Фантазия

Во взгляде Бранди читалось сочувствие.

— Поэтому вы не можете видеть, как сорят деньгами?

— Не могу видеть? Вы правы, просто не терплю. Думаю, я научился быть очень экономным. Пришлось, чтобы не слишком быстро проедать заработанное. Теперь, когда деньги перестали быть проблемой, бездумная трата их, даже если это делают другие… Короче, от этого у меня все сжимается внутри. Единственное, на что я не жалею денег, — это мой дом. Он как ничто другое дает мне ощущение надежного тыла.

Себастьян ждал, что скажет Бранди. Раньше он никогда не доверял женщинам сокровенные мысли. Признание в подобной слабости могло повредить его мужественному образу, который они в нем видели, и привести их к полному разочарованию.

Однако Бранди эта не оттолкнуло. Напротив, она взяла его руку и переплела его пальцы со своими. В этом вроде бы таком незначительном жесте было столько понимания, столько поддержки и явно выраженного желания выслушать его рассказ, правда которого ни в коей мере не умалит его достоинств и не разочарует ее, что он успокоился и поверил ей.

— Моя мать была необыкновенной женщиной. Она ужасно старалась, чтобы у нас все было хорошо. Однако, приходя домой, она была настолько обессилена сверхурочной работой, притом за ничтожную плату, что не могла даже думать о еде. Я делал все, чтобы она не голодала, и заставлял ее хоть немного поесть, но мне это не всегда удавалось. Иногда у нас в доме просто не было пищи.

— Расскажите мне о своем отце.

Лицо Себастьяна скривилось от отвращения, и Бранди крепко сжала его пальцы. У этой малышки, чуть ли не вдвое меньше его ростом, оказалась на удивление сильная рука, пожатие которой растопило его сердце.

— Отец был грубым мерзавцем и пьянчугой, пропивавшим с таким трудом заработанные матерью деньги. — Он улыбнулся, но в его улыбке не было тепла. — Такие, как он, постоянно околачиваются в женских приютах. Работать, чтобы как-то улучшить свою жизнь, он не желал. Да и не смог бы, даже если бы захотел, из-за того, что никогда не просыхал. Он считал себя несправедливо обделенным судьбой. И вместо того, чтобы как-то все наладить, он вымещал свою злость на матери.

— Он что, бил ее? — На лице Бранди отразился неподдельный ужас. Но Себастьян был слишком погружен в собственные воспоминания и лишь молча пожал плечами.

— Не могу сосчитать, сколько раз я просыпался по утрам из-за диких сцен, ругани и материнского плача. Это могло длиться часами.

Бранди судорожно вздохнула и отодвинулась от него. Себастьян взглянул на нее и похолодел. В полумраке машины ее лицо казалось неестественно бледным, а сжатые в кулаки руки лежали на коленях. Он увидел, что она не просто ошеломлена, а вне себя от ужаса.

— Черт, простите, — помимо воли вырвалось у него. Он притянул ее к себе. Бранди застыла, не желая, чтобы он успокаивал ее, но Себастьяну это было нужно не меньше, чем ей, поэтому он не разжал своих объятий. — Мне не следовало рассказывать все эти подробности. По правде говоря, я об этом почти и не вспоминаю, если не считать моего отношения к бездумной трате денег. — Он прикоснулся к ее подбородку. — Все хорошо, Бранди?

Кивнув, она провела дрожащими пальцами по его щеке. Но ее темные брови все еще были нахмурены, а глаза выражали гнев.

— Простите, Себастьян, ужасно, что вам пришлось все это пережить.

— Не столько мне, сколько моей матери.

Бранди покачала головой.

— Но вы должны были взять на себя заботу об обоих, не так ли? — хорошо поставленным голосом спросила она.

Ее реакция показалась ему слишком бурной. Почему она так взволновалась? В конце концов, это было так давно. Он смотрел на ее лицо, но не видел в нем ни жалости, ни отвращения. Оно выражало лишь полное понимание, что тем более смущало его. Неужели эта женщина, никогда не знавшая забот, способна понять такого, как он?

Бранди осторожно отодвинулась. Видя, что он продолжает наблюдать за ней, она спросила:

— Вы встречаетесь с отцом? Себастьян неопределенно хмыкнул.

— Никогда. Я его не видел с тех пор, как выгнал из нашего дома.

— Выгнали?

— Мне было примерно двенадцать, когда я решил, что с меня довольно. Я поджидал отца, держа в руках здоровенную палку, подобранную на ближайшей стройке. Это как бы уравнивало наши шансы. Когда он попытался в очередной раз напасть на мать, я воспрепятствовал этому.

— Оправданное насилие? — еле слышно промолвила она.

Себастьян пожал плечами.

— Мне тогда тоже досталось, но отец был пьян как свинья, так что мне удалось неплохо обработать его в тот день. Он понял, что ему больше нет резона околачиваться поблизости, так как придется каждый раз иметь дело со мной. Поэтому он исчез, с тех пор мы его не видели.

— Но тем самым вы защитили свою мать.

Именно этим Себастьян и оправдывал себя за потерю отца. Несмотря ни на что, он по-своему любил его и скучал по нему. Поначалу было трудно, хотя со временем он привык к его отсутствию.

— Мать никогда не упоминала о нем и не высказывала своего отношения к тому, что случилось. Но с тех пор она стала чаще улыбаться. Сознание того, что в этом была и моя заслуга, согревало меня, даже когда мой желудок был пуст.

— Мой отец один из самых милых в добрых людей на свете, — тихо сказала Бранди. — Он всегда баловал нас своей любовью и разнообразными подарками. Иногда он сводит нас с ума своими поучениями, но невозможно представить себе, чтобы он в гневе поднял руку на женщину.

— Вам повезло, что у вас такая семья.

— Я тоже так думаю. Вы должны гордиться тем, что так многого достигли, несмотря на своё печальное прошлое.

— Не думаю, что мое прошлое так уж сличается от того, через что приходится пройти большинству. С другой стороны, это помогло мне определить свое будущее и достичь некоторых успехов в моем деле.

— Вы имеете в виду агентство личной охраны?

— Да. — Себастьяна поразило, так легко оказалось разговаривать с Бранди.

Она знала о нем уже намного больше, чем все остальное. — Я решил, что после исчезновения отца мне нужно самому поддерживать семью, хотя теперь уже не нужно было тратиться на выпивку и, во всяком случае, одним ртом стало меньше. К тому времени я уже был высоким, крепким парнем и мог сам позаботиться о себе.

— Вы входили в какую-нибудь уличную банду?

— Я и был бандой в единственном числе. — Он улыбнулся, вспоминая себя в те годы. — Будучи подростком, я считал себя не хуже любого взрослого. Если кто-то нуждался в защите, я обеспечивал ее, даже если для этого нужно было проявить крутость. Но насилие не было для меня самоцелью. Я прибегал к нему, только чтобы защитить кого-нибудь, и неплохо зарабатывал на этом.

— Себастьян… — Она замолчала, но, видя, что он ждет, наконец, решилась. — Похоже, что вы узнали, как жить среди зла, но не как отойти от него.

— Верно. Научился, так сказать, выживать. Но в конце юнцов покончил с этим, после того как имел некоторые неприятности с законом и чуть было не угодил в каталажку. По этой причине я завербовался в армию. Путь в колледж был для меня уже закрыт. Я с большим трудом окончил школу, и не потому, что был туп, а из-за своего строптивого характера. Зато в армии из меня выбили дурь.

— Невероятно, как вам удалось в корне изменить свою жизнь.

Он с удивлением посмотрел на Бранди. В темноте ее голубые глаза казались особенно большими. Время от времени мелькающие уличные огни освещали тонкие черты ее лица. Все еще не в силах оторваться от мучительных воспоминаний детства, Себастьян ничего так не желал сейчас, как осыпать ее поцелуями, дать утешение и получить утешение в ответ. Но едва его взгляд остановился на ее губах, как Бранди тут же сжалась, и ему в очередной раз пришлось смириться с тем, что его отвергает.

Вероятно, эти пять дней окажутся самыми долгими в его жизни. Бранди не принимала его и, возможно, никогда не примет. Тем не менее, каждая минута рядом с ней вызывала в нем все большее возбуждение. И при этом он ощущал некую родственность их душ, чего никогда не чувствовал, общаясь с другими. Это было тем более непонятно потому, что рядом с ним Бранди казалась такой миниатюрной, невинной и милой — полной его противоположностью. И все же он чувствовал ее теплоту, заботливое понимание, внутреннюю самоотверженность…