Цыган

— Видал? На войне твой друг думал, что от этих серых призраков фашизма потом не останется и следа, а теперь в городе в собачьем ряду под руководством своей молодой женушки собственноручно этого цербера отбирал. — Он снова взялся рукой за горлышко графина.

Будулай дотронулся до его руки своей:

— Может, уже не стоит?

— Ты что же, боишься, как бы твой фронтовой друг не спился, да? — Полуприкрыв веки, Шелухин смотрел в свой бокал, как будто видел там что-нибудь, и вдруг вскинул на Будулая черточки острых, как у кота, зрачков: —А если он уже спился, тогда что? — Но тут же он и успокоил Будулая, поднимая кустистую губу над подковкой вставных золотых зубов: — Ты не бойся, я и сам, если захочу, могу в любой момент прекратить. Если не веришь, могу тебе клятву дать.

— Я тебе и так верю, — поспешил сказать Будулай.

— Но в том-то и дело, что я не хочу. Не то что не могу, а вот не хочу, и все! — повторил Шелухин с угрозой в голосе. — А вот теперь уже не булькает, — склоняя голову набок, опять прислушался он. Из-под ковра и в самом деле уже не доносилось никаких звуков. Он с уверенностью добавил: — Шабаш. Все до последнего литра разлито, и все она уже разнесла в своей бухгалтерской книге по графам и сортам и теперь умаялась так, что у нее даже не осталось сил подняться наверх. Я же тебе сказал, у нее на этот случай и раскладушка стоит. А на неделе мы с ней повезем на своем «Москвиче» все это добро в Шахты в радужные бумажки превращать, спаивать рабочий класс. Да, да, не смотри на меня такими глазами, у нас там на базаре и свое специальное место есть, и своя клиентура, оценившая за эти годы качество нашего натурального вина. У меня, Будулай, даже спецодежда есть, я ее скафандром зову: белый халат с колпаком и клеенчатый фартук. Ты бы хоть раз посмотрел на своего старого боевого друга, как он в воскресный день стоит в этом скафандре посреди базарной толпы и зазывает покупателей. — Шелухин вдруг стал выкрикивать речитативом — Сибирьковое, ладанное, пухляковское, раздорское!! — Пружинисто вскакивая, зарычала в углу овчарка. — Лежать! — скомандовал ей хозяин, и она опять улеглась, укладывая на лапы морду — И хотя бы ради чего было обвешиваться всеми этими коврами! — Полукругом поворачивая голову, он исподлобья обвел стены комнаты взглядом. — Тогда бы хоть можно было тешиться, что все это наживается не для себя, а для счастливого будущего своих детей… — Рука его, тоже описывающая полукруг, как неживая, упала на стол, стукнув костяшками пальцев. — Но у нас с ней, Будулай, теперь уже наверняка не будет детей — Он дернул одним усом. — Нет, она баба, несмотря на свою угрюмую злость, вполне здоровая, ей бы только рожать, и я, невзирая на свой возраст, еще не такой, чтобы на стороне подкрепления просить, но ей, видите ли, не улыбается остаться одной с дитем на руках. Хотя с тех пор, когда она первый раз сказала это мне, мы уже вполне смогли бы и сына в армию проводить и дочку замуж выдать. Еще и теперь бы нам не поздно, люди в этом возрасте только в брак вступают, но она и слышать не хочет. Теперь уже говорит, что об этом надо было раньше думать. А уж если она себе затвердила что-нибудь, то нет такого чело… — Язык уже отказывался ему повиноваться, и лишь после явного усилия он смог раздельно договорить — Че-ло-века, чтобы ее пере… пере-го… — Но перешагнуть через это новое препятствие ему уже оказалось не под силу. Голова его, склоняясь над столом, заколыхалась из стороны в сторону. Он спал, как маятником покачивая ею на безвольной шее. Но вдруг он, резко вздергивая ее, совсем трезво взглянул на Будулая: —А у тебя, цыган, уже большие дети? — Будулай не сомневался, что рано или поздно стрелка их разговора обязательно должна будет набрести на эту волну, и нес же растерялся в первый момент. Однако тут же и выяснилось, что Шелухин и не ждал от него ответа на свои слова, а сам же и ответил на них, блеснув из-под усов своей вставной улыбкой: — Нашел у кого спрашивать… У вас же, если и есть дети, все равно что их нет. Вы только и умеете их сразу по дюжине плодить, а там пусть сами же и цепляются своими ручонками за жизнь, а если у кого не хватало для этого силенок, значит, не судьба. Взамен одного слабого можно еще полдюжины наплодить, чтобы они на базарах батрачили на своих отцов и матерей. Ты, надеюсь, на меня не обиделся, Будулай, лично тебя я не имею в виду, потому что о присутствующих, как известно, не говорят. Но если все-таки обиделся, то мне недолго свои слова и обратно взять. — Будулай ничего не ответил ему, и он, поколыхав над столом головой, опять поднял ее. — В городе Новочеркасске, где я рос, весной всегда акация так цвела, что крыши домов плавали, как льдины в снегу, и просто уже нечем было от этих гроздей душистых дышать. И все, помню, мне хотелось поскорее уехать из этого белого дурмана куда-нибудь подальше. Вот и теперь, Будулай, иногда на меня такая муть нахлынет, что прямо-таки завязал бы глаза и бежал куда-нибудь из этого оазиса благополучия и любви. Старые товарищи к нам давно уже не ездят, и мы не ездим к ним, а какая же это любовь без людей? Бежал бы из этого эдема на сто донских виноградных чаш и вообще от всей этой полной чаши с ее двумя сторожами в лице этого волка и молодой красивой жены. Так бы надвинул на глаза шпоры и не оглянулся назад.

— Что же тебе…

Будулай спохватился. Но уже поздно было. Вопреки его ожиданию, Шелухин ничуть не обиделся, даже поощрительно взглянул на него:

— Мешает?.. Да? Это ты хотел сказать? А никто, я сам. Тебе, Будулай, когда вздумалось, ничего не стоит прыгнуть на своего коня — и опять расчесывай ветром бороду, потому, кроме этого сундучка, на твоем мотоцикле, у тебя ничего нет. А мне уже не прыгнуть. Легко ли расстаться и с этим кирпичным домом, в котором, если захочешь, можно хоть в футбол играть? И с этой усадьбой на сто виноградных кустов, каждый из которых своими же руками посадил? Свое вино… Хотя и конца всему этому нет. Чем больше у тебя есть, тем, оказывается, еще больше давай. И обратного хода из этого вентеря не бывает. Если смолоду, когда это рабское благополучие еще только начало затягивать тебя, вовремя не пресек, то потом уже поздно. Самому же бывает и боязно с ним расстаться, мне это лично известно. — Он быстро дотронулся до руки Будулая, лежавшей на столе — Ну, а как бы все-таки ты на моем месте поступил?

Будулай убрал свою руку под стол.

— Ты это лучше меня должен знать.

По лицу Шелухина пробежала тень.

— Я у тебя, как у друга, спрашиваю, а ты мне отвечаешь, как Чжоу Энь-лай. Но ты прав, кроме меня самого, этот узелок никто не сможет разрубить. И я, бывало, совсем уже начну собираться, потихонечку начинаю со своего чемодана смахивать пыль — и в самый последний момент сам же даю отбой. Как вспомню, что она мне всю свою молодость отдала, и становится мне ее жаль. Если разобраться, из-за меня же она и сделалась такой. Сам же я затянул ее в этот круг, а теперь уже она не отпускает меня из него. — Склонив голову набок, он внимательно прислушался. — Нет, оказывается, я ошибся, с розливом и подсчетом будущих барышей у нее покончено, но теперь она, высунув язычок, выводит на этикетках: «Гамбургский черный», «Донской мускат», «Рислинг»… — Убаюканная голосом хозяина, храпела в своем углу овчарка. — К тому же и поклепом было бы с моей стороны сказать, что все эти годы она была мне плохая жена. Несмотря на то что я ее старше, а для молодой женщины не очень-то веселое занятие растирать и отхаживать своего мужа, когда он начинает разъезжаться по всем швам. Другая от одного моего храпа сбежала бы на другой день. И что самое непонятное, она, судя по всему, любит меня! — С изумлением поднимая от бокала свои светлые навыкате глаза, он уставился на Будулая. — Вот и попробуй после всего этого от нее сбежать, если ты не последняя сволочь. Если к тому же в глубине души ты сознаешь, что некого тебе в своих бедах винить, кроме самого себя. Никто же не виноват, если тебе самому захотелось своего вина. — И, усмехнувшись под усами своей кривой улыбкой, он спросил: — Ну, а как же все-таки, по-твоему, хорошее оно или нет?