След зверя

Затем она погрузилась в короткий сон, избавленный от кошмаров, и проснулась незадолго до начала лауд. Облегчение, которое она чувствовала, казалось ей знаком свыше. Теперь смерть может приходить, она выполнила свою задачу. Франческо вернулся.

То, что должно было свершиться, свершится.

Леоне проснулся, когда день уже клонился к закату. Он потянулся, невольно поморщившись от боли. Все его тело ныло, уж слишком жесткими были плиты, несмотря на два ковра, которые он положил друг на друга, устраивая себе постель.

Он удивился, увидев кувшин с водой и деревянную лохань. Тетушка позаботилась о его туалете прежде, чем приступить к своим многочисленным обязанностям.

Леоне сразу же заметил его на полках, прогнувшихся под тяжестью книг: дневник рыцаря Эсташа де Риу. Эсташ, его крестный отец по ордену, направлявший первые шаги рыцаря. Эсташ, один из семи госпитальеров, выживших после осады Акры.

Серия совпадений, которые сопровождают лишь самые ужасные события, позволила рыцарю де Риу услышать откровения, которые он записал на страницах своего дневника. Во время титанического штурма, призванного взорвать донжон Храма, Эсташ — уже дважды раненый — понял, что они все были обречены и что вскоре начнется резня. Он не боялся погибнуть в сражении, если речь шла о защите «агнцев», как он их называл, и своей веры. Смерть ничего не значила, поскольку он уже предложил ей свою жизнь, вступив в орден госпитальеров. То, что воины-противники, монахи или не монахи, истребляли друг друга, было, по его мнению, частью цикла этого мира. Но только не эти женщины, не эти дети… Если ему удастся их спасти, хотя бы некоторых, значит, он не напрасно появился на этот свет, и он был готов отдать собственную жизнь взамен их жизней. В сопровождении двух рыцарей, принадлежавших к ордену Храма, он попытался сделать последнюю вылазку, заведя обезумевшее человеческое стадо в подземные ходы, которые заканчивались недалеко от побережья, недалеко от кораблей европейцев, стоявших на рейде в открытом море — настолько оно было неспокойным и не позволяло войти в бухту. Донжон Храма — настоящий бастион с пятью башнями, который считали неприступным, поскольку он сопротивлялся гораздо дольше, чем Новая Башня мадам де Блуа, — в этот момент был взорван. Обломки камней в человеческий рост завалили выход. Эсташ де Риу пытался успокоить десятка два женщин и около тридцати маленьких детей, последовавших за ним. Напрасно. Его уговоры и просьбы потонули в криках малышей, уцепившихся за юбки матерей, рыданиях женщин и порой нервных криках. В человеческой толпе всегда находятся одна-две глотки, способные перекричать других, хотя их некомпетентность и глупость равны лишь их честолюбию. Это они повели за собой стадо, а оно, спрыгнув с утеса, разбилось у его подножья.

Вот так все и произошло. Вероятно, всю свою жизнь Эсташ де Риу как наяву видел эту не терпевшую возражений высокую клячу, имени которой он не знал. Она призывала женщин сдаться, утверждая, что сумеет убедить неверных воинов оставить их в живых. Напрасно он кричал на нее и даже едва не ударил. Они последовали за ней, взяв с собой детей. Эсташ, взбешенный глупостью этой женщины, заявил, что не собирается вести их на бойню. А вот два тамплиера присоединились к ним, хотя были абсолютно уверены, что никто из их маленького войска не сумеет спастись. И в доказательство этому старший из тамплиеров обратился к Эсташу, протягивая ему дневник, запятнанный кровью, который он носил под своей коттой, прижимая к голому телу. Срывающимся, но все же не потерявшим твердость голосом он прошептал:

— Брат мой… конец близок. Этим страницам я доверил поиски всей своей жизни. В значительной степени мне облегчили эти поиски упорные усилия некоторых других тамплиеров. Они начались давно, еще на базарах Иерусалима, когда я встретил одного бедуина, у которого купил свиток папируса с текстом на арамейском языке. Мне не потребовалось много времени, чтобы понять: речь идет об одном из наиболее священных текстов человечества. Я спрятал свиток в надежном месте, в одном из наших командорств. Потом произошли другие случаи, столь невероятные, что вряд ли их можно было бы считать простыми совпадениями. Все убеждало меня, что я, что мы не были жертвами миража или безумия. Время поджимает… Эти поиски настолько выше моего разумения, что они не должны остановиться здесь, погибнув вместе со мной. Вы человек Бога, меча и чести. Вы знаете, что делать. Мою жизнь направляла высшая сила, и я подумал, что мне надо отдать дневник вам, сегодня и в этом месте, ибо ничто из произошедшего не было случайным. Живите, брат мой, заклинаю вас, живите во имя любви к Богу и продолжите эти высшие поиски. Молитесь за нас, за нас, кто идет на смерть.

Они исчезли за поворотом развороченного подземного хода.

Наверху шла жаркая битва. Вопли перемежались со свистом ядер, выпущенных из катапульт, лязгом мечей, жужжанием стрел, летевших со всех сторон.

В опустевшем подземелье Эсташ упал на мокрую землю, рыдая, как ребенок, и прижимая к себе толстый дневник с обложкой из изношенной кожи. Почему его не было там, наверху, с теми, кто плечом к плечу сражался с неизбежным? Почему он не отдавал жизнь за напрасную борьбу?

Рыцарь света и благодати Эсташ де Риу выжил и добрался до Кипра. Понимая, что эти столь сложные поиски одному ему не по силам, Эсташ де Риу, едва приехав на спасительный остров, разыскал человека, который должен был вместе с ним и после него нести этот тяжелый факел. Совсем молодой человек, почти подросток встретился ему на пути после весьма странного поворота событий. Франческо де Леоне… Странного потому, что мужчины из семьи юного новообращенного по традиции становились тамплиерами с самого момента создания этого ордена. Значит, было почти неизбежно, что Франческо последует их примеру. Тем не менее Франческо примкнул к госпитальерам. Когда Эсташ спросил о причинах подобного решения, юноша не смог дать вразумительного ответа, объяснив, что его выбор, был, конечно, обусловлен заботой о бедных и больных, но, по правде говоря, он поступил так в импульсивном порыве чувств. Риу усмотрел в этом знак: дальше они должны следовать вместе.

Они переписали дневник тамплиера, погибшего в Акре, пытаясь разгадать тайны, ведя поиски в библиотеках всего мира, чтобы объяснить многочисленные загадки. Постепенно некоторые тайны приоткрылись им, но другие, вернее большинство, не поддавались прочтению.

Все те семь лет, что оставалось рыцарю де Риу, он жалел, что не последовал за двумя братьями, думая при этом, что дневник необходимо было спасти и непостижимое Божественное провидение распорядилось так, что именно ему была поручена эта миссия. Вероятно, он до самого конца нес, словно испытание, бремя жизни, спасенной в Сен-Жан-д’Акр. Когда Эсташ де Риу угасал в кипрской цитадели, Леоне поклялся ему продолжить путь к Свету и молчать до тех пор, пока Он не вспыхнет.

Несмотря на колоссальную проделанную работу, Франческо де Леоне иногда чувствовал, что ничуть не продвинулся в своих поисках после смерти крестного отца. Ах да… возможно… эти руны, которые ему объяснил один варяг, встреченный в Константинополе. Эсташ и он заблуждались, принимая их за арамейские буквы. Ничего подобного. Этот алфавит назывался футарком. Скандинавы, несомненно, заимствовали его у этрусков. Эти древние буквы вырвались за свои пределы, превратившись в символы, в пророчество. Однажды вечером много лет назад Леоне положил листок с изображением этого странного креста на стол, за которым сидел мореплаватель-торговец. Это происходило в лавочке, где пили едкие тонизирующие напитки из листьев кустарника под названием чай. Улыбка мгновенно сбежала с лица викинга. Он, поджав губы, покачал головой. Леоне уговаривал его ответить, предлагал деньги. Викинг отказался от денег и пробормотал:

— Нехорошо. Колдовство. Запрещено [105].

— Я должен знать значение этих символов. Прошу вас, помогите мне.

— Я не все знаю, но это крест Фрейи.

105

Церковь запрещала использовать при служении литургии рунический алфавит, считая его языческим.