Страница 52 из 64

След зверя

Жапп Андреа

— Для поддержания обвинения необходимы по меньшей мере два свидетельства, — настаивала Элевсия де Бофор.

— О… Я получил их гораздо больше, иначе меня не было бы здесь. Вы же знаете, в данном вопросе мы стремимся прежде всего защищать. Имена свидетелей и их показания тоже останутся в тайне. Мы хотим избавить их от расправы.

Смуглый ангел слегка наклонил свое лицо к ее плечу. Его лоб, озаренный почти нереальным светом, напоминал Элевсии свет, льющийся по утрам зимой из парных окон [100]церкви Пресвятой Богородицы аббатства. Полупрозрачные длинные голубоватые веки скрывали бесконечно глубокий взгляд, взгляд смерти.

Маска. Под бледной кожей таилось изъеденное червями существо с обнаженными мышцами. Разлагающаяся плоть, клочья зеленоватой кожи, слизкая тошнотворная жидкость. Скользкие щеки, ввалившиеся глаза, обнажившиеся зубы. Красноватые панцири, копошащиеся лапы, ненасытные мандибулы, безжалостные клыки рылись в плоти. Запах падали. От пронзительного крика приподнимались грудная клетка, лишенная внутренностей, бока, изъеденные упрямыми челюстями. И вдруг появилась красная от крови морда крысы.

Зверь готовился к нападению.

Обеими руками Элевсия де Бофор схватилась за край рабочего стола, едва сдержав вопль, готовый вырваться из ее груди. До нее донесся голос, очень далекий голос:

— Матушка? Как вы себя чувствуете?

— Голова закружилась, ничего страшного, — сумела выговорить Элевсия, а затем добавила: — Вы желанный гость, сын мой. Дайте мне несколько минут, чтобы прийти в себя. Это жара… несомненно…

Никола не замедлил откланяться. Элевсия стояла, одна посредине этого просторного кабинета, контуры которого расплывались перед ее глазами. Они вернулись. Адские видения. Теперь ей нигде от них не спастись.

Мануарий Суарси-ан-Перш,

июль 1304 года

Он был таким красивым, таким молодым, таким сияющим, что Аньес наивно подумала, что он должен быть милосердным.

Когда Аделина прибежала к ней, чтобы сбивчиво, путая слова, объяснить, что монах в черной рясе и накидке нечистого белого цвета, специально приехавший из Алансона, ждет ее в общем большом зале, она сразу все поняла. Аньес недолго колебалась: отступать больше не было времени. Монах ждал ее стоя, сжимая в руках распятие.

— Мсье?

— Брат Никола… Я принадлежу к Дому инквизиции Алансона.

Аньес, пытавшаяся унять сердцебиение, подняла брови, изобразив удивление. Никола улыбнулся ей, и Аньес подумала, что это была самая чарующая улыбка, которую она когда-либо видела. Казалось, глаза доминиканца были омрачены печалью. Горестным тоном он произнес:

— До нас дошли слухи, мадам, моя сестра в Иисусе Христе, что в прошлом вы приютили еретичку, а не выдали ее нашему суду. До нас также дошли слухи, что вы будто бы воспитали ее посмертного сына, появившегося на свет при столь странных обстоятельствах, что в этом усматривают происки демона.

— Вероятно, речь идет о горничной по имени Сивилла, которая служила мне какое-то время до того, как умерла от слабости при родах? Та зима была убийственная, столько народу умерло.

— В самом деле, мадам. Все позволяет думать, что речь шла о еретичке, сбежавшей от правосудия.

— Вздор. Это сплетни злой завистливой женщины, и я даже могу вам назвать имя вашего осведомителя. Я набожная христианка…

Изящным движением руки Никола прервал Аньес:

— Как об этом свидетельствует ваш каноник? Брат Бернар?

— Мать аббатиса Клэре и казначея, которая часто меня посещает, Жанна д’Амблен, тоже засвидетельствуют это перед Богом.

Проведя несколько дней в аббатстве и умело расспросив монахинь, Никола это понял. Поэтому он решил пока отставить обвинение в плотской связи с человеком Бога. Он использует его в последнюю очередь. И он слукавил:

— Сейчас не время для суда и тем более для обвинения. Сейчас пробил час благодати, сестра моя.

Никола закрыл глаза. Его лицо исказилось от мук:

— Исповедуйтесь. Исповедуйтесь и покайтесь, мадам. Церковь — добрая и справедливая, она вас любит. Она простит вас. Никто не узнает о моем визите, а вы отмоете свою душу от грязи.

Церковь простит ее, но она попадет в руки светской власти, которая конфискует ее вдовье наследство и отберет дочь и Клемана. Аньес колебалась, сомневаясь, что способна противостоять инквизиторскому суду, и решила выиграть немного времени.

— Брат мой… Мне неизвестны эти гнусные преступления, в которых вы меня обвиняете. Но я полностью доверяю вашей рясе и вашей должности. Позволила ли я ввести себя в заблуждение? Дала ли я доказательство своего преступного простодушия? Как бы то ни было, ее сын Клеман был воспитан в уважении и любви к нашей святой Церкви, и ему не ведомы прискорбные ошибки матери… если таковые, конечно, были.

Никола убрал распятие в передний карман своего сюрко и подошел к Аньес, протягивая руки, с блаженной улыбкой на губах.

Видение было столь реальным, что Аньес задохнулась. Откуда появились эти невыносимые образы смерти, страданий? Зверь стоял перед ней. Она отступила назад.

Никола резко остановился в двух шагах от Аньес, пытаясь разгадать тайну этого прекрасного женского лица, которое внезапно исказилось. На какое-то мгновение ему показалось, что чуть ранее он уже видел эту сцену, однако не мог вспомнить, при каких обстоятельствах. От чувства, от которого он, как думал прежде, навсегда избавился, пересохло во рту. Страх, это был страх. Но он прогнал страх и воспользовался возможностью, предоставленной ему странной реакцией Аньес де Суарси:

— Вы боитесь дружеских объятий человека Бога, мадам? Так значит, вы твердо стоите на демоническом пути?

— Нет, — едва слышно выдохнула она.

Этот человек был одним из провозвестников Зла. Он любил Зло. Она была убеждена в этом, сама не зная почему. Но вот уже несколько секунд, прошедших после того ужасного видения, она была не одна. На ее стороне боролась могущественная тень. Несколько теней. Энергия, которую она считала исчезнувшей, вновь охватила ее. Она притворилась, что верит ему, и отважно продолжила:

— Нет… Ваши слова поразили меня. Сивилла обманула меня? Она воспользовалась моей доброжелательностью, моим простодушием? Какая жуткая мысль! А потом, я боюсь, как бы Клеман не узнал невыносимой правды о своей матери. Он будет сражен, — солгала Аньес с легкостью, которой ее наделили дружественные тени.

Эти самые тени толкнули ее к дьявольскому ангелу, заставили ее протянуть вперед руки в знак любви и дружбы и обнять ими за плечи человека, который вызывал у нее тошноту.

Он приехал не для того, чтобы добиться от нее признания. Он требовал ее жизнь, шептали тени Аньес, которая теперь слышала голоса, не похожие на ее собственный голос. Клеманс? Аньес не была в этом уверена.

Когда Аньес разжала объятья, в темных глазах, пристально смотревших на нее, вспыхнула ярость. Борьба будет более ожесточенной, чем предполагал Никола. Если она признает ересь служанки перед инквизиторским судом и при этом будет утверждать, что ее заблуждение было вызвано доброй верой, судьи снизойдут к ней. Она отделается смешным паломничеством, в худшем случае несколькими девятидневными молитвенными обетами. Он мог распрощаться со ста ливрами барона, а также с 300 ливрами, обещанными странным посланцем. Он мог также распрощаться со своим удовольствием.

100

Парные окна — сдвоенные окна, которые друг от друга чаще всего отделяла тонкая колонна.