Солнце завтрашнего дня

Чашка снова приблизилась к ее лицу. На сей раз Телли взяла ее.

— Если я выпью чай, ты уйдешь?

Уголок его рта приподнялся.

— Да.

И все равно она сомневалась.

— А если я умру от дизентерии, обещаешь похоронить меня по-христиански?

Уголок рта дернулся снова.

— Не могу этого обещать, но мы отвезем твой прах в Касабланку.

Непонятно, следует пугаться или радоваться его слабым улыбкам. Ясно, что особой склонности к веселью он не питает.

— Отлично, я пью. И ты уходишь. — Она быстро опрокинула в себя чашку, поморщившись от горьковатого вкуса, но все равно благодарная за влагу. Горло пересохло, и одной чашки недостаточно, но для начала и то хорошо. — Готово.

Он поднялся, но сразу не ушел.

— Кстати, может мы варвары и бандиты, но вся наша вода кипятится. Ты могла набраться паразитов в городе, но от меня ты их не получишь.

И улыбаясь — улыбаясь! — Тэа вышел вон. Как только он покинул палатку, Телли схватила подушку, прижала к лицу и зашипела от досады.

Он не может держать ее здесь! Не может. Как не может серьезно рассуждать относительно мужа для нее. Ее затрясло. Отсутствие всяких контактов с родиной делает ситуацию удручающей. Никто не заметит, если она вообще исчезнет с лица земли. Долго привязанная к семье, Телли покинула ее лоно слишком поздно, но уж вырвавшись, бросилась на край света.

Мама иногда шутила, что единственным источником сведений о дочери стали ежегодные открытки на Рождество. Раньше мог забеспокоиться Паоло. Это Паоло научил ее лазить по горам и плавать под парусом, справляться со своими страхами и идти вперед. Но, потеряв его, Телли никогда не искала ему замены.

Считала, что достаточно разбить сердце однажды. Замуж за Паоло она не собиралась, но если бы вдруг вообще собралась — а тут огромное «если», — то вышла бы только за него. А так вопрос брака отпадал.

Тиская в руках подушку, Телли пыталась вспомнить, с кем она разговаривала в последний раз, кому писала, посылала сообщения по электронной почте.

Знает ли кто-нибудь, что она в Северной Африке? Возможно, ее издатель и в курсе, но они часто месяцами не общаются. Телли слепо глядела на нетронутую еду. Пришло время платить за свою беззаботность.

Снаружи снова кричал старик, чего-то требуя от нее. Она не понимала ни слова, потому что он говорил с акцентом или на диалекте, который ей раньше слышать не приходилось. Но прежде чем девушка успела ответить, он вошел в палатку, неся довольно большой медный чан. Установил его на ковре, вышел. И вернулся не один. Три человека несли кувшины с водой.

Ванна.

Значит, кое-что из сказанного ею проникло в сознание Тэа. Телли вымыла волосы, вымылась сама. К моменту окончания купания вода стала совсем холодной, но ощущение было тем не менее божественным. Пока Телли не обнаружила, что ей нечего надеть, кроме грязной одежды.

С сожалением облачилась в нее снова, кое-как привела в порядок волосы. Огляделась по сторонам. Палатка надоела ей до смерти. За единственный проведенный тут день Телли уже успела все возненавидеть. Значит, пора обследовать лагерь.

Едва появившись на пороге, Телли ощутила себя в центре внимания. Окружающие явно не одобряли ее прогулки, но никто не попытался ей помешать. Не заговорил, не задержал.

Лагерь оказался обширнее, чем ей показалось. Тут было больше десятка палаток, некоторые — огромны. Телли предположила, что они служат местом, где едят и общаются.

Вокруг нее запрыгала запаршивевшая собачонка на трех лапах. Телли вначале хотела отогнать ее,

потом решила, что компания не помешает. Первый друг тут.

Нагнувшись, почесала собаку за ухом.

— Если б моя камера работала, я бы сделала твой портрет. — Пес замахал обрубком хвоста. — Бедняжка. Ты выглядишь так же плохо, как и этот лагерь.

Лагерь и впрямь смотрелся паршиво. Что за место! Голое. Мрачное. И снова ей подумалось, что здорово было бы пофотографировать. Запыленные палатки на фоне песка, верблюды — какие удивительные снимки вышли бы.

И вдруг она заметила лошадь. Оседланную, беспризорную.

На ней можно сбежать.

В ее плане не было никакой логики. Она просто хотела уехать — и будь что будет.

Усевшись, на одеяло, выполняющее функцию седла, Телли стукнула лошадь пятками, побуждая тронуться.

Лошадь удивленно скосила на нее глаз и двинулась легкой трусцой. Сердце Телли стучало в такт лошадиному бегу.

Этот глупо, опасно. Но назад она не повернет. Ей казалось, что она мчится, спасая свою жизнь. Вернее, от навязываемой ей жизни.

Долгие годы она делала, что хотят другие, откладывала свои стремления, надежды и больше не может ждать.

Солнце слепило глаза, жара давила, как тяжелое покрывало. Телли пыталась покрепче ухватиться, приспособиться к непривычному седлу. Возможно, будь у нее другое детство, другой жизненный опыт, она бы осталась в лагере и ждала. Но она и так чуть не всю жизнь провела в ожидании.

Телли росла вместе с пятью братьями и сестрами. Как старшая, она отвечала за многое, практически за все. Провожала младших в школу, встречала после уроков. Кормила, одевала, на родительских собраниях бывала куда чаще матери.

Подростком Телли постоянно мечтала уехать из дома — побросать вещи в машину и просто уехать, — оставив позади все обязанности и ответственность. Но к тому времени, когда она закончила школу, мать окончательно подорвала свое здоровье, и Телли понимала, что бросить семью нельзя.

Вместо того, чтобы сбежать в реальную жизнь, она сбегала в мир фантазии, с помощью книг и фильмов, театра и фотографий переносясь туда, куда не могла поехать. На Амазонку? Она была там. Эверест? Взбиралась на самую вершину. Египет? Обязательно. Париж? Сколько угодно.

Когда самому младшему брату исполнилось шестнадцать и он получил водительские права, Телли поняла, что дети наконец достаточно повзрослели и позаботятся о себе сами. Родители умоляли ее остаться, но Телли стукнуло двадцать шесть, а она нигде еще не была, последние десять лет только тем и занималась, что заботилась о других. Она была непреклонна. Даже если это стремление ее убьет.

Глядя теперь на бескрайнюю пустыню, Телли отдавала себе отчет, что действительно может погибнуть. И какого черта ей понадобилось в Бараке, или Оуахе, как ее там?

Непонятно, не то Телли соскользнула, не то лошадь споткнулась, но только что девушка сидела верхом, а в следующий миг уже падала. Лошадь безмятежно продолжила путь без нее.

Очутившись на раскаленном песке, Телли быстренько вскочила на ноги. Только не паниковать. Слезы не помогут. Бороться надо до конца.

Собрав всю свою решимость, Телли направилась в ту же сторону, куда ушла лошадь. Не обращая внимания на обжигающее солнце, она шла и шла. Именно этим ты и занималась последние пять лет, напомнила она себе. С тех пор как Телли уехала из дома, она едва ли не постоянно жила в дороге, с рюкзаком за плечами, забираясь в самые удаленные места, чтобы фотографировать детей.

Почему детей? Случайно Телли открылась истина. Детские мордашки помогали ей узнать свое собственное лицо. У нее самой не было настоящего детства. Времени на игры. Никаких спортивных секций, классов балета. «Откуда взять деньги, золотко? Кроме того, ты нужна нам здесь».

К горлу подступил комок жалости к себе, и Телли не сразу заметила, что горизонт почернел. Ей стало еще страшнее.

Она сбилась с шага. С замирающим сердцем Телли осознала, что направляется прямо к центру песчаной бури.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Телли повернулась, лихорадочно соображая, куда податься, как защитить себя. Но идти было некуда. Облака песка между тем уже кружились совсем рядом, небо стало коричневым. Бледное солнце исчезло, все кругом зловеще притихло.

Волосы на голове Телли встали дыбом. Опасность ощущалась и в тяжелом небе, и в молчании подступающей тьмы. Буря набухала, разрасталась, словно фантастическое чудище, пробуждающее к жизни.

Нигде не было слышно ни звука. Но Телли чудился ужасный рев. Песчаный монстр, казалось, дышал, тянулся к ней огромными лапами, засасывая в темноту.