Завороженные

— Не хочу играть в игры.

— Очень жалко. — Он вдохнул ее дыхание, склонил голову набок, проехался губами по горлу. — Я люблю играть. Ладно, оставим до следующего раза.

— Слушайте, даже если меня тянет к вам, это не означает… абсолютно ничего.

— Конечно. Какая у вас нежная кожа на горле, Мэри-Эллен. Если кровь будет так сильно пульсировать, того и гляди прорвется.

— Смешно.

Но спина под выдернутой из-под ремня рубашкой оказалась воздушной, как одуванчик. Вздохнув со стоном, она выгнулась в его объятиях.

— Я едва не отчаялся, — прошептал он. — Ждал, когда ты придешь ко мне.

— Не за тем пришла. — А руки уже его обняли, пальцы вцепились в волосы. Разве не знала, не предчувствовала в глубине души? — Надо подумать. Может быть, я совершила ошибку. — Жадные губы уже ответили на поцелуй. — Ненавижу совершать ошибки.

— Ммм… Кто любит? — Он подхватил ее за бедра, ноги послушно обвили его талию. — Это не ошибка.

— Потом будет ясно, — пробормотала Мэл, когда он понес ее с кухни. — Действительно, не хочу осложнять дело. Оно слишком важное. Хочу добиться успеха, прокляну себя, если все испортила только потому…

Сбивчивые слова ритмично, медленно, соблазнительно барабанили у него в ушах. Он одной рукой запрокинул ей голову, впился в губы.

— Одно другому не мешает.

— Может помешать. — Она крепко прижалась к нему на ступеньках лестницы. — Обязательно помешает.

— Ну и пусть. — Он пинком распахнул дверь спальни. — Нарушим кое-какие правила.

Глава 8

Она всегда осторожна и предусмотрительна. Конечно, рискует, но знает о последствиях. Сейчас их угадать невозможно. Все диктует инстинкт. Разум советует удирать со всех ног, а что-то другое приказывает остаться. Довериться.

Так и висела на нем, чувствуя во всем теле биение крови. Смущает не стыд. Никогда не считала себя чрезмерно сексуальной, поэтому и не стыдится. Смущает неожиданная уверенность в жизненной важности происходящего. Для проверки устремила на него долгий пристальный взгляд и увидела именно то, что хотела увидеть.

Медленно улыбнувшись, она разжала ноги, он поставил ее на пол, глядя в глаза, притиснул к резной гладкой спинке кровати, провел руками по бедрам, по бокам до груди и по шее к вискам. Пальцы погрузились в волосы, губы нанесли сокрушительный поцелуй.

Она дрогнула, ощущая каждый изгиб прильнувшего тела, в котором чувствуется сила сидящего на цепи волка, готового вырваться на свободу. Но с ума сводят требовательные ненасытные губы, которые высасывают ее чувства, желания, сомнения, страхи и страсти. И она ему все это дарит.

Он это понял, когда ее тело обмякло и одновременно окрепло в объятиях, губы затрепетали, требуя большего, чем он готов отдать. Желание пронзило серебряным лезвием, отрезало от цивилизации, превратило в обезумевшего жеребца, учуявшего кобылицу.

Он поднял голову, она взглянула в темные как ночь глаза, полные безрассудной страсти, безудержных желаний. И силы. Дрогнула сначала от страха, а потом от неслыханного наслаждения.

Он услышал ответ и дал свой. Одним рывком разорвал рубашку, рухнул вместе с ней на кровать, ощупывая все тело, пощипывая, поглаживая, дразня и лаская.

Она тоже стащила с него рубаху, оборвав пуговицы. Соприкоснувшись кожей, оба радостно и беззвучно вздохнули.

Он не дал ей подумать, тем более усомниться. Увлек за собой в бурю с громом, молнией, воющим ветром. Конечно, ощущения чисто физические, в его руках и губах нет ничего магического, и все-таки ясно: за пределы реальности, из розовых сумерек, где защебетали ночные птицы, ее унесла чистая магия.

Унесла в царство неслыханного блаженства. Что звучит шепотом на непонятном языке — песнопение, любовная клятва? Незнакомые слова утешают, баюкают, прикосновения радуют. Жаркий солоноватый вкус губ, прохладный и утешительный вкус языка вызывают неутолимую жажду.

Какая щедрость, сила, беззаветная отдача, думал он сквозь туман. В гаснущем свете мерцает золотом кожа готовой к битве воинственной богини, фантастически живой, стройной, гибкой, отзывчивой. Слышится глухой вздох, в спину внезапно вонзаются ногти, тела вздымаются в экстазе.

Когда с влажных плеч соскользнули ослабевшие руки, он опять оседлал ее, стремясь испробовать полностью, разогреть ее кровь, услышать, как она выдохнет его имя.

Затряс головой, чтоб развеять туман, посмотреть в лицо, заглянуть в глаза, увидеть дрожь припухших открывшихся губ.

— Иди за мной.

Она обхватила его, он нырнул в нее, зная, что иногда чуда надо лишь пожелать всем сердцем.

Кажется, играет музыка. Завораживающая, утешительная, душевная. Мэл с улыбкой оглянулась, никого не увидела.

Мигом очнулась, села в темноте. Даже в чернильной ночи ясно, что она одна. В спальне Себастьяна. Была с ним наяву и осталась одна наяву.

Включила лампу на тумбочке, прикрыла глаза ладонью, пока не привыкнут к свету.

Не стала окликать его. Глупо кричать в пустой постели в темной комнате. Вместо этого встала, нащупала на полу его рубашку, сунула в рукава руки, пошла на звуки музыки.

Звуки чуть громче шепота долетают из-за пределов реальности, хотя слышатся со всех сторон. При всех стараниях невозможно понять, что это — поющие голоса, струнные или флейты. Инстинктивно тянет к волшебным и прекрасным звукам, которые не усиливаются и не стихают, а омывают тело, проникают в сознание по пути к невысокой лестнице слева.

Из комнаты в конце коридора замерцали золотом свечи, запахло тающим воском, сандаловым деревом и еще чем-то едким.

Заглянув в дверь, Мэл невольно затаила дыхание.

При виде небольшого помещения в голову почему-то пришло странное слово «палата». Стены из светлого теплого дерева залиты мистическим светом десятков тонких белых свечей. Снаружи она уже видела три окна в виде полумесяца, значит, комната находится в самой верхней части дома, окна выходят на море и скалы.

В откинутый застекленный потолочный люк смотрят звезды, кругом стоят стулья, столы, тумбы, которым самое место в каком-нибудь средневековом замке. На них хрустальные шары, расчерченные серебряные зеркала, прозрачные стеклянные жезлы, кубки, инкрустированные сверкающими камнями.

Нельзя верить в магию. В груди каждого мага и чародея имеется потайной ящичек, в рукаве прячется туз червей. Но даже на пороге чувствуется пульсация воздуха, словно в нем бьются тысячи живых сердец.

Видно, в хорошо знакомом, казалось бы, мире есть нечто такое, что тебе никогда и не снилось.

Себастьян неподвижно сидит спиной к двери в самом центре серебряной пентаграммы, выложенной на полу. Несмотря на извечное любопытство, понятно, что вторгаться в его жизнь нельзя.

Не успела она отступить, как он заговорил:

— Не хотел тебя будить.

— Ты и не разбудил. — Мэл уцепилась за уцелевшую пуговицу на рубашке. — Это музыка разбудила. То есть я проснулась, услышала, пошла на звуки… — Она растерянно огляделась, не видя источника звуков.

— Они идут из ночи. — Он встал во весь рост в свечном свете, полностью обнаженный, и она вспыхнула, хоть никогда не была чрезмерно стыдливой.

— Правда, я любопытная, но никак не хотела мешать.

— Ты не помешала. — Видя ее нерешительность, он вздернул бровь, шагнул вперед, взял за руку, прижался губами к ладони. — Надо мозги прочистить. Рядом с тобой не получится. Другие мысли суть затемняют.

— Наверное, мне лучше вернуться домой.

— Нет. — Поцелуй вышел легким и сладким.

— Знаешь… — Она чуть отстранилась, не зная, куда девать руки. — Я не привыкла…

Совсем юная, хрупкая в его рубашке, со спутанными во сне и в приступах любви волосами…

— Раз сделала для меня исключение, позволь сказать, что у тебя хорошо получилось.

— Не надо. — Губы все-таки улыбнулись. Хорошо. У обоих немыслимо хорошо получилось. — Никому это не повредило. Всегда сидишь на полу при свечах в голом виде?