Дыхание розы

Эд понял, что ненависть Мабиль может исчезнуть только со смертью ее врага. Он понял, что им манипулировали, что он угодил в ловушку, которую, как он ошибочно думал, разглядел заранее.

— Почему… Почему ты ее так ненавидишь?

— Почему? — прошипела Мабиль, как ядовитая змея. — Почему? Потому что она, ничего не прося, получила все то, что я умоляла дать мне. Потому что она снизошла в своей великодушной щедрости взять кончиками пальцев то, что я мечтала получить. Потому что вы обнимали меня, желая, чтобы я походила на нее. Этого достаточно? — Мабиль злобно рассмеялась и закончила: — У меня есть сбережения… А также этот миленькой батистовый носовой платок, который я у нее стащила, чтобы подбросить его в нескольких туазах от трупа, найденного людьми бальи. Идиоты… Они даже не поняли, что если платка не было, когда они в первый раз осматривали место, значит, его прицепили к низкой ветви уже после убийства. Если эта незаконнорожденная вырвется из рук инквизиции, в чем я сомневаюсь, то лишь для того, чтобы умереть от приговора высшего светского суда.

Эду показалось, что у его ног разверзлась пропасть. Беззвучным голосом он спросил:

— И она никогда не спала со своим каноником, не правда ли?

— Нет. Какая разница! Достаточно, чтобы в это поверили, и я буду счастлива. Что касается ереси матери этого чертова Клемана, вероятно, так оно и было, хотя мне на это наплевать.

Эд почувствовал в груди леденящий холод. Равнодушным тоном он заявил:

— У тебя есть полчаса, чтобы покинуть замок. Ты можешь взять с собой только еду на один день. Когда ты будешь уходить, тебя обыщут. Если ты осмелишься вернуться или разболтаешь наши отвратительные тайны, ты умрешь медленной смертью.

С этими словами Эд вышел из комнаты. Мабиль несколько минут сидела неподвижно, не зная, что лучше: разрыдаться или впасть в ярость. Но поскольку она уже давно поняла, что слезы не помогают, она дала ярости выйти наружу. Мабиль встала и процедила сквозь зубы:

— Ты мне за это заплатишь, причем сторицей, мой хозяин!

К счастью, ее небольшие сбережения, накопленные за несколько лет, хранились в Клэре. На эти деньги вкупе со сведениями об Эде, которые Мабиль собиралась дорого продать, она сможет где угодно начать новую жизнь. Она похвалила себя за предусмотрительность и стала готовиться к уходу, надевая на себя одно платье за другим.

— Ты мне за это заплатишь, клянусь душой.

Эд лежал лицом на столе общего зала, в луже хотя и красной, но довольно светлой, что не могло вызвать сильного беспокойства у сьера Манюссера, бывшего знахаря мадам Аполлины. Стоявший перед Эдом пустой кувшин свидетельствовал, что сон хозяина был вызван вовсе не усталостью. Знахарь потряс Эда за плечо и быстро отошел назад. Еще не пришедший в себя Эд что-то пробормотал, потом выпрямился, чуть приоткрыв глаза.

— Что? — рявкнул он.

— Мабиль ушла, монсеньор, на север. Час назад. Вы велели мне предупредить вас.

— Ночь уже наступает?

— Разумеется.

— Эту негодяйку обыскали?

— Все сделали так, как вы велели. Барба проверила даже интимные места. Мабиль не могла украсть ни одной ценной вещи или вынести какой-либо документ. Мы дали ей масляный светильник, как вы пожелали, и еды на день пути.

— Хорошо. Мою лошадь оседлали?

— Как вы велели, монсеньор.

Эд встал, слегка покачиваясь, и приказал:

— Пусть мне немедленно принесут лохань холодной воды, чтобы я смог освежить свои мысли. Я должен… посетить свой рудник.

Знахарь, не поверивший ни одному из этих слов, но отнюдь не горевший желанием навлечь на себя гнев хозяина, поклонился и исчез за дверью. Эд ударил кулаком по столу.

— Подлая шлюха, твоим проделкам пришел конец! Вручай свою душу Богу. Если, конечно, Ему не противно ее принять, ведь она наверняка очень грязная.

Эд дал Мабиль час форы, чтобы она ушла подальше от замка Ларне. Что касается масляного светильника, то его свет позволит Эду найти служанку.

Эд ехал по лесу. Ночное небо было чистым, воздух — свежим и бодрящим. Прекрасная ночь для казни. Мабиль становилась слишком опасной. А раз так, он последует ее совету. Он не мог отказаться от своих заявлений и тем более от заявлений, вложенных в уста безмозглой племянницы. Вскоре он заметил силуэт. Она шла по опушке леса, словно тать [39], готовая слиться с кустами при малейшей опасности. Женщина резко обернулась на цокот копыт, но Эд успокоил ее широким жестом руки. Он натянул поводья и остановил лошадь в нескольких шагах от Мабиль.

— Я погорячился, — бросил он угрюмо.

Мабиль подняла светильник, чтобы лучше рассмотреть лицо своего хозяина. То, что она увидела, успокоило ее. На губах Мабиль заиграла победная улыбка.

— Мы возвращаемся, — приказал Эд.

Эд спешился и подошел к Мабиль. Она изогнулась, изображая кокетку, и прижалась к нему. Две руки схватили ее за горло. Мабиль запыхтела, попыталась вырваться, неловко пиная своего убийцу ногами, стараясь вонзить ногти ему в глаза. Он сжимал ее горло так крепко, как только мог, кряхтя от усилий. Ему показалось, что в горле молодой женщины что-то хрустнуло. Мабиль дернулась в последний раз. Наконец ее тело обмякло. Он разжал руки, и безжизненное тело рухнуло к его ногам, как тяжелый тюк, набитый тряпками.

Эд потащил тело в заросли. Осмотрев место взглядом, в котором не было ни капли печали или раскаяния, он бросил тело в нескольких туазах от дороги, не забыв задрать юбки до груди. Если Мабиль найдут до того, как ее растерзают дикие звери, то сделают поспешный вывод, будто какой-нибудь бродяга изнасиловал и убил несчастную девушку. И никто не будет проводить тщательного расследования, поскольку речь шла о вилланке.

Эд, почувствовав облегчение, сел в седло. В конце концов, кем была эта оборванка? Служанка и к тому же шлюха, немного более хитрая, чем другие, вот и все. Тем более что она имела наглость и, главное, неосторожность солгать ему по поводу каноника. Ему следовало отделаться от нее раньше. Он проявлял к ней чрезмерное великодушие. Все они одинаковые, эти развратницы. Дай им палец, так они всю руку откусят!

Женское аббатство Клэре, Перш,

ноябрь 1304 года

Наступал вечер. Поднялся резкий ветер, под порывами которого хлопали деревянные створки двери гербария. Аннелета задумчиво рассматривала содержимое высокого аптекарского шкафа. Она любила эти часы спокойного одиночества, когда ей казалось, что благодаря своему уму она царит над миром, который, хотя и ограниченный толстыми стенами маленького домика, был ее собственным.

Страх, а также беспокойство за жизнь аббатисы покинули ее. Сейчас не время довольствоваться лишь реакцией на угрозу. Настало время действовать. Она столкнулась с изворотливой, дальновидной и скрытной противницей, одним словом, с противницей, достойной ее самой. То, что для нее сначала было миссией — защита аббатисы, — превратилось в своего рода личную битву, пари, которое заключила она сама. Окажется ли она более сильной, более хитрой? Противница Аннелеты предоставила ей, даже не подозревая об этом, уникальную возможность испытать свои способности, проверить степень своего превосходства. Все эти годы Аннелета мечтала убедиться в этом, но ей всегда недоставало объективных доказательств. В глубине души она была убеждена, что вскоре встретится лицом к лицу с существом, мозг которого работал так же четко, как ее собственный, с той лишь разницей, что та, другая, была пособницей зла. Сестра-больничная без особого труда подчинилась уставу monasterium,монастыря, этой общины женщин, большинство из которых она презирала, равно как и мужчин. По ее мнению, это было меньшим из зол. Тем не менее мысль о том, что ей предстоит сразиться с иным мировоззрением, опьяняла ее. Она оставит мольбы и молитвы другим и призовет на помощь свой недюжинный ум, которым наградил ее Господь. Она полагала, что речь идет о неопровержимой благодарности, о полнейшей преданности, которую она только может выразить Господу.

39

Тать — вор, крадущийся в ночи.