Яблоко Евы

Ее встретил взгляд сочувственный, внимательный и теплый. На этот раз она не отвернулась, а попыталась определить, о чем говорит его взгляд. Он удивлен? Да, он удивлен ее замешательством не меньше, чем Мелинда и Джек. Но не только это. Жалость? Нет, это не жалость. Сесил Кингсли не хотелось бы выглядеть жалкой. Понимание? Да, может быть, но было и еще что-то.

Влечение? Чепуха, решила она про себя. Если даже так, то лишь в определенном смысле. Всякие повесы, особенно из врачей, не могут ее интересовать. Сесил, нахмурясь, продолжала вглядываться в него. И вдруг ее осенило: сострадание. О Боже, это так, подумала она, ощутив слабость в коленях. Сострадание согревало эти карие одухотворенные глаза. Такое сострадание, которое обволакивает тебя теплом, подобно объятиям возлюбленного, и ты чувствуешь защиту, любовь и понимание.

Он смотрел на нее так, будто читал ее мысли, вникал в душу, а узнав и то и другое, предлагал любовь и сочувствие. Внезапно Сесил затосковала по такой поддержке, по теплому состраданию. Ну вот, что это она раскисла? Не нужны ей больше ни мужское сострадание, ни мужская любовь. Сыта по горло. Прошлые годы послужили хорошим уроком, теперь она ученая и никогда не попадется в ловушку.

— Ты не изменила решения? — спросила Мелинда.

Придя в ужас оттого, что подруга могла так подумать, Сесил воскликнула:

— Нет! — Ответ прозвучал точно выстрел. Напуганная неожиданным криком, малютка, которую она снова взяла на руки, заплакала, и Сесил стала ее успокаивать. Отрешенная улыбка заиграла на ее губах, когда она взглянула на личико новорожденной. — Нет, — повторила она тихо, — я хочу быть крестной мамой этих крошек.

Но крестный папа?.. Она снова посмотрела на Рэнда. Делить ответственность за ребят с человеком, которого она даже не знает! И к тому же он врач. По ее спине побежали мурашки.

Закрыв глаза, чтобы не видеть Рэнда, она постаралась успокоить себя. В самом деле, один шанс на миллион, чтобы Мелинда и Джек умерли одновременно и оставили детей на их ответственность. Правда, шансы вовсе не баловали Сесил, ни когда она жила вместе с мужем, ни когда осталась вдовой в двадцать девять лет.

Однако она не огорчит Мелинду отказом, даже будучи, не приведи Господи, уверенной, что придется делить опекунство с доктором Рэндом Кёрси. Сесил открыла глаза и повернулась к Мелинде.

— Для меня большая честь быть крестной матерью ваших детей. Но, — добавила она сурово, — вы должны мне обещать одну вещь.

— Какую?

— В будущем ты и Джек не должны путешествовать вместе.

Мелинда изумилась:

— Но почему, ради всего святого?

— Я не хочу, чтобы вы вместе подвергали себя риску. Мало ли что может случиться — авиакатастрофа, автомобильная авария, а доктор останется здесь цел и невредим… — пряча глаза, она наклонила голову, — и я буду вынуждена с ним на пару опекать ваших детей. У нас ничего не получится. — Пересилив себя, она взглянула на Рэнда и убежденно покачала головой. — Никогда, — произнесла она твердо.

Рэнд стоял у стола медсестры, перелистывая вместе с ней лечебную карту. В то же время он старался не пропустить момент, когда Сесил будет выходить из палаты Мелинды. Рэнд всегда гордился тем, что умеет держать себя в руках, однако теперь готов был лопнуть от злости.

«У нас ничего не получится. Никогда».

Вспоминая слова Сесил, он в то же время внимательно слушал медсестру. Многолетний опыт работы в стрессовых ситуациях обострил его способности до предела.

Какого черта Сесил так уверена, что они не смогли бы поделить ответственность за детей Брэннана? Рэнд не без оснований считал себя предельно осмотрительным человеком; наверное, еще не родился другой мужчина, который бы с такой скрупулезностью изучал все «за» и «против» перед тем, как принимать решение. Качество, которое признавалось за ним всеми, кто его знал.

— Миссис Конрад из палаты 202 жалуется на сильный зуд в области швов, — вторглась медсестра в его размышления.

Рэнд собирался ответить, но в этот момент появилась Сесил. Он оторвал глаза от карты, и взгляды их встретились. Сесил быстро отвернулась.

— Делайте миссис Конрад поясные ванны каждые четыре часа, — сказал он медсестре. — Это должно снять зуд, но, если не поможет, пошлите за мной.

С этими словами Рэнд передал карту в руки медсестры. Сесил быстро прошла мимо, стараясь глядеть куда угодно, только не на него. Ну ничего, он не гордый, догонит.

— Спешите домой? — окликнул он ее, спрятав раздражение за вежливой улыбкой.

— Да. — Сесил нажала кнопку лифта и сложила руки на груди. Не обращая внимания на Рэнда, она подняла голову и стала следить за световым табло.

— Могу я предложить вам чашечку кофе?

Двери лифта раздвинулись. Нахмурившись, Сесил перевела на него взгляд.

— Нет, — отрывисто сказала она и вошла в кабину.

Рэнд и на этот раз последовал за ней. Сесил нетерпеливо схватилась за поручень. Сделав вид, что он списал ее отказ на нехватку времени, он взглянул на часы.

— Может быть, содовой?

— Я ведь ясно выражаюсь, доктор, — сказала она, следя глазами за индикатором кабины. — У меня нет никакого желания. — Двери кабины раздвинулись, впуская свет вестибюля. Сесил вышла.

Рэнд нагнал ее и остановил, взяв за локоть.

Она повернула голову и еще больше нахмурилась, недовольная его чисто мужской напористостью.

— Я бы хотел поговорить с вами, — сказал он, отпустив ее локоть.

— Извините, но я не хочу говорить с вами, — ответила она без обиняков и направилась к выходу, вскинув голову.

Дежурная справочного бюро с любопытством наблюдала за этой сценой. Рэнд предвкушал, как завтра утром вся больница будет кишеть слухами о том, какой спектакль сыграл доктор Кёрси в вестибюле.

Не сомневаясь в завтрашних последствиях, он крикнул вслед удаляющейся фигурке:

— Прекрасно! Тогда я буду говорить сам.

Она приостановилась только затем, чтобы смерить его уничтожающим взглядом, и толкнула дверь-вертушку.

Выйдя наружу, в насыщенный влагой ночной воздух, Сесил обнаружила, что Рэнд уже ждет ее. Удивленная его неожиданным появлением, она огляделась по сторонам и обнаружила запасной выход. Прищурившись, она пробормотала:

— Фигляр, — и прошла мимо.

— Что значит «фигляр»? — крикнул ей в спину Рэнд, окончательно выбитый из колеи.

— Вы ведете нечестную игру, — бросила она через плечо, сбегая по ступенькам вниз. — Вероятно, надо быть обманщиком, чтобы стать врачом. Или этому обучают в медицинских школах?

Рэнд с сумрачным видом засунул руки в карманы, словно уберегаясь от соблазна задушить эту несносную женщину, и спустился вслед за ней по ступеням.

— Вы когда-нибудь перестанете винить всех мужчин в грехах одного грешника?

Вставив ключ в дверь своего джипа и сверкнув на Рэнда глазами, она ответила:

— Я не виню всех мужчин, и меньше всего — моего покойного мужа.

— Тогда объясните, что вы имеете против меня?

Глубоко вздохнув и опустив руку, но все еще не поворачиваясь к нему, уставившись в окно своего автомобиля, она сказала:

— Лично — ничего. А вообще — все. — Ее губы сжались в тонкую линию; вскинув голову, она наконец удосужилась посмотреть на Рэнда. В ее глазах было столько злобы, что это поразило его. — Мой муж был гадом. У него было столько связей с женщинами, сколько другим мужчинам и не снилось. — Она махнула рукой в сторону больницы. — А здесь было поле его деятельности: сестры, ассистентки, даже жены и родственницы пациентов. Стоит мне только войти в больницу, на меня все глазеют; одни шепчутся за спиной, другие жалеют. Всякий раз, когда я сталкиваюсь лицом к лицу с медсестрой или ассистенткой, я думаю, может быть, она одна из тех бедняг, которые не устояли перед чарами Дентона. — Сказав это, она сделала шаг в сторону Рэнда.

В свете вечерних огней глаза их встретились, и, хотя она знала, что перед ней Рэнд Кёрси, ослепленная гневом, она видела перед собой Дентона Кингсли. Подобно ее мужу, Рэнд подчеркивает, что он — доктор, когда общается с женщинами. Разве он не прибегал к этому, когда предлагал проводить ее в детское отделение и в случае чего защитить от сестер?