Цыган

— Назад! — поспешил крикнуть вдогонку ему Будулай, ускоряя шаг и сдергивая с плеча двустволку. За месяц совместных ночных дежурств с Дозором он уже успел познакомиться с не совсем собачьими повадками этого переродка, которого, как говорила Клавдия, ее сын Ваня вытащил из норы в лесу за Доном. Обычно, лишь почувствовав опасность совсем близко, Дозор мог вот так внезапно и молча ринуться вперед с прижатыми к шее ушами. И Будулай уже по опыту знал, что такой бросок не мог предвещать ничего хорошего ни тому, кого он, настигнув, грудью сшибал на землю, ни самому Дозору. Не раз уже приходилось Будулаю стаскивать его за могучий загривок с повергнутого наземь человека и залечивать потом собаке мазью из замешанных на солидоле трав нанесенные ей ножевые раны. К счастью, пока еще ни одна из ран не оказалась для Дозора смертельной, может быть, и потому, что до сих пор Будулаю всегда вовремя удавалось успевать к месту таких схваток. Приходилось ему и самому выбивать ножи из рук непрошеных ночных гостей знакомым приемом, которому обучили его еще во фронтовой разведшколе. Озверевшие от страха и злобы, они, сразу присмирев, бессильно обвисали у него в руках, а когда, отшвырнув в кустарник нож, он вдруг отпускал их, недоверчиво оглядываясь, уходили от него и потом опрометью бросались по зимнему лесу прочь. Только палые сухие ветки выстрелами трещали у них под ногами.

Но из своего ружья, выданного но распоряжению Тимофея Ильича из кладовой колхоза, Будулай никогда вдогонку не стрелял. И вообще оно чаще всего так и оставалось у него за спиной. За исключением тех случаев, когда вконец разъяренные браконьеры сами открывали по нему стрельбу из ружьев и обрезов. В таких случаях и Будулаю приходилось, укрывшись за вербой или дубом и уложив рядом с собой Дозора, открывать ответный огонь. Но и тогда, когда при вспышках перед ним явственно вырисовывался из ночной мглы тот, кто своими выстрелами разбрызгивал над ним древесную щепу, Будулай стрелял не в него. Конечно, ничего не стоило здесь же и наказать его, но Будулай стрелял по фарам, пронизывающим своим светом деревья островного леса. И глаз, и рука, оказывается, еще не изменили ему. Фары гасли одна за другой, засевая бриллиантовыми осколками вокруг себя заснеженный лед, пока опять наглухо не смыкалась вокруг темнота. Ослепшие машины под яростную ругань своих хозяев пятились от острова по льду через Дон. Дозор сопровождал их отступление торжествующим лаем.

— Дозор, назад! — громче и строже крикнул Будулай, услышав, как впереди него, уже на острове под чьими-то тяжелыми шагами затрещал валежник. Повинуясь, Дозор вернулся с поджатым хвостом, оглядываясь и пошевеливая то одним, то другим ухом. Уже совсем приблизившись к Будулаю, он виновато пополз к нему на брюхе, поскуливая и оставляя на снегу извилистый след. Но здесь же и взвился в прыжке, ловя брошенный ему пирожок.

Кроме этого происшествия, никаких других не случилось на острове за всю ночь, и не только сам Будулай, ни разу не разбуженный лаем, проспал в блиндаже на лежанке почти до утра, но и Дозор, всю ночь не шелохнувшись, пролежал на своем месте у входа в блиндаж, положив на вытянутые лапы волчью морду. И лишь когда уже рассвело, Будулай, надевая перед ежеутренним обходом острова ружье на плечо, заметил на дощатом столике в блиндаже вырванный из ученической тетради листок. Но совсем не детским, а твердым, мужским, с большими разрывами между словами, почерком на нем размашисто было выведено химическим карандашом:

«Ты что же, так теперь и надеешься распоряжаться на нашем острове, как полицай? Откуда ты взялся? После войны люди хотят строиться, а ты не даешь. Ты бы хоть посчитал, сколько по нашему хутору еще разбитых куреней. Или у своей Клавдии спросил. Небось ей ты как конь, через Дон на санях дрова возишь. Значит тебе можно, а другим нет? Расплачиваешься за ее пироги и все остальное, да? Мало тебе своих цыганок — с бедной вдовы последнее тянуть. Ты должен понять что совсем чужой тут, чужой. Чем скорее уберешься тебе же и лучше будет. Иначе не будет тебе жизни. А мы как всегда, брали с острова все, что нам нужно, так и будем брать. И дрова, и кругляк, и сено».

Будулай перевернул на другую сторону этот вырванный из ученической тетрадки листок и, усмехнувшись подумал, что, должно быть, тот, кто все это написал химическим карандашом, услышав лай Дозора, заспешил и не успел поставить под своими словами подпись.

Часть восьмая

Если в начале марта Будулаю еще удавалось перебредать на остров по истаявшему тонкому льду, выщупывая его впереди себя палкой, то после того как ему однажды пришлось выуживать из полыньи Дозора, следовало уже подумать о других способах переправы. Может быть, Будулай и попытался еще переправляться через рукав Дона с помощью той же гати из хвороста или камыша, как это не раз приходилось ему делать в разведке на фронте, если бы не Клавдия. Увидев заиндевевшего с головы до ног Дозора, она сразу догадалась:

— Провалился?

— Немного, — ответил Будулай.

— А если бы?.. — она не договорила. — Кто бы вас за ошейник тянул?

Будулай невольно повертел под ее взглядом головой.

— Я, Клавдия Петровна, умею плавать.

— И подо льдом? — жестко поинтересовалась она.

— Там, где бьют ключи, уже на лодке можно.

Не сказав больше ни слова, она тщательно вычесала Дозору старым гребнем из шерсти все сосульки и уложила его у горячей печки на дерюжке. Уже из своей комнаты слыша, как она собирается на работу, Будулай пристыженно думал, что все основания разговаривать с ним в таком тоне у нее были. Не успей он в самый последний момент, и Дозор нырнул бы под лед. И после ухода Клавдии, прежде чем уснуть, Будулай еще долго ворочался на своей кровати с боку на бок. Но перед вечером, уже собираясь на остров, он обрадованно заметил, что вернулась Клавдия с работы совсем другая. Сидя против него за столом, и разговаривала с ним, и взглядывала на него как обычно. После ужина, собрав Дозору с тарелок остатки еды, она даже потрепала его за ухо.

— Будешь знать, когда открывать купальный сезон.

Но провожать Будулая на крыльцо она не вышла. Из этого ом заключил, что все-таки продолжала сердиться на него.

Открыв калитку на улицу, он с недоумением увидел большую грузовую машину с обтянутым брезентом кузовом, которую водителю почему-то вздумалось почти впритык поставить к дому Клавдии. Будулай уже обошел машину и стал спускаться по улице к Дону, когда услышал за своей спиной:

— Эй, дядя, разве ты не Будулай?

Останавливаясь, он оглянулся.

— Будулай.

— Так чего же ты? — Водитель в круглой ондатровой шапке распахнул дверцу кабины. — Едем.

Будулай удивился:

— Куда?

Водитель явно рассердился:

— А это ты лучше меня должен знать. Сам же в правление эту сатану в юбке прислал, на весь район раскричалась, что Тимофей Ильич хочет тебя в ледяной воде утопить, а теперь еще спрашиваешь. Когда эту проклятую моторку грузили, она чуть не придавила меня. Ты что же, и этого переродка берешь с собой? — Водитель опасливо подвинулся на сиденье.

Теперь только Будулай начал понимать.

— Дозор, ко мне! — садясь в машину, приказал он. И после того как Дозор, впрыгнув в кабину машины, устроился у него между колен, оглянулся. Ему показалось, что в угловом окне дома мелькнула тень.

— Ну и жена у тебя! — опять покачал головой водитель, когда они уже сгружали моторную лодку на берегу правого рукава Дона напротив того места, где даже в самые лютые морозы не замерзала взбаламученная донными ключами вода. — Перед ней даже сам Тимоша как лист перед травой.

— Она мне не жена, — сказал Будулай. Водитель недоверчиво покосился на него.

— А кто же?

— Квартирная хозяйка.

— Чего же она тогда взбесилась так?

На этот вопрос Будулай не ответил. Он уже стоял в лодке, спущенной на воду там, где бурлили донные ключи, и с веслом в руках взглядом измерял длину промежутка с еще недотаявшим между первой и второй полыньями льдом. Между ними ему предстояло раздвигать перед моторкой веслом зеленое рыхлое крошево.