Дыхание розы

Крупная женщина выпрямилась, и юная келарша впервые подумала, что за грубыми манерами ее духовной сестры скрывалась нежность. Она слышала, как Аннелета прошептала:

— Бедная крошка.

Сестра-больничная удалилась вместе с аббатисой. Аделаида не слышала, о чем они говорили.

— Матушка… Наша сестра отравлена аконитом. Она скоро умрет от удушья. К сожалению, ей будет отказано в такой милости, как потеря сознания. Мы бессильны и можем лишь встать вокруг нее и молиться.

Аделаида Кондо изо всех сил боролась с параличом, который обездвиживал ее, постепенно поднимался к лицу, не давая голосу вырваться наружу. Она пыталась произнести слово, одно-единственное слово — хлеб.

Пока монахини стояли вокруг нее на коленях, пока они отпускали ей грехи, она мысленно произносила единственное священное слово: хлеб.

И когда у нее отказало дыхание, когда она широко открыла рот, чтобы вдохнуть воздух, ускользавший от нее, она подумала, что сможет наконец вытолкнуть его из себя. Его, это самое слово.

Ее голова упала на руки Элевсии.

Замок де Ларне, Перш,

октябрь 1304 года

Матильда де Суарси важно расхаживала в прекрасном лазурном платье с опушкой из беличьего меха, вышитом так же богато, как платье принцессы. Она мысленно представляла, что находится среди молодых дворян и дворянок. Перед одними она приседала в глубоком реверансе, другим кокетливо улыбалась.

Сочтя себя достаточно взрослой, она потребовала, чтобы служанка заплела ей волосы в косы и уложила их вокруг головы.

Матильда хихикала от восторга. Она так скучала в суровых стенах аббатства Клэре, куда мать сочла необходимым ее поместить после того, как инквизитор, приехавший из Алансона, объявил о времени благодати. Там ей приходилось рано вставать, чтобы идти в церковь, помогать застилать кровати или сортировать белье под предлогом любви к ближнему. Какой ужас! А ведь в аббатстве было полно прислужниц-мирянок, которые могли бы избавить от труда благородную барышню. В течение нескольких дней, пока длилось то, что Матильда считала постыдным заточением, она больше всего боялась, что ей придется окончить свои дни в аббатстве Клэре, в бесконечной печали и постоянных заботах. И без капли нежности, которой ее окружал чудесный дядюшка Эд. Одному Богу известно, какое облегчение она испытала, когда узнала, что он приехал в аббатство. Он потребовал, чтобы аббатиса немедленно отдала ему племянницу. Элевсия де Бофор не могла долго сопротивляться этому требованию. Эд приходился Матильде кровным дядей, он был ее законным опекуном в отсутствие матери. В самом деле, какие чудные недели она провела благодаря щедрости своего дядюшки! Комната, которую предоставили Матильде, — комната покойной мадам Аполлины, — была просторной и теплой. Ее отапливал огромный камин, по бокам которого — вершина изящества! — были проделаны небольшие окошечки, позволявшие теплу быстрее распространяться. Грубые каменные стены были увешены яркими коврами с изображением сцен дамского туалета. Эти ковры хорошо защищали от сырости. Каждый вечер Матильду принимала в свое лоно огромная кровать. С некоторым смущением Матильда думала, какие воспоминания хранила эта кровать, ведь девочка не сомневалась, что мадам Аполлина отдавалась здесь своему мужу. Что происходило на этих простынях? Она искала ответа на свои вопросы, осторожно расспрашивая Аделину или Мабиль. Но эти две глупые курицы лишь фыркали, ничего не говоря ей. На изящном туалетном столике с резными ножками стояло зеркало. По обеим сторонам камина располагались два огромных сундука. Сначала в них лежали ее жалкие лохмотья, до того самого момента, когда дядюшка рассердился и велел их сжечь. Он потребовал, чтобы его племянница одевалась в соответствии с занимаемым ею положением. Несомненно, некоторые из уборов, подаренных Матильде, принадлежали ее покойной тетке Аполлине. В конце концов, Аполлина не могла сердиться на ее дядюшку за то, что он приказал переделать их по размеру своей племянницы. Выбросить их было бы непростительной глупостью. К тому же бедняжке Аполлине не хватало природного изящества. Многочисленные беременности не улучшили ее грузную фигуру. Платья и накидки лишь подчеркивали ее неуклюжесть. Из-за большого живота у нее постоянно болела поясница, за которую она держалась обеими руками, словно вилланка. А Матильда порхала, окруженная льном и шелком, словно прелестными облачками.

По лицу Матильды пробежала тень. Настроение сразу испортилось. Ее мать была в руках инквизиции. Матильда в точности не знала, чем занимались эти монахи, но ей было хорошо известно об их жестокости. У человека, попавшего в Дом инквизиции, практически не было шансов когда-либо выйти оттуда. Тем не менее инквизиторы были людьми Бога и посланцами Папы. Если ее мать навлекла на себя их гнев, значит, в этом надо было усматривать наказание за тяжкий грех, совершенный ею. Размышляя о случившемся, Матильда проявляла к матери снисходительность и не слишком злилась на нее, хотя, если Аньес де Суарси признают виновной, разразившийся скандал может отразиться на дочери и испортить ей будущее.

По крайней мере она избавилась от этого отвратительного Клемана. Слабость, которую Аньес де Суарси питала к маленькому батраку, сыну служанки, всегда уязвляла Матильду. А с каким пренебрежением он относился к единственной законной наследнице! Если он думал, что она не понимала, с каким презрением он порой слушал ее, он глубоко заблуждался. Дурак! Кто сейчас взял ошеломляющий реванш? Она! Он же бежал из мануария как вор, доказав, по мнению Матильды, что у него была нечистая совесть. Аделина рассказала ей, что помимо рабочей лошади, которую дала ему хозяйка, он почти ничего не взял с собой: лишь немного еды и одеяло. Ему пришлось расстаться со своим арбалетом, ведь сервы не имели права носить оружие. Еще одна глупая выходка ее матери! Надо же было вооружить этого мерзкого негодяя арбалетом, пусть даже маленьким! В голову девочки пришла соблазнительная мысль. Леса таили много опасностей. По ним бродило много хищников, как на двух ногах, так и на четырех лапах. Может, какой-нибудь разбойник уже порвал его на куски?

В комнату робко вошла Барба, служанка, которую к ней приставил дядюшка, и прервала многообещающий поток мыслей девочки.

— Чего тебе надо? — прикрикнула на нее Матильда.

— Мессир Эд желает, чтобы вы оказали ему честь, приняв у себя, мадемуазель.

При имени ее любимого дядюшки лицо Матильды просветлело.

— Это честь для меня. Чего ты ждешь? Иди и передай ему мои слова.

Девушка еще не успела выйти из комнаты, как Матильда бросилась к зеркалу, чтобы убедиться, что с прической и платьем все в порядке.

Эд расхохотался, когда она развела руки и сделала пируэт, чтобы он увидел, как его подарок выгодно подчеркивает ее изящную фигуру.

— Вы восхитительны, моя племянница, и вы украсили своим присутствием мой дом, — заявил он с легкой печалью в голосе.

Польщенная комплиментом девочка тут же угодила в расставленную Эдом хитроумную ловушку:

— Я вижу, вы в плохом настроении, дядюшка.

Эд обрадовался, что ему удалось так быстро добиться своей цели.

— Дело в том, моя принцесса, что ваша мать… которую я люблю как сестру, вы же знаете… Так вот… Этот процесс будет иметь прискорбные последствия для нас всех. Если ее признают виновной в ереси, как я этого опасаюсь, позор падет на вас и на меня. Я знаю, у вас острый ум. Вы должны понимать, что приговор мадам Аньес испортит наши отношения с королем Франции, не говоря уже о бесчестии, которое навсегда запятнает наше имя. Да, разумеется… Я прожил жизнь, но ваша жизнь только начинается, и стало бы огромной несправедливостью, если…

Свои слова Эд закончил печальным вздохом.

Ошеломленная Матильда понурила голову. Дядюшка подтвердил, что она не напрасно беспокоилась вот уже несколько недель. Готовая вот-вот расплакаться, Матильда прошептала:

— Действительно, как несправедливо нас обоих связывать с ошибками моей матери. Дорогой дядюшка… что мы можем попытаться…