Страница 96 из 112
Я набросился на него.
— Драх не имеет к этому никакого отношения. Его вообще нет в доме.
— Я видел его вчера — он крался к кладовке с бумагой.
— Ты ошибся.
Я поискал взглядом линейку или палку, чтобы отдубасить его за дерзость, но под руку мне попалась только верстатка. Я перевернул ее, и буквы выпали на стол. Предложение рассыпалось.
— Ну, видишь — и нет ничего.
Но рассыпать с такой же легкостью мысли я не мог. Когда люди наконец вернулись к работе, я вышел из дома и поспешил в Гутенбергхоф. Заглянул в печатню, где готовилась новая партия индульгенций, потом поднялся на чердак к Драху.
Я не приходил сюда несколько месяцев. В комнате царил кавардак, хотя даже теперь в этом оставалась какая-то аскетичность, свойственная Каспару. Все поверхности, от половых досок до стола в углу, были белы от листов пергамента или бумаги. На некоторых было что-то написано, на других я увидел цветные рисунки или наброски углем. Некоторые были похожи на книжные страницы, готовые для переплета, другие — чисты, как свежевыпавший снег.
Я остановился в дверях.
— Откуда все это?
— Остатки, — сказал Каспар. На нем был шелковый халат, который он надевал для рисования. — И обрезки. Ты должен был постучать.
Он сполз с табуретки и, встав на колени, собрал в охапку бумаги, прижал их к груди и свалил на матрас в углу. Я обошел его, направляясь к столу посмотреть, над чем он работает.
Это был печатный лист из Библии. Несколько мгновений глаза обманывали меня — мне показалось, что это один из моих листов. Но я не успел поставить себя в неловкое положение — здравый смысл вернулся ко мне. Лист был громадный — не менее чем на четверть больше моего, такой большой, что даже в сложенном виде он занимал стол Каспара, вынуждая его ставить краски на пол. Буквы, выписанные коричневатыми чернилами, выглядели довольно четкими, но (по сравнению с теми, что я уже месяц разглядывал на печатных страницах Библии) кривыми, как зубы во рту старика. Странно сказать, но, глядя на них, я испытывал просто-таки отвращение.
— Это не твоя, — сказал Каспар. — Мне ее заказал викарий из собора.
Иллюминации привели меня в восторг. Страница была в пышном обрамлении переплетающихся стеблей водосбора, среди листьев которого обитали существа из мира Каспара. Испуганный олень, атакуемый дикарем, который размахивает раздвоенным копьем перед мордой животного; два старых льва со скорбными выражениями, пристроившиеся на стебле под розой, за которой прячется лицо дьявола. Медведь, присевший в уголке и копающий землю среди корней растений.
— Ты превзошел сам себя.
Каспар погладил пергаментную страничку, податливую и мягкую.
— Если ты добьешься своего, то ничего этого уже не будет. Ты знаешь Рейссмана — писца, который живет над «Тремя коронами»? Ему потребовался год и три месяца, чтобы написать это. А ты почти за то же время сможешь сделать в сто раз больше и еще увеличить в два раза. Как он сможет выжить при этом?
— Твои карты существуют вот уже двадцать лет. Но художников при этом не убыло. — Я пожал плечами. — Что один человек может изменить в этом мире?
Я отвернулся от стола и осмотрел другие бумаги в комнате. Большинство из них кипой лежали под одеялом на кровати Каспара, но несколько листов остались на полу. На одном я увидел наброски быка с загнутыми назад рогами, на другом — змею с человеческим лицом.
— У тебя есть еще какой-то заказ? Может быть, еще один бестиарий?
Он не ответил.
— Мы сегодня утром нашли странную верстатку в наборной. Там, похоже, был текст из бестиария. — Я попытался заглянуть ему в глаза, но его взгляд ускользал от меня, как угорь.
— Наверное, это был демон из пресса. — Он бросил на меня озорной взгляд. — А может, Петер Шеффер. Очень честолюбивый молодой человек и не хочет провести всю жизнь, печатая Библии. Я слышал на днях его слова в литейной: он считает, что второй пресс ты должен использовать для печати новой книги.
— Один из моих людей сказал, что видел тебя вчера в Хумбрехтхофе, — не отступал я.
Каспар повернулся к гигантской Библии на столе и взял кисть.
— Видимо, он перепутал меня с герром Фустом. Кстати, как он поживает?
— Он был бы счастливее, если бы из нашей кладовой не пропадала бумага.
Я уставился на кипу бумаги на кровати Каспара. Но он, как всегда, словно и не слышал меня.
— А его дочка Кристина?
Я удивленно посмотрел на него.
— Откуда мне знать? Да я и видел ее всего два раза, когда Фуст приглашал меня на обед. Ей не больше пятнадцати.
— Вполне подходящий возраст для брака.
Я рассмеялся — смехом старика, полным желчи.
— Ты что — все еще пытаешься женить меня? Слава богу, у меня уже есть деньги Фуста. Мне не нужно приданого его дочери.
Каспар обмакнул кисточку в раковину, наполненную розовой краской.
— Да просто так — подумал. Может, тебе стоит постараться, чтобы…
— У меня есть его деньги, — повторил я.
— …чтобы никто другой не прибрал этого приданого к рукам.
Его кисть, раскрашивавшая тело дикаря, мелькала по странице, как змеиное жало. Понимая, что большего мне от него не добиться, я повернулся, собираясь уходить. Серебряный блеск на стене привлек мое внимание — одно из наших ахенских зеркал. Раньше я его там не видел. Я вгляделся в свое искаженное отражение, жалея, что чудотворные лучи не могут уничтожить пропасть между нами.
LXXVII
Обервинтер
Заскрипела ступенька на лестнице, и Ник с Эмили замерли. Ветер сдувал снег с крыши и гремел стеклами в оконных рамах. Они ждали, не повторится ли скрип, не перейдет ли в звук шагов.
Ничего.
— Идем отсюда. — Ник положил рулон туалетной бумаги на место и пошел прочь. Он запер дверь, не окинув комнату взглядом напоследок. Ему не хотелось думать о том, что, возможно, случилось здесь.
Они быстро, насколько хватило духу, спустились на цыпочках по лестнице. На площадке второго этажа Ник услышал доносящийся снизу голос.
— Мы не можем здесь оставаться, — прошептал он. — Они раскурочили эту комнату не без ведома хозяина.
— Согласна. Но куда же нам идти?
— Куда угодно.
Хозяин был в холле; облокотясь о стойку, он разговаривал по телефону. Он махнул рукой, приглашая их присесть, но ничего членораздельного произнести не смог — мешали телефонная трубка и сигарета во рту.
Ник положил ключи на стойку и направился к двери.
— Идем пообедать. Вернемся примерно через час.
Они нашли weinstube [52]в доме неподалеку от главной площади, окна выходили на реку и железную дорогу. Это было уютное заведение с книжными полками вдоль стен и старыми винными бутылками на подоконнике. Официант попытался усадить их у окна, но Ник настоял на столике в дальнем конце зала за древним винным прессом. Он не знал толком, от кого прячется. Этот ресторанчик, возможно, был единственным открытым заведением в Обервинтере.
Ник не собирался здесь задерживаться, но стоило ему заглянуть в меню, и он понял, что голоден как волк. Он не ел после завтрака. Они заказали тушеную говядину с лапшой. Когда официант ушел, Ник вытащил бумажки из кармана и разгладил их на скатерти.
— Это почерк Джиллиан?
Ник кивнул. Он своими усталыми мозгами пытался вникнуть в написанное на помятых листках из блокнота. Это было похоже на повтор его собственного недавнего прошлого. Имена, которые всего неделю назад не значили для него ничего, замельтешили перед его глазами, осколки воспоминаний, которые еще не успели толком оформиться.
Вандевельд — чернила В42??? Другие рисунки МИК в Библии Г? 08:32 Париж прибыт. Страсбург 14:29. Позвонить Саймону. Ключ — медведь?
Эти записи покрывали три стороны двух листков и были нацарапаны в разное время и разными ручками, зачеркнуты, обведены кружочком, соединены стрелочками, которые переходили в новые вопросы. Палимпсест [53]трех последних недель жизни Джиллиан.
52
Винный ресторанчик (нем.)
53
Палимпсест — текст, написанный на месте прежнего, стертого.