Страница 22 из 63
— Я убил бы за тебя, Марго.
Она обмирает. Я тревожно шевелюсь на стуле.
Меньше чем через час Сет выволакивает ее из бара и впечатывает в кирпичную стену.
— Я видел тебя! — тычет он пальцем ей в лицо. Марго переводит дух.
— В каком смысле — видел?
— Тот парень. Ты на него смотрела!
— Нет, не смотрела.
— Не лги мне!
— Сет… — Она берет его лицо в ладони. — Я люблю только тебя.
Он дает ей пощечину. Сильно. Потом целует ее. Мягко.
И, как ни странно, она наслаждается каждой секундой этой мыльной оперы.
Я посовещалась с ангелом-хранителем Грэма, пока Марго расхаживала по комнате, заламывая руки и разговаривая сама с собой, придумывая, как все рассказать. Ангел Грэма — Бонни, его младшая сестра, — кивнула и исчезла. Как только я начала сомневаться в ее тактике — почему она исчезла? — Бонни появилась снова, причем не одна.
Это была Ирина, примерно на тридцать лет моложе, с гладким лицом, ясноглазая, в длинном белом платье. Только из спины ее не текла вода. Она посмотрела на меня, протянула руку и погладила меня по лицу. Я прижала ладони к губам, глаза мои наполнились слезами.
— Мама, — сказала я, и она притянула меня к груди.
Спустя долгое время Ирина отступила и обхватила ладонями мое лицо.
— Как ты, милая? — спросила она.
Поток слез помешал мне ответить. Мне о стольком хотелось ей рассказать, о стольком спросить.
— Я так скучаю по тебе. — Вот все, что я смогла сказать.
— О милая, — ответила она. — Я тоже по тебе скучаю. Но знаешь, все будет в порядке.
Ирина посмотрела на Грэма. Я знала: она пришла, чтобы побыть с ним.
— На сколько ты сможешь остаться? — быстро спросила я.
— Ненадолго. — Она взглянула на Бонни. — Я могу наносить визиты только тогда, когда в том есть необходимость. Но мы скоро увидимся.
Ирина вытерла слезы, потом поднесла мои руки к губам и поцеловала их.
— Я тебя люблю, — прошептала я, и она улыбнулась, прежде чем сесть рядом с Грэмом на кушетку, где тот лежал, храпя и капая слюной, и положить голову ему на грудь.
Я ринулась вверх по лестнице, в комнату Марго.
Та стояла перед зеркалом, одними губами произнося неслышные слова.
Я не смогла удержаться.
— Марго! — выдохнула я. — Мама внизу, быстро!
Она не обратила на меня внимания, продолжая репетировать свою речь. Речь, которую я хорошо помнила.
Я знаю, ты очень разочарован во мне, и я знаю, что мама тоже была бы разочарована… — Ее глаза начали наполняться слезами. — Но, как говорила леди Макбет, что сделано, то сделано. Решишь ли ты выгнать меня, зависит от тебя.
Я видела ребенка, когда он был эмбрионом, наблюдала, как он кружится и разворачивается, пока наконец не устраивается аккуратно, как алмаз на красной подушке, его бедное сердце вздрагивает. Маленький мальчик. Мой сын.
Марго закончила свой монолог и еще некоторое время пристально смотрела на себя в зеркало. На мгновение наши отражения слились. Мы были близнецами, находящимися по разные стороны смертности. Только глубина наших глаз была разной. Марго смотрела так, как смотрит человек, приблизившийся к мосту над пропастью. Мои глаза были глазами человека, уже перешедшего этот мост.
Она медленно стала спускаться по лестнице.
— Папа?
Он всхрапнул, все еще во сне. Она позвала снова. Ирина нежно подтолкнула его, и он проснулся. Марго тут же охватил страх. Она надеялась, что Грэм продолжит спать и она выйдет сухой из воды. Он резко сел и огляделся. И увидел лицо Марго.
— Ты в порядке? Что случилось?
Грэм перекатился и пошарил в своих волосах в поисках очков.
— Ничего, ничего, папа, — поспешила заверить его Марго.
Желаемое выдавалось за действительное.
— Иди сюда и сядь, — невнятно произнес он.
Марго послушалась, пряча глаза. Она уже плакала. Грэм добрался до кухни.
— Ты белая как простыня, — сказал он. — Ты хорошо себя чувствуешь? Сядь, я приготовлю чай. Ужасно спать так долго. А мне, знаешь, снилась твоя мама…
— Да? — спросила Марго. Слезы катились по ее щекам.
— Она сказала мне, чтобы я лучше за тобой присматривал. Подумать только! — прокричал Грэм из кухни.
Марго ничего не ответила. Вместо этого она впилась ногтями в бедра, чтобы не заплакать вслух. Я наблюдала, как Ирина приблизилась к ней и обхватила ее за талию.
Когда Грэм вернулся и увидел лицо Марго, то поставил поднос и взял ее руки в свои.
— В чем дело, дорогая? — очень нежно спросил он.
Марго закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Я, стоя рядом с ней, положила руку ей на плечо.
— Думаю, я беременна, папа.
Я отвела глаза. Вид папы, состарившегося в мгновение ока, опрокинувшегося в скорбь, невозможно было вынести. Но подняв глаза и увидев выражение его лица, я поняла: то была не скорбь, не разочарование, не гнев — по крайней мере, он не чувствовал всего этого в отношении Марго.
То был портрет поражения.
И на портрете этом был мазок ребенка его и Ирины, которого они решили не оставлять.
— Успокойся, — прошептала Ирина. — Ей нужно руководство, а не осуждение.
Грэм медленно наклонился клипу Марго, так близко, что она увидела печаль в его глазах.
— Что бы ты ни решила сделать, ты должна взвесить все очень, очень тщательно, не слишком думая о настоящем, но в первую очередь о будущем. — Грэм плюхнулся рядом с Марго и взял ее ледяные, дрожащие руки в свои. — Он любит тебя?
— Кто?
— Отец ребенка.
— Да. Нет. Не знаю. — Теперь Марго говорила шепотом, слезы скатывались с ее губ на колени.
— Потому что, если он тебя любит, у тебя есть шанс. Если же не любит, ты должна думать о собственном будущем.
Марго желала, чтобы Грэм закричал на нее, вышвырнул ее вон. Его логические обоснования еще больше ее запутывали. Я положила руку Марго на голову. Ее сильно стучащее сердце успокоилось.
— Мне нужно выяснить, любит он меня или нет, — спустя несколько мгновений сказала она.
— Выясни, выясни, — кивнул Грэм.
Он посмотрел на фотографию Ирины на каминной полке как раз в тот момент, когда Ирина улыбнулась мне, прежде чем исчезнуть, уйдя туда, откуда явилась.
— Там, где есть любовь, ничто не может тебя остановить.
Я вспомнила, что уже знала ответ. И уже знала, как разрешить ситуацию. Мне хотелось только, чтобы кто-нибудь другой рассказал мне, как это сделать, подтвердил, что я не злая, раз хочу избавиться от ребенка.
Вы должны понять: мысли Марго были как удары плетей по моей спине. По большей части мне приходили на ум самонадеянные мысли семнадцатилетней. Она ни разу не представила другое человеческое существо, настоящего ребенка. Она воспринимала беременность как кротовину в своей жизни, которую она должна затоптать. «Дурацкий ребенок», — подумала она. А я подумала о маленькой Марго, рожденной и брошенной, о том, как желание, чтобы она выжила, все росло и росло во мне, пока не стало неугасимым.
«Как я собираюсь растить младенца? Почему я вообще решилась на это?» — продолжала размышлять она. А я с немалым чувством вины вспомнила о том, как гадала: может, лучше было бы, если бы Марго умерла, если бы я вообще не выжила. Я стала свидетельницей и других мыслей, раскручивающихся в темном мозгу Марго, которые даже не могу заставить себя записать.
Она нашла клинику абортов в Лондоне, где все сделали бы за скромную сумму в двести фунтов. Марго рассказала о своем плане Грэму, и тот просто кивнул, сказал, что даст деньги, и сообщил, что будет очень больно, но она должна быть храброй.
Только неделю спустя она рассказала Сету о своей беременности. У него слегка отвисла челюсть, потом он отвел взгляд и начал расхаживать по комнате. Марго позволила ему расхаживать несколько минут.
— Сет? — наконец сказала она.
Он повернулся к ней лицом. Его широкая улыбка и блестящие глаза посеяли в сердце Марго семена сомнения. Она не ожидала, что Сет будет счастлив. Может, это хорошо. Может, они будут вместе. Может, она в конце концов все же оставит этого ребенка.