Страница 5 из 60
«Знаешь, Морган, такого рода демонстраций нежности боятся именно те мужчины, которые сомневаются в своей мужественности!» — выйдя из себя, сказал мне однажды папа, когда я при нем грубо отреагировал на ласковый жест Этти.
Помню, я тогда заперся у себя в комнате и целый вечер умирал там от стыда при мысли, что отец может подумать, будто я женоподобен или того хуже. В ту пору я мечтал попасть в элитные армейские части, отличиться как воин, сделать карьеру…
Телефонный звонок, раздавшись из кухни, заставил меня так вздрогнуть, что тарелочка, которая сушилась на верху посудной груды, спланировала вниз и, пролетев добрых два метра, приземлилась на плиту.
— На сей раз я защищаю невиновного! — провозгласил Этти.
— Алло! Да, это я. Я вас плохо слышу, говорите погро… Навабраи? — (Брат кинулся к телефону, нажат кнопку громкой связи.) — Таможенники? Аэропорт Орли? Но что вы делаете в Орли? Где отец? Как у него дела?
Навабраи Сундарайян был другом моего отца и его индийским адвокатом. Это он двадцать лет назад занимался хлопотами, связанными с необходимостью узаконить усыновление Этти.
— Я прилетел первым же самолетом, Морган, — сказал он по-английски. — Было необходимо, чтобы я…
Этти вырвал у меня из рук трубку и, задыхаясь от волнения, закричал на хинди:
— Навабраи! Где господин мой отец?
В трубке послышался стон. Потом раздались слова:
— Господин Лафет в Дели. В тюрьме…
— Вы не вправе здесь парковаться, месье: вы загораживаете доступ в аэропорт! Въезд на парковку справа, в двух метрах от вас.
Я заглушил мотор и уставился на служителя в униформе:
— Это исключительная ситуация!
— Сожалею, месье. Все автомобили, остановившиеся перед входными дверями, подлежат незамедлительной эвакуации, — назубок отбарабанил он. — Это вопрос безопасности.
— Говорю вам: это особый случай! — взорвался я. — Мы должны взять пассажира, который в настоящую минуту проходит таможенный контр…
— А я вам говорю — проезжайте, месье. Или вы предпочитаете выкупать свой автомобиль со штрафной стоянки?
Я хотел ответить резкостью, но Этти меня остановил:
— Морган, мы теряем время.
Удержав ругательство на кончике языка, я снова включил зажигание и, развернувшись так, что шины завизжали, рванул к подземному паркингу Орли, разумеется, переполненному.
Минут пятнадцать мы колесили, ища, куда бы приткнуться, потом пришлось метаться по лестницам, эскалаторам и бесконечным коридорам аэропорта в поисках прохода через таможню.
Мы раз десять спрашивали у встречных дорогу, добрых полчаса потратили, прежде чем полицейский наконец показал нам дверь нужного кабинета, в которую я застучал, безуспешно пытаясь сглотнуть застрявший в горле комок.
Дверь отворилась. Перед нами возникла молодая женщина в бело-синей униформе. Она воззрилась на нас странновато — в этом взгляде раздражения было столько же, сколько усталости.
— Да? — выдохнула она, раздосадованная тем, что в столь поздний час ее побеспокоил штатский.
— Добрый вечер, я Морган Лафет, и мне…
— Очень смешно, — перебила она и попыталась захлопнуть дверь. Но я успел просунуть туда ногу и, задетый за живое, отчеканил:
— У меня нет ни малейшего желания шутить, мадемуазель!
— Сию же минуту уберите ногу, месье! — сквозь зубы с угрозой прошипела она.
Тут вмешался Этти: он предъявил ей свое удостоверение личности, что, похоже, слегка поубавило ее напор.
— Мы профессора Лафет, Морган и Этти. Адвокат нашего отца, мэтр Навабраи Сундарайян, известил нас, что его удерживают здесь по причине, которую он не в состоянии нам объяснить. Так, может быть, вы могли бы просветить нас на этот счет?
После непродолжительного колебания молодая женщина пригласила нас войти в тесный кабинет без окон и усадила на стулья, стоявшие по бокам металлического секретера, за который она села сама.
— Извините меня, — выговорила она с некоторым смущением. — Нам иногда приходится иметь дело с шутниками, вот и…
— Почему таможня задержала мэтра Сундарайяна? — перебил я. — Где он?
Она махнула рукой, изобразив дежурную улыбку:
— Да нет же, он вовсе не под арестом. Мы просто проверяем кое-какую информацию.
Мы с братом обменялись настороженными взглядами. Уж не связано ли это с арестом нашего отца в Индии?
Папа в тюрьме… Шок был таким, что мне все еще не удавалось собраться с мыслями, трезво взвесить, к чему это ведет.
— Вы проверяете информацию? — повторил брат. — Какую?
— Ничего серьезного, не беспокойтесь, это все административная рутина. По сути, месье Сунад… Сонад…
— Сундарайян, — подсказал Этти. — Навабраи Сундарайян.
— Да, благодарю. Пока пассажиры проходили через контроль, к нам поступил сигнал, что этот господин фигурирует в списке разыскиваемых Интерполом… — Взглянув на наши оторопелые физиономии, она осеклась, не закончив фразы, и поспешила уточнить: — Конечно, он здесь ни при чем. Речь идет об ошибке. По правде говоря, мы… В конце концов контролеры не… Как бы вам сказать? Он…
— Что? — На сей раз уже Этти раздраженно прервал ее.
— Это проблема, связанная с машинной обработкой информации, — наконец призналась она. — Так вышло, что мы только сейчас смогли завершить проверку и подтвердить идентичность данного лица. Мне очень жаль, но такие вещи случаются… А, вот и он!
В кабинет вошел человек в поношенном костюме с маленьким чемоданчиком в руке, его сопровождали таможенник и двое полицейских. Лет пятидесяти, маленький и пузатый, с медно-красным лицом, наполовину скрытым пышными черными усами, подстриженными с большим тщанием, он при виде нас заметно взбодрился и пропыхтел приветствие, несколько более почтительное, нежели обычный «добрый день»:
— Намаскар!
— Противопоказаний не имеется, — кратко уточнил один из полицейских, обращаясь к молодой женщине, и тотчас смешался с толпой коллег.
— Вы можете идти, — изрекла девица на тяжеловесном английском, протягивая нашему другу паспорт, который ей только что передал полицейский. — Примите наши извинения за эту непредвиденную задержку, мистер Сандай…
— Сундарайян, — поправил тот. — Навабраи Сундарайян.
Я подтолкнул его к выходу, мы учтиво, но особо не распинаясь, простились с сотрудницей таможни и, едва отойдя на несколько шагов, насели на Навабраи, требуя, чтобы он рассказал нам всю историю.
Он устремил на нас полный уныния взгляд:
— Его арестовали неделю назад.
— Неделю?! — закричал я.
Адвокат закачал головой, словно боксер, разминающий свои шейные позвонки. В Индии этот жест означает «да».
— Я сам узнал об этом всего несколько часов назад. Господин Лафет — жертва ужасной судебной ошибки. Я сразу поспешил сюда, чтобы вас известить и попытаться через ваши инстанции воздействовать…
— В чем его обвиняют? — спросил я.
— Как это говорят по-английски? «Продажа военных секретов террористам».
Мой брат, пораженный, рухнул в одно из отлитых из пластика кресел коридора.
— Господин мой отец — террорист?
— На содержании у Пакистана.
Навабраи стал объяснять нам, что один из членов группы, которой руководил папа, по всей вероятности, использовал его электронную почту и его компьютер для пересылки этой самой «секретной информации» — поди пойми, что это значит! — группировке пакистанских террористов. А поскольку он дал деру при первых признаках опасности, отцу пришлось отвечать на обвинения абсолютно неожиданные, от него потребовали объяснить то, о чем он не имел ни малейшего понятия.
— Сейчас он временно задержан, но есть опасность, что расследование затянется.
Я продолжал допрашивать адвоката:
— А о чем думает французское посольство?
— Видите ли, Морган, это вопрос деликатный. Потому-то я и предпочел отыскать вас и привезти с собой в Индию, чтобы ускорить процедуру.
— Хорошо, я в вашем распоряжении, — согласился я.
Этти устремил на меня взгляд, полный решимости.