Принцип вины

— От следователя разрешение есть.

Тюремный «кум» сделал вид, что листок его якобы не интересует, но, тем не менее, прочел.

— Хорошо, нет проблем.

Снимая телефонную трубку, он еще раз сверился со списком.

— Шевляков говорит. Приведи-ка Корнилова из пятнадцатой.

— Клиент сейчас будет...-

— Спасибо, Володь.— Плахов благодарно взглянул на коллегу.

— Да чего там...—Улыбнулся капитан.—У меня в этой камере такой крендель сидит, не поверишь. Егоров ваш из штаба халтуру подкинул. А начальство на меня спихнуло...

Монотонное шуршание нарушало камерную тишину. Над унитазом, склонившись в обреченной позе, трудился Толстых. При помощи зубной щетки, как армейский салага, он скоблил парашу, размышляя о своей планиде,— так или иначе, но он постоянно оказывался рядом с сантехникой. От судьбы не уйдешь!..

Лежа под шконкой, Корнилов пытался понять, как этот сломленный, совершенно безобидный на вид человек мог попасть за решетку, да еще по такой грозной статье?..

Размышления прервал лязг ключа, поворачивающегося в замке. Толстых вздрогнул, оторвался от своего занятия.

В проеме показался конвоир.

— Корнилов, на выход!..

Тот выбрался из-под шконки и направился к выходу, провожаемый взглядами сокамерников...

В кабинете Шевлякова после того, как привели Корнилова, стало еще теснее. Вообще-то беседовать с арестантами полагалось в специальных следственных кабинетах, но для Плахова Володя сделал исключение. Корнилов безучастно посмотрел на оперативника, стараниями которого он здесь оказался. Как убежденный мизантроп, личной ненависти к нему он не испытывал.

Но, представься такая возможность, убил бы — хладнокровно и не задумываясь. Молотком.

Плахов не надеялся сразу «расколоть» Корнилова. Опыт общения с этим человеком подсказывал, что он начнет говорить только после предъявления конкретных улик. А то и вообще не начнет. Зачем? Пожизненное зарабатывать? Лучше помолчать, пускай менты доказывают. И нажимать особо нельзя — завтра же адвокат жалобу напишет.

— Ты ведь в «Энергии» одиннадцать лет работаешь?.. Уходил, потом возвращался...

— Ну, допустим,— равнодушно пожал плечами Корнилов.— Только что-то не пойму, к чему вы клоните?..

Плахов придвинулся к допрашиваемому:

— Да неужели?!

Приступ раздражения застал Корнилова врасплох — сказались напряжение последних дней и время, проведенное в камере. Он почти сорвался на крик:

— Нет за мной больше ничего! Ясно?! Одна мокруха, и все!.. Мало вам?!

Не отреагировав на эмоциональный всплеск, Игорь продолжал наседать:

— А если еще накопаем?..

— Ну, если больше нечего делать...— Корнилов уже не скрывал злости.

— Всех знакомых твоих перетрясем, учти!.. Так просто не слезем!

Корнилов сообразил, что оперу только этого и надо. Чтобы он сорвался, наговорил лишнего... Он сделал над собой усилие, чтобы подавить бьющие через край эмоции.

— Вот когда накопаете, тогда и поговорим. И только в присутствии адвоката.

— Тогда говорить будет не о чем!

— «Вышак» все равно не дадут...— усмехнулся Корнилов.

Шевляков, который до этого времени молчал, внимательно прислушиваясь к разговору, выдал свое веское слово:

— А жаль!

— Вам бы всех к стенке...— Корнилов справился с эмоциями и теперь ушел в глухую оборону.

— Сам лучше покайся.— Плахов попытался изменить тактику.— Глядишь, пожизненное не схлопочешь.

— Только вот «разводить» меня не надо!! Я не лох!! — сорвавшись, взвизгнул Корнилов,— явку с повинной, чистосердечное... Ага, уже пишу!

Шевляков решил напомнить арестанту, кто есть who.

— Ты особо-то не борзей!..— жестко произнес он с металлом в голосе.—А то я тебе быстро создам... эксклюзивные условия.

— Дальше зоны не пошлете!..— Корнилов понял, что одержал маленькую победу: открытые угрозы — это уже признак бессилия.

Этой же ночью Корнилов раз за разом, как видеокассету, прокручивал в голове последний допрос — каждую деталь, каждую мелочь, каждую интонацию. Фильтруя в своей памяти все события последних лет, он вспомнил, что подарил краденую икону Ирине. Липкий страх выполз откуда-то из глубин его мозга и начал расползаться по всему телу...

Большинство зэков блуждало в своих сновидениях. Бивень не спал. Он лежал на нарах с включенным приемником и слушал концерт по заявкам. Корнилов повернул голову вправо — его сосед Толстых безучастно лежал с открытыми глазами, как будто мысли витали где-то в другой галактике.

— Слава Богу, скоро все кончится...— вдруг выдохнул бизнесмен.

— Ну да — лет через десять,— хмыкнул Корнилов.

— Завтра...

В голосе Толстых зазвучали мечтательные нотки. Если бы не изможденный вид — вылитый актер из плохой мелодрамы. Тем не менее последнее слово заставило Корнилова насторожиться.

— Ты что, из унитаза объелся?..

Сосед, который за время пребывания в СИЗО свыкся с пренебрежительным обращением, мечтательно продолжил:

— Завтра я выйду... Домой... К жене, теще...

— Как это?..— не понял Корнилов.

Ответа он не дождался. В этот момент из приемника раздался голос ведущего: «Коллеги по работе просят исполнить песню группы „Лесоповал" для своего друга Валентина Клычкова, находящегося сегодня по воле злых людей на Канарах».

— А ну, тихо там, черти!..— Бивень схватил тапок и прогулялся им по головам Толстых и Корнилова.

Оба замерли. Авторитет врубил приемник на полную громкость. Ведущий продолжал лить бальзам на сердце бывалого зэка: «...Кроме того, друзья просят передать Вале, чтоб он не переживал. Арчик ни в чем не сознался».

— Молодец, кореш!..—Бивень в восторге хлопнул ладонью по лежаку.

Толстых рефлекторно втянул голову.

Контролер фирмы «Энергия» вернулся к своим мыслям: «Надо как-то срочно связаться с Ириной. С одной стороны — этот забитый клоун на „наседку" не похож. С другой — если информация дойдет до ментов — мне конец. Но выбора нет. Время играет против меня. Информацию надо передать сейчас. Потом будет поздно».

С риском получить тапком по голове Корнилов высунулся из-под шконки и прошептал соседу по спальному месту:

— Слышь, ты точно завтра на волю выходишь?..

— Осталось семь часов девятнадцать минут.— Изможденное лицо Геннадия оживилось.

— Дело у меня к тебе есть, это очень важно. С бабками не обижу...

Толстых придвинулся ближе, чтобы лучше слышать слова, заглушаемые «Лесоповалом».

— Женщине одной надо кое-что передать,— шепотом продолжил Корнилов.— Сделаешь? Она заплатит.

Несмотря на то что лежали они в метре друг от друга, свет единственной лампочки не позволял Корнилову разглядеть выражение лица собеседника. Он считал себя большим знатоком человеческой натуры, который по мимолетным оттенкам мимики может отличить «наседку» от честного арестанта.

— Ну что, сделаешь?

— Да не жалко.

— Запоминай телефон...

До своего добровольного схождения в круги тюремного ада Толстых наивно думал, что в России найдется мало людей, которые смогут рассказать ему что-нибудь новое в области сантехники. В своей нормальной жизни он постоянно находился в курсе последних новинок, выписывал каталоги, одним словом, держал руку на пульсе последних достижений сантехнической мысли. Ему в голову не могло прийти, что простой унитаз можно использовать в качестве средства связи.

В «хате» он узнал, что стояк проходит сверху вниз через все этажи и к нему с двух сторон подходят ответвления из двух соседних камер. Сливы от унитазов и умывальников сходятся в одной точке. Однако, чтобы поговорить по этому «телефону», надо удалить водную пробку из очка или унитаза.

Именно этим Толстых и занимался под чутким руководством Хряка. При помощи тряпки Геннадий довольно долго собирал воду, а затем выкручивал ветошь в умывальник. Когда вода иссякала, Толстых, следуя наставлениям авторитета, наклонился почти вплотную к унитазу и повел диалог с нижней камерой.