чуде…
— Мне придется срочно отправиться в Индию.
Тут я в деталях описываю ему приезд нашего адвоката и бедственное положение, в которое попал отец. Заодно ввернул и пару слов об угрозе преследования, нависшей над Франсуа Ксавье, и о том, какие последствия все это может повлечь для меня. Он слушает не прерывая, а когда я наконец умолкаю, принимается кашлять.
— Сами видите, Гелиос, положение катастрофическое, — нажимаю я, одновременно тряся пустой пачкой, будто оттуда каким-то чудом могла выпасть еще одна сигарета.
— Ну, прежде чем толковать о катастрофе, давайте подождем, увидим, как все обернется.
Во мне начинает проклевываться росток безумной надежды. У Гелиоса длинные руки. Очень длинные, уж я-то более чем хорошо об этом осведомлен.
— Послушайте… если бы вы смогли чем-то… чем бы то ни было помочь в этом деле, я вас уверяю, что со своей стороны…
— Терпение, Морган. Дайте мне немного времени, я должен кое-что прояснить, вы же, простите, если это вас задевает, но, по существу, вы ничего не знаете. Или почти ничего из того, что нужно.
— Но я слово в слово пересказал вам все, что говорит адвокат моего отца.
— Навабраи Сундарайян, верно? Ничего о нем не слышал. За какие дела он берется?
— Он не из тех, кого можно назвать звездой этой профессии. Просто друг отца. Двадцать лет назад он занимался формальностями усыновления Этти. И у него есть влиятельные знакомые.
— Понятно, — протянул он, и я уловил в его голосе оттенок презрения. — Как бы то ни было, эти его связи не столь значительны, чтобы слава о нем соблаговолила достигнуть моих ушей. Я найду вам защитника, который специализируется именно на том, чтобы доводить дела подобного рода до благоприятного конца.
— Я вам очень благодарен. — проговорил я, толком не понимая, обращаю ли эти слова к Гелиосу или ко всем богам, способным меня услышать.
— Не благодарите. Я не меньше вашего заинтересован в том, чтобы предоставить в распоряжение вашего отца наилучшую защиту из всех возможных и, если потребуется, подергать за кое-какие ниточки, чтобы выпутать его из этой скверной истории. Время поджимает, вам придется взяться за работу как можно скорее.
Кровь отхлынула от моей физиономии.
— Прошу прощения?
— У вас что, память короткая, Морган? — осведомился он весьма сухо. — Вы меня удивляете.
Наш с ним последний разговор, имевший место год назад, стал мало-помалу пробивать себе дорожку в извилинах моего мозга.
— Что вы мне предлагаете?
— Охоту за сокровищем. За древней маской, которую я потерял.
— Что за маска?
— Египетская.
— Если память мне не изменяет, вы сейчас погрузились в египетскую древность?
Он насмешливо фыркнул:
— Я не какой-нибудь фанатик. Эта маска — вещь уникальная, и ей не терпится вернуться к своему хозяину.
— Как в свое время мечу Александра? — вставил я задиристо. — Что вы с ним сделали, Гелиос?
— Морган, уговор между нами яснее ясного: никаких вопросов.
— Вы забываете, что у одного из моих друзей неприятностей выше головы из-за этого меча.
— Я ничего не забываю. Ваш друг — хранитель египетских древностей Лувра. Профессор Ксавье, не так ли?
— Да. Тот самый Ксавье, что подписал…
Вдруг ужасающая мысль пробуждается в моей голове. Коллекция Тутанхамона! Его знаменитая посмертная маска! Похищение по всем пунктам соответствовало характерному для Гелиоса образу действий.
— Гелиос, — хрипло выговариваю я, — какая она, эта ваша маска?
— Погодите немного. Гиацинт скоро снабдит вас всей необходимой информацией.
— Вы имеете какое-нибудь, близкое или отдаленное, касательство к тому, что случилось сегодня утром в Бурже? — Этот вопрос я решаюсь пролепетать едва слышным голосом.
Телефонная трубка отзывается резким саркастическим смешком.
Во рту у меня вдруг так пересыхает, что язык липнет к нёбу, будто клочок кожи.
— Морган, вы меня оскорбляете, — цедит он с угрозой.
— У меня не было такого намерения. Но я надеюсь, что вы не пошлете меня вдогонку за бандой до зубов вооруженных наемников или не предложите порыться в тайнах египетских секретных служб, чтобы перехватить маску Тутанхамона.
— О! Морган, а почему бы мне не прибрать к рукам Сфинкса? Маска Тутанхамона… Прелестная безделушка, охотно бы ее приобрел, но нет. Скорблю, но вынужден вас разочаровать — маска этого бедного малого мне в высшей степени безразлична. Хотя это похищение, прямо скажем, мастерская работа, истинный шедевр и, разумеется, весьма прискорбный факт для такого ученого человека, как вы, да и для культуры трагична потеря подобных экспонатов, я тем не менее лелею куда более возвышенные притязания. У маски, которая меня интересует, не аккуратненький вздернутый носик, а длинная шакалья морда и заостренные уши.
— Анубис?
— Я же вам сказал: Гиацинт свяжется с вами. А пока спокойной но…
— Подождите! Мой отец…
— Внесем ясность, Морган: это сделка. Я вытаскиваю для вас каштаны из огня в этих делах с вашим отцом и вашим другом, но взамен вы мне приносите маску. Выбирайте.
— Но я не…
— Да или нет? — (Я прикусил язык, пытка была невыносима.) — Отлично. Даю вам время поразмыслить до прибытия нашего дорогого Гиацинта.
— Постойте! Гелиос!
Он повесил трубку.
Терзаемый яростью и бессилием, я прошелся по саду.
Шантаж. Снова… В тот раз он использовал Этти, теперь — отца. Значит, у этого человека нет ни капли совести, он ни перед чем не остановится? А мне сейчас; при таких обстоятельствах, пускаться в новую погоню за сокровищем…
Я провел целый год, бегая с братом по психиатрам и невропатологам, день и ночь глаз с него не спускал, от меня не мог ускользнуть малейший рецидив, я улавливал самый слабый сигнал тревоги, изо всех сил помогая ему снова стать самим собой. Долгие месяцы я себя изводил и мучил, поскольку знал: если здоровье Этти не поправится, папа опять замкнется, я потеряю его навсегда.
Сколько раз я впадал в отчаяние, теряя силы на этой изнурительной дистанции! А Мадлен — сколько раз она спешила на помощь, когда мне становилось уж совсем невмоготу: с одной стороны Этти, с другой работа, а тут еще несвоевременные папины эскапады и все эти мелкие повседневные заботы, которые, как они ни смешны, способны в два счета оборачиваться адской мукой…
Те несколько дней в Греции должны были стать прологом новой жизни, знаком того, что все худшее осталось позади, существование наконец нормализуется. И вот, извольте, вместо этого я опять качусь в пропасть.
Я чувствовал себя одновременно изнуренным и готовым взорваться, подавленным до крайности и взбешенным: сил у меня и так едва хватало, чтобы вынести все то, что свалилось на мои плечи за последние несколько часов, и тут еще Гелиос. Охота за сокровищем… Когда отец в тюрьме, один из лучших друзей попал под подозрение по моей вине, а брат в любой момент может опять сорваться в депрессию.