Обманутое время

Его губы пьянили ее.

— Для любви нам Париж не нужен.

— Да. — Кэл повернулся и стал смотреть на Либби. Ее лицо светилось, глаза были полузакрыты, на губах играла мечтательная улыбка. Калебу захотелось навсегда запомнить этот миг. Сейчас для него во всем мире не осталось никого, кроме нее. — Ох, Либби, как ты мне дорога!

Другого она не хотела слышать; о другом бы не попросила. Она отчаянно прижалась к нему всем телом, отдавая себя без остатка.

Он почувствовал силу ее желания. Его поцелуи стали более страстными и настойчивыми. Руки все нетерпеливее. Либби не уступала ему, в ласках охотно откликалась на его страсть. Знакомый жар охватил ее. Невыносимый и сладостный. Она еле сдерживала нетерпение.

Дикий, первобытный крик вырвался из самых ее глубин, словно предвестник исступления. Они безумствовали, заводили друг друга лучше самых мощных афродизиаков. Кэл испытывал то сладость, то боль. Он не переставая шептал ее имя.

Кэл был прекрасен. Либби впитывала его всем своим существом — чревом, руками, языком. Он силен. У него стальные мускулы. И все же он дрожит, стоит ей прикоснуться к нему пальцем. Он хотел, чтобы она его запомнила, и она запомнит.

Кэл стонал под грузом новых ощущений, чувствовал жар, который исходил от Либби, когда она обвивалась вокруг него, заново открывала его для себя, искала его губы. Они так пылко целовались, что едва не теряли сознание. Казалось, у обоих не хватит сил вынести это до конца.

— Либби… — хрипло позвал Кэл, выдавая всю силу своего желания. — Пожалуйста…

Она сомкнулась вокруг него, и их окружила жаркая, бархатная ночь. В стонах Либби слышалось торжество. Ускоряя темп, они все выше улетали на крыльях любви. Он слепо потянулся к ней, и его руки скользнули по ее влажной коже. Их ладони соприкоснулись, и они одновременно достигли пика наслаждения.

Лучше не бывает… Истомленная, довольная, Либби прильнула к Кэлу, положила голову ему на грудь. Она слушала, как бьется его сердце, и тихо вздыхала, когда он поглаживал ее волосы.

Она успокоилась. Теперь каждая клеточка ее тела источала умиротворение. Интересно, долго ли любовники могут лежать в постели без еды и питья? Вечно! Либби улыбнулась.

— У моих родителей есть кот, — прошептала она. — Толстый рыжий кот по имени Ромашка. У него нет ни капли честолюбия.

— Кот по имени Ромашка? По-прежнему улыбаясь, она провела пальцем по его плечу.

— Ты ведь видел моих родителей… В общем, целыми днями он валяется на подоконнике. Целыми днями. Так вот, сейчас я точно понимаю, какие чувства он испытывает. — Она слегка потянулась. — Мне нравится твоя койка, Хорнблауэр.

— Я и сам все больше привязываюсь к ней.

Некоторое время они молчали. Каждый думал о своем.

— Музыка… — Теперь она звучала и для нее — сладкая, романтическая. — Почему она кажется мне такой знакомой? Кто ее написал?

— Сальвадоре Симеон.

— Какой-то новый композитор?

— Зависит от того, что считать новым. Конец двадцать первого века.

— Вот как… — Радость переполняла Либби. Иногда вечность кажется таким коротким сроком! Решив подарить себе еще мгновение счастья, она прижалась губами к его груди. Его сердце билось сильно и ровно. — Поэзия, классическая музыка и аэроциклы… Интересное сочетание.

— Правда?

— Да, очень интересное. А еще я знаю, что ты подсел на «мыльные оперы» и телеигры.

— Только с научными целями. — Кэл улыбнулся. Либби села. — Хочу достойно описать самые массовые виды зрелищ двадцатого века. — Он ненадолго задумался. — Как ты думаешь, записи сохранятся в архивах? Мне ужасно хочется узнать, наладятся ли отношения у Евы и Блейка, несмотря на козни Дориана. Потом, так и неясно, кто подставил Джастина, почему его обвинили в убийстве злобного негодяя Карлтона Слейда. По-моему, Ванесса — личико у нее ангельское, а сердце ледяное.

— Подсел, — кивнула Либби и подтянула колени к груди. — Разве у вас не показывают телесериалы?

— Конечно показывают. Только у меня никогда не хватало времени их посмотреть. Я думал, они для домохозяев.

— Для домохозяев… — повторила Либби. Ей понравилось новое слово, лишенное презрительного, женоненавистнического оттенка. — Я так ни о чем тебя и не спросила. — Она уткнулась подбородком в колени. — Когда мы вернемся в хижину, нужно дописать до конца все, что с тобой случилось.

Он провел пальцем по ее руке.

— Все?

— Все, что имеет отношение к делу. И пока мы будем записывать и закапывать капсулу времени, ты просветишь меня насчет будущего.

— Хорошо. — Кэл поднялся. В самом деле, им обоим лучше на несколько часов чем-то себя занять. Он потянулся за брюками и заметил поляроид, упавший на пол. — Что это такое?

— Камера. Сама печатает снимки. Секунд через десять получается фотография.

— Правда? — Он с интересом повертел фотоаппарат в руках. На десять лет ему подарили штуковину, которая делала то же самое, а еще определяла время, температуру и воспроизводила любимую музыку. И умещался подарок на ладони.

— Хорнблауэр, терпеть не могу, когда ты так самодовольно ухмыляешься!

— Извини. Что нужно сделать? Какую кнопку нажать?

— Вот эту… Нет! — Но она опоздала. Он уже поймал ее в кадр и нажал на спуск. — Людей убивали и за меньшие преступления!

— А я думал, ты хотела фотографироваться, — с напускной серьезностью проговорил Кэл, вертя снимок в руках.

— Я не одета.

— Ага! — Он улыбнулся. — Что вовсе не неплохо. Хотя фото одномерное, вышло что надо… Очень сексуальный вид!

Ухватившись за одеяло, Либби подтянулась, переползла к изножию койки и попыталась выхватить у Кэла снимок.

— Хочешь посмотреть? — Он помахивал снимком так, чтобы она до него не дотянулась, но развернул его изображением к ней. Она увидела себя. Она сидела, обняв руками ноги: обнаженная, волосы спутаны, глаза пьяные. — Либби, как мне нравится, когда ты краснеешь!

— Я не краснею. — Она поспешно схватила одежду. Проворно отложив камеру в сторону, Кэл отнял у нее рубашку.

Когда они покинули звездолет, тени уже начали удлиняться. Посовещавшись, они решили закинуть аэроцикл на багажник «лендровера» и вернуться домой вместе.

— Хорошая мысль, — согласилась Либби. — Была бы у нас веревка…

— Зачем? — Кэл нагнулся, нажал на кнопку под сиденьем аэроцикла и вытянул два толстых каната с крючьями на концах.

Либби пожала плечами.

— Мне казалось, ты захочешь, как легче. — Она склонилась над задним колесом, расставила ноги и покосилась на него.

— Что ты делаешь?

— Помогаю тебе поднять его. — Она ухватилась за сиденье и отбросила свободной рукой волосы со лба. — Иди сюда!

Кэл усмехнулся.

— Хорошо, только зачем самой-то напрягаться?

— Ты хоть представляешь, сколько оборудования нам приходится перетаскивать на раскопках?

— Нет, — улыбнулся он.

— Очень много. Ну, на счет «три». Раз, два, три! — Они подняли аэроцикл, и Либби ахнула от изумления. Весу в нем оказалось не больше десяти килограммов. — Ну, ты даешь, Хорнблауэр!

— Спасибо. — Он проворно закрепил аэроцикл на багажнике. — Может, все-таки пустишь меня за руль?

Либби вынула из кармана ключи и побренчала перед его носом. У него загорелись глаза.

— Да ладно тебе, Либби, здесь ведь никого нет!

— Кстати, раз уж на то пошло, ты не показывал мне свое водительское удостоверение!

— Кстати, раз уж речь зашла о формальностях, по-моему, оно мне не нужно. Раз я умею управлять… — он ткнул пальцем в свой звездолет, — то уж с твоим старинным средством передвижения как-нибудь справлюсь. Мне хочется попробовать, понимаешь? В научных целях.

Либби бросила ему ключи.

— Не забывай: моя машина ездит по земле.

— Я понял. — Довольный, как ребенок, получивший новую игрушку, Кэл уселся за руль. — Здесь переключаются скорости, да?

— Да.

— Здорово! А эта педаль для чего?

— Сцепление, — ответила Либби, сама себе удивляясь, что так безоглядно вверяет ему свою жизнь.